Согласно Вс. Переписи населения Росс. Имп. 1897 г., мы привыкли знать, что русских в нашем отечестве имеется 84 миллиона, затем уже следуют нерусские народности в общей сумме 41 миллион. С поправками на 1911 год (Статистич. Ежегодник России), русских приходится 112 миллионов, инородцев 56 миллионов. Восемьдесят четыре миллиона русских в 1897 г. и 112 мил. В 1911 году делятся таким образом, что в
1897 г. 1911 г. на великороссов 66 миллион. 74 миллион. на малороссов 26 37
Почтенный профессор Грушевский предупреждает нас, что двадцать шесть миллионов малороссов по переписи 1897 или тридцать семь миллионов по расчетам на 1911 год нельзя считать русскими. Эти миллионы должны быть списаны с общей суммы русских, потому что они — не русские, а украинцы. Подведя итог всем украинцам, почтенный профессор исчисляет их в 1906 г. в сумме 31–32 миллионов, вводя сюда живущих в Австрии и выселенцев в Америку. Нас, впрочем, интересуют не статистические цифры, а существо дела — действительно ли из состава русского населения надобно исключить одну треть (численностью в 27 миллионов!) и перечислить эту крупную цифру к контингенту другой народности — украинцев. Это так неожиданно, так ново, так непривычно, что разум не хочет сдаться в плен и домогается доказательств. Конечно, перед доводами науки никто и ничей ум не устоит! Если существуют доводы, и они убедительны, мы невольно последуем за профессором Грушевским и, при всем предварительном несогласии с ним, — чего и не скрываем, — пойдем в полон, сдавши ему в качестве трофеев всю нашу библиотеку.
Профессор Грушевский настолько обставил содержание своей книги научным инструментарием, что первым долгом читателя является тщательное изучение предлагаемого материала: с этого и начнем.
Мы встречаем в книге профессора Грушевского и географию, и геологию в соединении с исчислением периодов или наслоений четвертичного века до первых почти проявлений жизни в третичную эпоху. Далее у него прослежен более или менее подробно ледниковый период в Европе, особенно в тех местах, которые впоследствии стали прародиной нашего отечества. Еще далее профессор Грушевский приводит опись орудий, созданных руками первобытного человека в палеолитический и неолитический период его жизни. Особенно ценным следует признать то, что профессор Грушевский придает значение антропологическим изысканиям и делает попытки применять их к освещению расовых и этнических вопросов — наряду с лингвистическими данными. Все это вместе взятое создает ту почву, на которой возможно сближение разных специалистов, на общем поле этнографии и этнологии. К сожалению, приходится сказать, что некоторые части исчисленного материала носят у профессора Грушевского характер скорее научно-изобильного, чем конкретно-делового собрания фактов, и самые факты не объединены и не оплодотворены принципами антропологии и этнографии. Главные положения этих новых вспомогательных для истории дисциплин использованы у профессора Грушевского далеко не с тою полнотою, какой они заслуживают.
Важнейший вопрос, с каким в своей книге выступает профессор Грушевский, — пытаясь притом разрешить его радикально, — это вопрос о происхождении славян, русских и украинцев. Эти три вопроса должны быть признаны основными для всей истории славянства и России, но они оставались до самого недавнего времени крайне слабо базированными. Оттого выступление профессора Грушевского с решительными взглядами покажется для всякого по меньшей мере научно-внезапным. Если принять во внимание, что прежние научные данные о скифах и сарматах, как предтечах славянства, не только устарели, но сделались в последнее время еще более неясными и запутанными, то начало Руси таким образом погрузилось в совершенный туман. Этот туман не только не рассеивается книгою разбираемого автора, но становится еще более густым особенно потому, что к основному вопросу о существовании украинства профессор Грушевский относится скорее как к вопросу доказанному и решенному, а не к такому, который нуждается в доказательствах для своего разрешения. В первой половине своей книги профессор Грушевский почти не говорит об украинцах, оттого появление их во второй половине представляется довольно неожиданным: автор не достаточно подготовляет читателя к этой важной этнографической новости.
