Подбитый танк и другая советская техника на улицах Будапешта. 1956 год. Everett Historical / shutterstock.com
После падения в конце 1980-х годов коммунистической власти эйфория, вызванная новообретенной свободой, быстро рассеялась. Будапештский политолог Акош Силади пишет: “Венгрия, некогда “самый веселый барак социалистического лагеря”, “восточноевропейская Швейцария”, проводящая рыночные реформы; страна, где переход политики на демократические, а экономики на рыночные рельсы произошел гладко, – это та самая страна, которая теперь, через двадцать лет после падения “диктатуры пролетариата”, вошла в период кризиса и “холодной гражданской войны” в обществе и стоит на пороге победы квазилиберальной демократии российского образца со все возрастающей ролью государства, твердой рукой наводящего порядок во всех областях жизни”. События последних лет показали: национал-популистские рецепты излечения общественных недугов в Венгрии по-прежнему идут на ура. В Будапеште вновь почувствовали фантомные боли Трианона. Венгрия, вместе с семью другими странами бывшего восточного блока вступившая в 2004 году в Европейский союз, все еще не может найти себя. Страну лихорадит, бросает из стороны в сторону – от либерально-демократической мечты к пустым воспоминаниям о великом прошлом. Венгерский полдень столетней давности, похоже, сменился хмурым закатом, но жители некогда огромной, а ныне скромной страны над Дунаем по-прежнему надеются на новый рассвет.
Чехия и Словакия: неудачное братство
Чехословацкая Республика, провозглашенная в Праге 28 октября 1918 года, унаследовала от австро-венгерской монархии гораздо больше, чем готовы были признать отцы-основатели нового государства – лидеры эмигрантского Чехословацкого национального комитета Томаш Масарик, Эдвард Бенеш и Милан Штефаник. Многонациональной и социально неоднородной стране пришлось столкнуться с теми же проблемами, которые прежде пытались решить Габсбурги. Даже фигура первого президента республики, профессора Масарика, во многом напоминала Франца Иосифа: не всеми любимый, но всеми уважаемый пожилой лидер-патриарх. Положение новой республики оказалось хуже по сравнению с Австро-Венгрией: Чехословакия была и меньше, и слабее, а ее враги (особенно Германия после установления нацистской диктатуры) куда сильнее, последовательнее и беспощаднее, чем неприятели империи.
Версальская система, благосклонная к государственному построению Масарика и Бенеша, сохранила исторические границы бывших земель короны святого Вацлава, отказав судетским немцам и полякам из Тешина в праве присоединить “свои” районы к Германии и Польше. Включение в состав новой страны Словакии (собственное национально-освободительное движение которой оставалось до 1918 года довольно пассивным) аргументировалось разработанной Масариком и его сторонниками доктриной “чехословакизма”: чехи и словаки представляют собой один народ – несмотря на то, что словацкие земли, они же Верхняя Венгрия, в отличие от чешских, примерно восемь столетий оставались частью Венгерского королевства. При этом в Чехословакию вошли не только территории, где словаки составляли несомненное большинство, но и некоторые придунайские районы, населенные мадьярами. Наконец, Чехословакия стала обладательницей Подкарпатской Руси (ныне Закарпатская область Украины) – не слишком развитой в экономическом отношении области, населенной преимущественно украинцами, русинами и венграми.
Межнациональные конфликты оказались главной проблемой новой республики. Чехословакия, оставшаяся в целом верной принципам демократии, выглядела в этом отношении куда симпатичнее, например, более авторитарных Польши или Румынии. Граждане страны Масарика и Бенеша обладали всеми конституционными правами вне зависимости от национальности, но эти права были индивидуальны, а судетские немцы и словацкие венгры настаивали на соблюдении коллективных прав и требовали широкой автономии – словом, занимались примерно тем же, чем чехи во времена Франца Иосифа.
Смутное обещание министра иностранных дел Бенеша, данное в 1919 году Антанте, – преобразовать страну на конфедеративной основе, по образцу Швейцарии – осталось невыполненным. В населенные немцами районы при негласной поддержке властей и к неудовольствию местных жителей постепенно переселялись чехи. Кроме того, экономический кризис 1929–1933 годов особенно негативно отразился на Судетах, что сделало настроения тамошних немцев еще более радикальными. Основанная бывшим учителем физкультуры Конрадом Генлейном Судетонемецкая партия взяла курс на тесное сотрудничество с Германией и после 1935 года не скрывала своих ирредентистских устремлений. Heim ins Reich! – “Домой в рейх!” – неслось над Судетами. Гитлер пытался представить Чехословакию мировому общественному мнению как безжалостную угнетательницу немецкого меньшинства.
ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ
ТОМАШ МАСАРИК,
батюшка
Будучи человеком простого происхождения (отец – возница, мать – домохозяйка), Томаш Масарик смог получить образование благодаря состоятельным знакомым, обратившим внимание на блестящие способности мальчика. Он учился в Вене и Лейпциге, стал доктором философии. В 1877 году двадцатисемилетний Масарик женился на дочери американского предпринимателя Шарлотте Гарриг и, демонстрируя приверженность идее гендерного равенства, присоединил фамилию супруги к собственной. В Чехии и Словакии его до сих пор называют ТГМ (сокращенное от “Томаш Гарриг Масарик”). Масарик много лет проработал профессором Пражского университета, где получил известность благодаря нестандартным взглядам и политической активности. Участвовал в качестве общественного защитника в процессе по делу еврея Леопольда Хильснера, обвиненного в ритуальном убийстве. Написал десятки историко-философских и социологических трудов (“Чешский вопрос”, “Современный человек и религия”, “Россия и Европа”, “Мировая революция”). Избирался депутатом австрийского парламента. Масарик нередко критиковал политику имперских властей, но до начала Первой мировой войны оставался в целом лояльным к монархии. В 1914 году, придя к выводу, что союз Австро-Венгрии и Германии угрожает интересам чехов и других славянских народов, эмигрировал и учредил в Париже Чехословацкий национальный комитет, ставивший задачей создание независимого государства чехов и словаков. В 1918 году Антанта признала этот комитет, которому подчинялось несколько десятков тысяч бойцов чехословацких легионов, в качестве союзного правительства. После провозглашения независимости Чехословакии ТГМ избрали ее первым президентом. Он пользовался в стране непререкаемым авторитетом, при этом был чужд диктаторским устремлениям, хотя овладел искусством политической манипуляции. Благодарные граждане называли Масарика Tatíček – Батюшка. В 1935 году 85-летний президент подал в отставку по состоянию здоровья и спустя два года скончался. Созданная им Чехословацкая Республика пережила Батюшку лишь на год с небольшим. Площади и улицы Масарика, его памятники и бюсты теперь есть в каждом городе Чехии и во многих городах за пределами этой страны – в Мехико, Тель-Авиве, Чикаго, Белграде. Портрет первого президента Чехословакии украшает самую крупную чешскую банкноту в пять тысяч крон. Его имя носят университет в Брно, вокзал в Праге, самый большой в Чехии автодром и кибуц в Израиле; во Флориде есть город Масариктаун.
Спасти республику от катастрофы мог прочный союз с западными державами. Однако во главе правительств Франции и Великобритании в конце 1930-х годов оказались политики, не готовые, выражаясь словами тогдашнего британского премьера Невилла Чемберлена, воевать “за неизвестных людей в далекой стране”. Мюнхенское соглашение 1938 года, заключенное четырьмя великими державами без представителей Чехословакии (“о нас без нас”, грустно констатировали чехи), отторгло от республики приграничные районы. На этих территориях оказались не только судетские немцы, но и сотни тысяч чехов. Раздел Чехословакии продолжился через несколько месяцев, свои доли добычи поспешили получить Венгрия и Польша.
Непросто складывались в совместном государстве и взаимоотношения чехов и словаков. По замечанию современного исследователя, радикальная часть словацких националистов провозглашала: “Чешский шовинизм угрожал идентичности словаков так же, как и идентичности судетских немцев, но представлял еще большую опасность, поскольку словаки должны были раствориться в едином чехословацком народе”. Благоприятные условия для развития словацкой культуры, инвестиции правительства республики в экономику и социальную сферу восточных областей, работа чешских учителей, врачей, инженеров в далеких закарпатских и татранских деревнях – на это националисты не обращали внимания, как раньше предпочитали не замечать подобных усилий “габсбургских угнетателей” представители радикальной части чешской элиты.
