II. Протекшие исторические времена
Отдавшись идее этнической дифференциации и следя за историей образования украинцев, профессор Грушевский не уделяет внимания другой стороне процесса — этнической интеграции. Впрочем, этот упрек можно сделать не одному Грушевскому, но и другим.
В деле этнической интеграции, в вопросах создания нового народа из частей или из других нардов, выступают на сцену антропологические и психологические процессы величайшего жизненного интереса. Здесь совершается творческое таинство природы в истинном смысле слова! Оно представляет высшую поучительность там, где не было никакого насилия, принуждения, покорения, завоевания, где процесс произошел свободно, по естественному душевному движению, инстинкту и потребности, как происходит, например, в последние сто лет объединение бурятского народа с русским. Возникающее от этого естественного союза здоровое, энергическое, одаренное население, отличающееся красотою женщин, показывает, что природа не ошиблась в своем естественном подборе и взяла верную ноту жизни. Еще более ясный и совершившийся с выдающейся отчетливостью и в широком масштабе пример представляет собою факт образования болгарского народа. В антропологическом отношении болгары принадлежат по своим исходным этническим прецедентам к монгольскому или желтому корню человеческого рода. Прибыв в начале христианской эры из северо-востока Азии на Волгу и прожив здесь некоторое время, болгары перекочевали на Дунай, и здесь началось необыкновенно живое физическое и духовное объединение их со славянами (вероятно — сербами). Болгаре усвоили себе славянскую речь с такою полнотою и таким совершенством, что, безусловно, оставили и забыли свой первоначальный язык, и это произошло со всем народом в течение не более трех столетий. Очевидно, что славянская речь явилась для них началом прогрессивным, облегчившим ход духовного развития и самый процесс мысли, подобно тому, как ходьба является для дитяти прогрессивным событием и, раз ставши на нога, ребенок полностью покидает ползанье. Физическое и духовное объединение болгар со славянами было актом свободным, естественным, — актом этническим и этно-поэтическим. Возникшая новая народность получила большую устойчивость, биологическую долговечность и лучшие духовные качества, нежели те, какими обладали первобытные составные расы нынешних болгар.
Еще в большем размере то же творческое таинство этнической жизни совершилось при свободном объединении славян и финнов, которое привело к созданию новой великой ветви человечества. Финны усвоили славянский язык, забыв родной, подобно болгарам, и слились антропологически со славянами, положив тем начало новому народу — русскому народу. Образование русского народа, как и болгарского, произошло почти на глазах истории. Антропология и этническая психология осветили это творческое таинство жизни, которое совершило свой сеанс психофизической дифференциации и интеграции. Таким образом, на возникновении зачинающейся и пока крошечной русско-бурятской расы, на образовании болгарского, а особенно русского народа хитроумный этнический процесс приподнимает свою завесу и раскрывает перед историком и перед психологом великую тайну жизни. Какая цель образования новых народов?
Если бы в ответ на предложенный вопрос мы сказали, что цель состоит в расширении и раздроблении жизни, в развитии специальностей и вариантов, то ответ не был бы точным, потому что рядом с раздроблением и специализацией жизни, рядом с ее дифференциацией идет процесс интеграции, т. е. складывание отборных частей для составления новых оригинальных улучшенных вариантов жизни и в особенности улучшенного психизма. Оба процесса, и в особенности второй, выражаются иной раз так наглядно и так бесспорно, чтобы даже сказать, что природа как бы задается целью творить не столько новые формы людей, сколько изобретать и созидать новинки и чудеса психизма, чтобы этим путем улучшать человечью породу. Голова, рука, нога, глаз, ухо и пр. — не это все совершенствуется, не в этом наблюдается прогресс жизни, напротив физические органы остаются у потомков такими же, как и у предков, но нервные центры показывают все больше и больше усовершенствования от поколений к поколению, т. е. усовершенствование приходится на самый орган мысли. Таким образом, достижение прогресса душевной жизни — ото главная очевидная забота природы, ясно сказывающаяся в образовании новых рас и новых народов на земле. На примере образования русской нации из славян и финнов можно усмотреть эти творческие шаги природы и подметить самые цели ее движений.
Вступая в таинственный процесс антропологического объединения с финнами, славяне принесли с собою в общую сокровищницу будущего народного духа все свои природные предрасположения, свои достоинства и некоторые свои слабые стороны.
