Ознакомительная версия.
Было образовано Питтсбургское партнерство для развития соседств (Pittsburg Partnership for Neighborhood Development), ставшее механизмом финансовой координации различных структур – публичных и частных, – поддерживающих развитие соседств. Важную роль сыграло Отделение городского планирования (Community Planning Division), которое позволило соседским организациям получать информацию и участвовать в обсуждении бюджетной политики (в Чикаго «расходование средств оставалось тайной за семью печатями для соседских организаций»). Наконец, в Питтсбурге были созданы и признаны в качестве посредников между правительством города и соседскими организациями городские корпорации развития (Community Development Corporations); при этом город фактически спонсировал формирование многих соседских организаций, особенно в районах, где они отсутствовали [Ferman, 1996: 99-103, 124].
Ферман подробно анализирует одну из таких попыток, предпринятую соседскими организациями в Мон Уэлли (один из пригородов Питтсбурга). Суть проблемы заключалась в том, что соседские организации оказались не в состоянии защитить интересы жителей территории, поскольку не могли пойти против интересов крупнейших корпоративных акторов («Ю.С. Стил» и Банк Меллона), во многом определявших политику АКРО. Попытки ряда соседских организаций (Три-Стейт конференция по стали) и Управление стальной долиной (УСД) выступить в защиту интересов рабочих и сохранить сталелитейные заводы стали восприниматься режимом как угроза сложившейся системе. Входящие в АКРО лидеры городского сообщества предпочитали компромисс и сохранение статус-кво; поэтому они не поддержали более радикальных, по сути, требований активистов УСД. Неудачу последней Ферман квалифицирует как свидетельство ограничений, заложенных в консенсусе между соседскими организациями и ключевыми акторами режима относительно основных правил политической игры в Питтсбурге [Ferman, 1996: 126–134].
Хороший обзор подходов приводит Д. Хилл [Hill, 2000: 41–65]; см. также [Di-Gaetano, Strom, 2003: 356–395].
Подробнее о критике американских теорий см. гл. VII наст. изд.
Доудинг, например, считает, что если концепция режима используется для обозначения любой коалиции акторов и даже при полном отсутствии таковой, то она становится чисто дескриптивной и менее эффективной по сравнению с концепцией Стоуна [Dowding, 2001: 7]. На проблемы, возникающие в результате расширения понятия «режим», обращают внимание и другие исследователи. В частности, Дэвис подчеркивает, что в этом случае «приносится в жертву изысканность оригинальной формулировки» и недооценивается иерархический характер (многих) партнерств в Великобритании, которые лучше описывать с помощью таких концептов, как «команда», «принуждение» и «манипуляция», а не «сеть», «координация» и «переговоры» [Davies, 2004: 31; Davies, 2003: 253–269]. Моссбергер и Стоукер отмечают, что «если режимы имеют место везде, то тогда мы никогда не сможем объяснить, почему они формируются в одних местах и не формируются в других» [Mossberger, Stoker, 2001: 816]. В то же время Моссбергер считает вполне естественным либо снизить число обязательных признаков режима, либо рассматривать режим в качестве разновидности политико-экономического управления (governance) [Mossberger, 2009: 45–51].
Сами основатели теории «машин роста» признавали, что за пределами США, например в Великобритании, меньше предпосылок для формирования коалиций роста в силу более значимой роли центрального правительства в финансировании программ роста. Однако они полагали, что в городской политике различных стран имеют место некоторые общие тенденции независимо от их культурных, политических и институциональных различий, приводя в пример такие разные страны, как Япония и Италия [Logan, Molotch, 1987:149; Molotch, Vicari, 1988: 188–214].
