У нас пока нет еще способов измерять, во сколько раз затраты энергии при таком-то сложном труде, физически квалифицированном или умственном, больше затрат при среднем «простом» труде. Но задача распределения как социально-практическая, к счастью, так и не ставится. Ее постановка иная, а именно вот какая. Такой-то вид сложного труда нужен обществу; для поддержания (а в обществе экономически прогрессивном — и развития) соответственной рабочей силы в полном размере требуются такие-то предметы потребления в таком-то количестве; они стоят обществу в 2, 3, 5, 8 раз больше его трудовой энергии, чем сумма предметов потребления, достаточная для поддержания (и нормального, среднего развития) простой рабочей силы. Итак, стоимость этой сложной рабочей силы для общества в 2, 3, 5, 8 раз больше, чем стоимость простой; а следовательно, соответственный сложный труд социально равен во столько же раз умноженному простому труду; общество должно учитывать его как таковой. Оно, вообще говоря, это и делает. Но при капитализме такое учитывание производится стихийно, через рынок рабочей силы, с массой нарушений, а следовательно, жизненных противоречий, страданий, жертв. А при планомерной организации хозяйства это должно делаться социально сознательным путем, на основе точных физиологических и статистических данных о потребительных бюджетах разного рода рабочих сил.
V
Из всего изложенного ясно, насколько в основе своей ошибочны идеи механически-уравнительного распределения, наивные формы коммунизма по схеме «всем поровну». Дело в том, что действительной, жизненной уравнительности в них и нет. Если один тратит больше трудовой энергии, другой меньше, а получают они для ее восстановления поровну, то ясно, что равенства реального тут нет: один из двух сравнительно эксплуатируется. Экономически-уравнительным можно считать только такое распределение, при котором уравнивается не величина самой платы, а отношение между затратами и усвоением энергии для каждого работника. К этому и должна стремиться всякая нормировка заработков.
Механическое уравнительство, однако, еще нередко у нас встречается, и исходит оно не из научной, а из морально-аскетической точки зрения. Откуда оно? Чья это точка зрения? Пролетарий сознательный не может стоять на иной точке зрения, как объективно-экономическая; однако мы знаем, многие из рабочих еще стоят за простое поравнение. Наш пролетариат вышел из среды крестьянства и частью мелкого городского мещанства. В этих слоях усложнение, квалификация труда выражены и теперь еще слабо, а особенно были незначительны в прежние времена. Там поэтому идеология «поравнения» была вполне естественной; и вот теперь с ее пережитками в рабочей среде часто приходится иметь дело.
Как иллюстрацию приведу реформу, проведенную в Орехове-Зуеве в самом конце 1920 года: перевод всех ответственных работников-коммунистов из их квартир в рабочие казармы. Один из горячих сторонников этой меры разъяснял ее так:
«…В силу целого ряда причин: необходимости нести непосильно тяжелую работу, стремления сохранить силы ответственных работников, отчасти же и в силу неизжитой еще обывательщины ответственные работники-коммунисты отделились от обычных условий жизни рабочих, выселившись в более удобные помещения — домики и квартиры, и тем самым оторвались от широких рабочих масс и от рядовых работников партии… Именно на почве такого отрыва пышно расцветает бюрократизм…»
Переходя, далее, к оценке принятого решения, автор говорит: «Мы, ореховцы, ни на минуту не закрывали глаза на последствия сделанного шага и знаем, что в условиях казарменной жизни товарищам самим придется затратить много лишних сил, а для некоторых такие условия окажутся, может быть, и смертельными. Но мы глубоко уверены, что выбывшие из строя будут скоро заменены, и наша цель будет достигнута. Нам думается, что Центр. Комитету необходимо потребовать обязательного проведения нашего решения во Всероссийском масштабе».
Иногда, разумеется, бывает, что политические потребности вынуждают поступать так или иначе, не считаясь с экономической целесообразностью. Поэтому не будем судить о том, правильно или ошибочно было мероприятие в тех конкретных условиях, при каких оно было выполнено. Нас теперь занимает только вопрос об условиях равновесия между трудом и удовлетворением жизненных потребностей. Как представляется дело с этой точки зрения?