Основную черту славян с незапамятных времен составляла их чуткая впечатлительность, нервная подвижность, что соответствует тонко развитому чувству и достаточно развитому уму. Оба качества вызывают живость характера и непостоянство. Самыми типическими чертами этого характера являются: скорбь, терпение и величие духа среди несчастий. Рольстон справедливо говорит, что русский народ склонен к меланхолии, составляющей типическую его черту. Брандес, характеризуя произведения Тургенева как национального писателя, говорит, что «в произведениях у Тургенева много чувства, и это чувство всегда отзывается скорбью, своеобразной глубокой скорбью. По своему общему характеру — это есть славянская скорбь, тихая, грустная, та самая нота, которая звучит во всех славянских песнях». Для характеристики этой славянской скорби и разъяснения ее психологического характера мы можем прибавить, что наша национальная скорбь чужда всякого пессимизма и не приводит ни к отчаянию, ни к самоубийству, напротив, это есть та скорбь, о которой говорит Ренан, что она «влечет за собою великие последствия». И в самом деле, у русского человека это чувство представляет собою самый чистый и естественный выход из тяжелого внутреннего напряжения, которое иначе могло бы выразиться каким-либо опасным душевным волнением, например, гневом, страхом, упадком духа, отчаянием и тому подобными аффектами. Среди несчастий, в опасные минуты жизни у славян является не гнев, не раздражение, но чаще всего грусть, соединенная с покорностью судьбе и вдумчивостью в события. Таким образом, славянская скорбь имеет свойства предохранительного чувства, и в этом кроется ее высокое психологическое значение для нравственного здоровья: она оберегает душевный строй и обеспечивает незыблемость нравственного равновесия; являясь унаследованным качеством, славянская скорбь стала основной благотворной чертой великого народного духа.
Все другие стороны чувства и, вообще, эмоциональная сторона души хорошо развиты у славян; в этом отношении славянство приближается к романским расам и превосходит природные финские.
Слабейшую сторону славянского характера составляет воля; она гораздо менее энергична, чем у других народов, и в этом отношении славяне представляют противоположность германским и англосаксонским расам и финнам. Оттого славяне легко уступают там, где другие умеют постоять за себя. Притом воля у славян выражается порывами (Leroy Beanlieu), как будто для накопления ее требуется срок. Славянский гений не чужд ясного сознания этой особенности и поэтически изобразил ее в былине об Илье Муромце, который жил периодически, то засыпая на долгий срок, то пробуждаясь с обновленной силой.
Подобно славянам, финны, вступив в антропологический союз, внесли в состав будущего народного духа новой нации и свои лучшие, и свои слабейшие стороны. Финляндский поэт пусть явится докладчиком по этому вопросу.
Топелиус следующими чертами изображает финнов: «Природа, судьба и традиции наложили на финский тип общий отпечаток, который, хотя и подвергается на протяжении страны значительным изменениям, но все-таки легко подмечается иностранцем. Общими характерными чертами являются: несокрушимая, выносливая, пассивная сила; смирение, настойчивость с ее обратной стороной — упрямством; медленный, основательный, глубокий процесс мышления; отсюда медленно наступающий, но зато неудержимый гаев; спокойствие в смертельной опасности, осторожность, когда она миновала; немногословность, сменяющаяся неудержимым потоком речей; склонность выжидать, откладывать, но затем нередко торопиться некстати; преданность тому, что древне, что уже известно, и нелюбовь к новшествам; верность долгу, послушание закону, любовь к свободе, гостеприимство, честность и глубокое стремление к внутренней правде, обнаруживающееся в искреннем, но преданном букве, страхе Божьем. Финна узнаешь по его замкнутости, сдержанности, необщительности. Нужно время, чтоб он растаял и стал доверчивым, но тогда он становится верным другом; он часто опаздывает, часто становится посреди дороги, не замечая того сам, кланяется встречному знакомому, когда тот уже далеко, молчит там, где лучше было бы говорить, но порой говорит там, где лучше было бы промолчать; он один из лучших солдат в мире, но плох по части расчетов, он видит иногда золото под ногами и не догадывается его поднять; он остается беден там, где другие богатеют». Адмирал Стетинг говорит: «Нужно угостить финна петардой в спину, чтобы расшевелить его. Что касается внешнего вида, то общими являются только средний рост и крепкое телосложение. Духовные способности нуждаются во внешнем толчке… Желание работать зависит у него от настроения». Пер Браге (ген.-губерн. Финляндии в 1648–1654 гг. и основатель университета) говорил о финнах, что дома они праздно валяются на печи, а заграницей один из них работает за троих… Таковы главнейшие душевные черты финского корня.