В своей книге профессор Грушевский останавливается только на весьма немногих антропологических фактах, именно на долихоцефалии и брахицефалии (длинноголовость, короткоголовость), но не упоминает и не оценивает значения многих других важных антропологических положений и признаков, например, лицевого указателя, носового, глазничного и даже головного указателя (index coephalicus). Такая скупость явилась роковой и лишила профессора Грушевского почти всех средств к разрешению поднимаемых им этнических вопросов. Удовольствоваться долихоцефалией и брахицефалией — это значит сузить свои аналитические ресурсы по этнологии до границ решения только одного вопроса, притом касающегося событий чрезвычайной давности. За четыре тысячи лет до нашего времени территорию нынешней европейской России населял долихоцефалический человек. Он вымер, скелеты его можно находить при рытье каналов (Ладожский кан.), при глубоких железнодорожных выемках и при других обнажениях глубоко лежащих напластований земли. Вот и все! Но все получаемые таким путем данные имеют теперь только био-исторический интерес, т. е. полезны для биолога, но не для историка. Ведь со времен долихоцефалического человека поверхность нынешней России покрылась наносными наслоениями, на поверхности которых уже давно живет короткоголовый и среднеголовый человек (брахицефал и мезоцефал). Вся антропология и этнография поднялась, таким образом, из геологических глубин на поверхность, нами обитаемую. Поэтому здесь, а не в глубинах земли надобно искать человека двух-трех последних тысячелетий. Здесь находятся следы и остатки скифов, сарматов и славян. Здесь же следует разыскивать и украинца, если только он существует в природе.
Новейшие обширные антропологические данные как раз освещают эти доисторические события и способны дать ответ относительно прародителей современного русского человека. Однако же, этих именно данных книга профессора Грушевского, к сожалению, не содержит. Но без них не может обойтись современная этнография, уже не довольствующаяся одним лингвистическим материалом, тем более что в антропологии она нашла свою первую по точности основную науку, далеко превосходящую собой науку о языке.
Для решения проблем этнографии и истории народа, при настоящем состоянии науки, применяются двоякого рода данные: изучение живущего населения с антропологической точки зрения и раскопки старых кладбищ и мест погребения. Объединение тех и других данных устанавливает физическую и историческую связь и преемственность населения страны и бросает более яркий свет на прошедшее, чем лингвистические признаки, которые могут быть подражательно заимствованы одним народом у другого и потому не надежны, как критерий для выводов о происхождении народа и расы.
Обращаясь к этому новому источнику этнографии и истории, мы сразу находим в нем факт капитальной важности для занимающего нас вопроса. Раскопки кладбищ с погребениями разных типов показали, что на территории России кладбищное население имеет своих представителей в современных живых поколениях, и что существует непрерывное антропологическое преемство от бывших доныне живущих народов и племен. Антропологические изыскания такого рода за последние сорок лет, особенно со времени первого посещения Москвы французами и другими европейскими антропологами в 1879-м году, привели к собранию многоценного антропологического материала, накопленного и обработанного научными силами Антропологического отдела Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии в Москве. Важнейшие выводы из крупных богатств этой вновь возникшей отечественной сокровищницы могут быть кратко переданы в следующих чертах.
Первоначальная аборигенная раса, населявшая Восточную Европу вслед за вымершими длинноголовыми (долихоцефалами), остается неизвестной. Вторым (?) по времени поселенцем на этой уже значительно поднявшейся тогда над уровнем моря территории были различные народы и племена финского корня. Финские народы относятся по антропологической классификации к белой расе и ни в каком случае не должны быть смешиваемы (что иногда, однако ж, делают) с монгольской или желтой расой. Финны, в отдаленные времена, пришли на восточную европейскую равнину с востока и севера Европы и широко разместились здесь до Балтийского моря и на юг до Киева и даже южнее, насколько то было безопасно от бродивших на юге хищников. Финские племена осели на занятой территории прочно, сделав ее своей окончательной, постоянной родиной. Около времени начала христианской эры и даже до нее с юга Европы, из побережья Средиземного моря, со своей вероятной прародины, по пути через Карпаты и восточнее, на финскую территорию стали надвигаться славяне. Между встретившимися расами (славянской и финской) установилось сразу постепенное мирное сближение, смешение и объединение (Бестужев-Рюмин), которое и дало в результате русскую народность, осевшую окончательно на этой же с тех времен общей, славяно-финской территории (нынешней территории России). Между финнами и славянами, как сказано, встреча была не враждебная, но мирная, выражавшаяся прежде всего усвоением славянского языка и славянского психизма. Финны не гибли, но растворялись и таяли в славянской расе, — широко в то же время ее впитывая. Но, наряду с этим физико-психическим объединением финнов и славян, другие смежные, особенно бродячие расы юга оставались чуждыми великому таинству нарождения новой расы. Это в особенности относится к скифам и сарматам, случайным бродячим поселенцам юга Европы, сталкивавшимися с нарождавшейся расой только территориально, т. е. внешним образом, но не духовно, как финны.