Труд ответственных работников является не только сложным, но отчасти даже творческим, требует особенного нервного напряжения. Поэтому для его успешности необходимы такие специальные условия, как возможность сосредоточиваться в самом процессе работы, с одной стороны, и полный отдых нервной системы в промежутках — с другой. То и другое исключается в казарменно-каморочной обстановке. Тут опять выступает закон наименьших. Во всяком общежитии условия труда и отдыха «равняются по наихудшему». Все нарушения мира и порядка действуют на каждого обитателя: один нервный и беспокойный или больной человек лишает спокойствия и отдыха также всех прочих; один работающий по ночам подрывает дневную трудоспособность многих других и т. д. Жилищный «индивидуализм» англичан и американцев, которые строят дома так, чтобы каждая семья, каждый, даже комнатный, квартирант жили достаточно изолированно, — этот жилищный «индивидуализм», есть несомненно, одна из причин их особенно высокой работоспособности.
Не надо упускать из виду глубокого различия между процессами производства и распределения, с одной стороны, и потребления — с другой. Во-первых, коллективизм, коммунизм, социальное единение и регулирование означают увеличение силы, представляют путь к победе над природой; во-вторых, этого вовсе нет: потребление по самой природе своей индивидуально, тут один человек не может реально помогать другому. Правда, в старые времена совместный стол, пиршества, собутЫльничество играли немалую роль в укреплении социальной связи между людьми; это зависело от того, что на низших ступенях развития удовлетворение таких потребностей являлось высшим наслаждением в жизни и объединение на его почве служило средством сближать людей, создавать у них взаимное расположение. На этом принципе и теперь основываются дипломатические банкеты и всякие официальные обеды, которыми открываются совещания дельцов. Но для современного трудового человека, мало сведущего в гастрономических наслаждениях, подобные пиры, которые тянутся часами, потому что все должны ждать каждого и каждый всех, только несносно скучны, а то и противны как пережитки варварства. А грядущим поколениям с их коллективно-трудовой эстетикой станет даже нелегко понимать, как это могли люди собираться вместе для выполнения таких неизящных и, пожалуй, неопрятных действий, как жевание, глотание и проч., которые все равно каждый выполняет только индивидуально. Это будет восприниматься Приблизительно так, как уже мы воспринимаем грубый коммунизм уборных, столь еще распространенный, к сожалению, в нашей стране, но почти исчезнувший на Западе.
Коллективизм труда и коммунизм распределения не только не связаны с коммунизмом в удовлетворении личных потребностей, но скорее противоположны ему.
VI
Нам пришлось уже упоминать об «ответственной» работе. Что это за особый тип труда и какие специальные потребности ему соответствуют?
Это может быть труд сложный, квалифицированный, как чаще всего и бывает, но может быть и сравнительно простой, даже самый простой. Он социально характеризуется тем, что от его нормального хода зависят большие возможности общественной пользы или вреда. Успех или неуспех обширного предприятия, а с ним судьба тысяч работников и т. д. зависят от действий его директора-руководителя: целесообразное функционирование большого административного механизма или бесплодная волокита с огромной растратой времени и сил лежит на «ответственности» заведующего этим механизмом; жизнь или гибель многих людей — на ответственности военного командира, но также и на ответственности часового при пороховом складе или даже стрелочника на железной дороге.
Ясно, что всякая ответственная работа требует прежде всего полного, ничем не отвлекаемого в стороны и непрерывного внимания к ней: достаточно, чтобы оно ослабело или рассеялось на самое короткое время, и этот момент по закону наименьших может определить неудачу важного дела, большое бедствие и т. п. Поэтому здесь всякое урезывание заработка, всякое стеснение условий жизни, способное создавать для работника мелкие материальные заботы и тем ослаблять сосредоточение сил его на основном, является грубой организационной ошибкой. Соответственно большим или меньшим потребностям, смотря по уровню сложности труда, здесь должен проводиться принцип обеспеченности работника, достатка, освобождающего от мелочей и зацепок. Всякое отклонение от этого принципа неэкономно, скажется рано или поздно непропорционально большими потерями. Стоит сопоставить грошовые экономии на жалованье стрелочников с несколькими лишними крушениями поездов, которые от этого получатся, или хотя бы сокращение жалованья кассиров с опасностью вовлечь их в растраты и в расхищение доверенных им средств. Это один из случаев, где экономия широкоделовая, следовательно, и коллективная прямо противоположна экономии мелкосберегательской, индивидуалистически-мещанской.
