Но этот вывод, (хотя на нем и остановилось большинство ученых, не считавших возможным и необходимым идти далее), невольно однако же мог навести других на мысль попытаться дать ему реальное объяснение, истолковать его действительной генетической связью. Мы видели уже, что некоторые попытки такого рода делались еще в XVII столетии, тем более встречаем мы их в XVIII и начале XIX веков, когда они являются чаще, открытее и принимают характер более или менее округленных теорий. В 1735 г. Демаллье в своем сочинении «Телльямед или беседы Индийского философа с французским миссионером» развивает мысль, что животные появлялись на земле постепенно, что сперва образовались морские животные, затем, с увеличением суши, из них развились земноводные, и, наконец, от этих произошли наземные. Человек, по его понятиям, также явился из моря, и Демаллье приводит множество самых невероятных и фантастических рассказов всех времен о различных человекоподобных водяных существах, «морских людях», несколько экземпляров которых было поймано будто бы живьем в различное время моряками в открытом море. Как ни странной казалась бы такая теория о происхождении человека из моря, однако, с различными вариациями, мы встречаем ее у многих мыслителей, даже в относительно весьма неотдаленное от нас время. Так, например, ее принимал в тридцатых годах нашего столетия известный натурфилософ Окен, по мнению которого человек, как и все прочие животные, получил начало из морской слизи, из первобытного, свойственного соленой морской воде живого вещества, образующегося постоянно в тех частях моря, где вода приходит в соприкосновение с землей и воздухом, то есть около берегов. Причина же, почему в настоящее время не образуются таким образом люди и животные, Окен объяснял тем, что для этой цели необходимы известный состав воды, известное количество теплоты и известное качество и количество света — условия, которые довольно редко могут быть совмещены одновременно, на одной и той же местности. Другой, более новейший пример подобной же теории, представляет гипотеза известного зоолога-систематика Фитцингера (члена Венской Академии наук), который не далее, как в 1872 году, старался доказать, что первоначальные органические споры, клетки, семена или яйца произошли подобным же образом, как и теперь еще образуются кристаллы неорганических тел, т. е. путем осаждения частиц из жидкой, полужидкой или твердой первобытной массы, насыщенной элементами органической материи. Желтка и белка в этих первоначальных яйцах, говорит он, конечно, должно было быть значительно больше, чем в тех, которые стали производиться позже в телах животных, так как существа, которые развивались из них, не имея возможности найти для себя в окружающей природе достаточной пищи, должны были находиться в яйце и питаться его содержанием до тех пор, покуда они не достигали полного развития.
Гораздо чаще, однако, как уже сказано, мы встречаемся с мыслью, что человек произошел от высших форм млекопитающих животных и что ближайшие его родичи — суть антропоморфные представители отряда приматов или четырехруких. Так мы встречаем эту мысль у Итальянца Москати (1770) и Голландца Шраге, которые доказывали, что хождение на двух ногах не составляет прирожденной способности человека, так как некогда-де человек ходил на четвереньках, как и обезьяна; у Джемса Бёрнета, который принимал, что оранг-утан принадлежит к одному виду с человеком, с которым он сходен не только по своей физической организации, но и своей духовной природе, по обладанию значительной долей «гуманности»; у Лорда Монбоддо, который предполагает, что человек находился некогда на той же ступени развития, как и оранг-утан, и который в то же время считал анропоморфных обезьян Зап. Африки (Чимпанзе), за особую нацию «диких людей»; у Деламетри и Бори де Сент-Венсана, которые думали, что если бы дать Чимпанзе или Орангу надлежащее образование, воспитывать их с раннего детства в среде образованных людей, в особенности, если бы можно было продолжить это воспитание в продолжении нескольких поколений, то, по всей вероятности, умственные способности их достигли бы того же уровня, как и у человека, и они, несомненно, получили бы дар слова. Подобные же мысли мы встречаем также у Вирея, Гердера, Канта, Эт. Жофруа Сент-Илера и многих других. Никто, однако же, не изложил их с такой ясностью и подробностью, как знаменитый французский зоолог Ж. Б. Ламарк, который в своей известной «Философии зоологии» (1809), выразил мнение, что «если бы человек не отличался от животных ничем другим, кроме особенностей своей организации, и если бы мы не знали, что происхождение его совершенно иное, — то можно было бы доказать, что все отличительные