На первый взгляд, переход к governance вполне соответствует плюралистическим акцентам на дисперсии власти в развитых демократиях. Однако новые тенденции дают пищу и критикам плюрализма. Если ранее очевидная концентрация формальной власти в руках демократически избранных политиков затрудняла обнаружение скрытого влияния бизнеса, то теперь оно становится более транспарентным и реальным, реализуясь через различные организации и структуры, в которых бизнес принимает участие [Leach, Percy-Smith, 2001: 37–39]. Нормативные аспекты перехода к governance и формированию режимов (коалиций), в которых существенную роль играют не только избранные публичные политики, но и группы, интересы которых могут быть далеки от интересов большинства жителей города, также по-разному интерпретируются исследователями. Governance делает менее ясным ответ на вопрос, на ком именно лежит ответственность за состояние города и проводимую политику. Некоторые исследователи видят в растущем влиянии бизнеса угрозу демократии (у Стоуна в условиях режима повестка дня формируется в интересах богатых и влиятельных групп, поскольку именно они вкладывают наибольшие ресурсы для достижения целей) [Purcell, 2006: 1922–1923]. Другие обращают внимание на то, что в новых условиях власть становится более децентрализованной, диффузной, но менее транспарентной [Swyngedow, 2005: 2002]. Третьи считают, что современные тенденции ведут к «замене гражданского государства технократическим, менеджерско-предпринимательским», ограничивающим возможности демократической дискуссии [Garcia, 2006: 748] (см. также [Somerville, 2005: 117–144]).
Исследователи сочли возможным использовать теорию режимов для объяснения взаимоотношений в отдельных секторах общественной жизни города. Попытки подобного рода предпринимались и ранее. Например, Барбара Ферман предложила углубить анализ политических режимов с помощью концепции «арены деятельности», которая выражает доминирующую сферу городской политики (ею может быть электоральная сфера, гражданская сфера, сфера бизнеса и др.) [Ferman, 1996]. Однако обычно концепция «городскихрежимов» используется для характеристики общей конфигурации властных отношений в городе.
Выбор данных городов был обусловлен тем, что в них имели место и сильный частный сектор, и социал-демократические традиции, и ориентация на быстрый экономический рост. При выборе секторов учитывалась прежде всего их контрастность.
Только в Ренне экономическая сеть включала в себя практически исключительно представителей публичного сектора. Она была сформирована вокруг мэра города и его ближайшего окружения; их взаимодействие с бизнесом было слабым, что во многом предопределило сравнительно ограниченные возможности сети.
Необходимость его учета обусловлена тем обстоятельством, что развитая система демократического контроля стимулирует формирование широких коалиций, которые могли бы ограничивать власть отдельных групп, прежде всего бизнеса, тогда как слабый демократический контроль ведет к очевидному доминированию одних групп над другими. К числу городов с развитой системой демократического контроля были отнесены Париж, Глазго, Ливерпуль и Нью-Йорк.
Исследователи подчеркнули, что эти восемь режимов могут рассматриваться лишь как «идеальные типы». В реальности могут иметь место гибриды, а также иные режимы, которые не вошли в предложенную классификацию в силу ограниченного числа используемых переменных [Kantor, Savitch, Haddock, 1997: 353].
В контексте дискуссии о концептуальных основаниях теории городских режимов небезынтересно отметить, что некоторые комментаторы посчитали выделение данного типа режима «неправильной классификацией» (misclassification), поскольку в нем изначально не предусматривалось какой-либо кооперации между представителями публичного и частного секторов [Mossberger, Stoker, 2001: 816].
Репутационный метод был использован для определения элиты частного сектора, которая включала в себя бизнес-элиту (руководство 25 наиболее крупных компаний, расположенных в исследуемых городах), гражданскую элиту (людей, номинированных на руководящие посты в университетах, туристических, спортивных, культурных организациях) и элиту развития (руководителей организаций, фондов, частно-публичных партнерств, совместных предприятий и корпораций, целью которых является экономическое развитие городского пространства). Общий список был уточнен и расширен на основе интервью экспертов (исследователей, журналистов, представителей Торговой палаты). Наиболее влиятельные представители публичного (государственного) сектора определялись по их формальным позициям [Harding, 2000: 70–71].
Различия между городами по уровню кооперации Хардинг связывает с высокой активностью ключевых игроков городской политики и более стабильной партийной поддержкой в Манчестере, а также превалированием политики потребления над политикой производства в Эдинбурге (в силу большей политизированности вопросов использования местных финансовых ресурсов) [Harding, 2000: 66–67].
Ознакомительная версия.
