Дмитрий Токарев - Курс на худшее: Абсурд как категория текста у Д.Хармса и С.Беккета

527

Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы. С. 388.

Там же. С. 387.

Бланшо М. Ожидание забвение. СПб., 2000. С. 128.

Зенкин С. Морис Бланшо // Французская литература. 1945–1990. М., 1995. С. 821.

«Я цитирую», — говорит он, употребляя глагол, который хоть и не является собственно перформативным, но, в сущности, эквивалентен здесь действию, поступку.

Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы. С. 388.

Там же.

Кстати, многочисленные анекдоты про Пушкина, не имеющие никакого отношения к Хармсу, восходят к одной и той же порождающей модели — «случаю» «Анегдоты из жизни Пушкина». Текст начинает жить по собственным законам, поглощая автора.

Особая роль отведена Толстому именно потому, что он выполняет здесь функцию Отца (Толстой был любимым писателем отца Хармса И. П. Ювачева). Для Беккета символическим Отцом был, разумеется, Джойс.

Сажин В. Сон о погибели русской литературы. С. 84.

Вот какое описание прозы А. Белого, которого на Западе называли русским Джойсом, дает Даниил Хармс в небольшой заметке 1927 года: «Жизнь пошла. И в один миг пропало недоверие. Появился тот же Невский, каким знали мы его 25 лет. Дама прошла по Невскому опять-таки знакомая вся до корней своих. Поверили мы и трах… Нет города. Мысль одна вверх, другая под ноги, крест на крест. Пустоты да шары, еще трапеция видна. Жизни нет, все» (Дневники, 533).

Бланшо М. Ожидание забвение. С. 113.