признаки его организации суть не что иное, как результаты изменений в его повадках, последовавших в древние времена и привычек, которые он приобрел мало-помалу и которые сделались характеристичными для всех особей его вида». Такое убеждение являлось у Ламарка как выводы из его общей теории о происхождении видов, в которой он старался показать, что все признаки, отличающие различные виды животных, образовались не разом, а постепенно, вследствие последовательных изменений в строении и отправлениях органов, обусловленных их большим или меньшим употреблением; что, в свою очередь, было вызвано изменением привычек или повадок, соответственно появлению новых требований со стороны окружающих условий. Так как, по мнению Ламарка, из всех животных наиболее совершенным и близким к человеку по своей организации, должен считаться Чимпанзе, то Ламарк и пришел к заключению, что этот вид обезьян всего скорее мог бы считаться нашим прародичем, некоторые потомки которого, оставляя мало-помалу, вследствие стечения обстоятельств, свою привычку лазить по деревьям и употреблять ноги вместо рук, приучались ходить по земле, держаться вертикально и употреблять свои задние конечности исключительно для хождения, что, в совокупности, вызвав новые потребности, привычки и изменения органов, содействовало вместе с тем развитию умственных способностей и в конце концов обусловило происхождение человека со всеми особенностями его физической и психической природы.
Эта теория Ламарка, несмотря на то, что она представляла гораздо более научный вид, чем все прежние гипотезы и фантазии в том же роде, обратила на себя, однако же, весьма мало внимания; можно сказать даже, что она прошла совершенно бесследно в науке, не вызвав ни достаточно основательных возражений, ни исследований, которые бы ее подтверждали и развивали далее. Большинство натуралистов, по примеру Кювье, ее совершенно игнорировало, а если некоторые и упоминали о ней вскользь, то только для того, по-видимому, чтобы выставить ее как пример научного заблуждения или чтобы поглумиться над ее, во всяком случае, далеко не дюжинным основателем. Отчасти такой факт может быть объяснен тем обстоятельством, что в это время материалистические воззрения XVIII века стали вообще вызывать против себя значительную реакцию, а с другой стороны тем, что в зоологии в это время, под влиянием авторитета Кювье, теория постоянства и неизменяемости видов приобрела в глазах ученых значение такой несомненной научной истины, что восставать против нее значило уронить себя в глазах всех специалистов.
Такое состояние вещей продолжалось всю первую половину нынешнего столетия до его шестидесятых годов. За описанием высших позвоночных животных наука обратилась к изучению низших, от описания наружного вида и образа жизни перешла к исследованию строения, развития, географического распространения и геологической последовательности. Мало-помалу количество фактов всё увеличивалось, материалу накоплялось всё больше и больше, списки животных беспрестанно пополнялись новыми видами. Незаметно и смутно стала сознаваться потребность обработать этот материал, обобщить отдельные факты, перейти от анализа к синтезу. Необходимость такого синтеза сознавалась многими натуралистами, но никто не решался выступить с новой теорией, ни у кого не хватало сил придать ей научную форму, подтвердить достаточным числом доказательств, установить необходимые законы. Наконец такой человек нашелся в лице английского натуралиста Дарвина, и созданная им теория происхождения видов, путем природной отборки родичей, оказалась настолько соответствующей потребностям времени, что не прошло и десятка лет со времени ее обнародования, как она была принята почти всеми известными натуралистами и сделалась исходной точкой для множества специальных работ, имеющих целью объяснить непонятные до того времени биологические факты или добиться разрешения некоторых весьма сложных антропологических вопросов.
Раз принятая в ее основных положениях, эта теория несомненно должна была привести к убеждению, что цепь, связывающая между собой узами родства все виды существующих и существовавших некогда животных, не могут миновать человека, или, выражаясь проще, что особенности человеческой природы должны быть рассматриваемы как явления общего прогресса органического мира, как результаты естественного подбора, вырабатывавшиеся постепенно, в течение долгого периода времени. Это убеждение было неизбежно как дедуктивный вывод из теории Дарвина, и если сам Дарвин на первых порах и не счел нужным его высказать, то это сделали другие, а, наконец, и сам Дарвин решился выступить в его защиту и подтвердить несколькими новыми фактами и соображениями.
