И хотя мое «это такое» было нечто другим, оно тоже напоминало мне чем-то неброскую нежную пастельную живопись, которой пользовался мой художник, а может быть, просто едва уловимую прозрачную акварель… Но акварельные краски разводятся на воде, а я уже находилась во власти транса от воздействия какой-то странной горючей смеси затаенных возвышенных чувств, превратившей со временем эту реальность в сказочный и волшебный роман.
Я брала Его на руки, прижимала к себе его хрупкое, нежное тельце, обнимала и гладила, мне хотелось его целовать, хотя я и считала тогда поцелуи откровением высшей любви, до которой бы надо еще дотянуться, ведь ее высота – высота Эвереста. А тут маленький мальчик вдруг вызвал во мне недоступное еще желание, на которое я наложила сама ради собственных принципов вето.
Я влюбилась в него без оглядки. Я ему покупала игрушки, я ему приносила цветы, я ему говорила слова, от которых кружилась моя голова. Я уже не могла без него. И он так, как подсолнух весь тянется к солнцу, уже начал тянуться ко мне. Исчез сумрак в медовых глазах… подсластилась медовая горечь…
И однажды, однажды все личико, когда я наклонилась к нему, его вдруг осветилось улыбкой, словно вспыхнула искра во мгле. Мальчик начал гулить, а потом засмеялся… Замахал мне своими ручонками, даже ножки его что-то мне сообщали. Он боялся, что я вдруг уйду, и хотел привлечь этим внимание.
Он смеялся, как звезды на планете над нами, где живет до сих пор еще Маленький принц…
– Вы свершили с ним чудо, – услышала я, – эти дети совсем не контактны. А у Коли, у Коли сейчас я увидела настоящий, естественный комплекс оживления, свойственный лишь младенцам с нормальным развитием в столь раннем возрасте.
– Вы увидели комплекс? Мальчик закомплексован? – Я смотрела на доктора Коли уже сквозь пелену начавших моросить по моим щекам слез.
Доктор все поняла.
– Этот комплекс – самый нужный из всех наших комплексов. Это комплекс здоровья ребенка, подтверждающий норму развития. А ведь мы все ему выставляли задержку в развитии. И диагноз был правильным. Но… Вы смогли заменить ему мать. Вы его воскресили для жизни. Я об этом должна сообщить в деканат, хотя раньше всегда была против посещения наших детей первокурсниками. А теперь понимаю, как важно, что студенты приходят сюда, хотя Вы нестандартная вовсе студентка, каждый день с ним, а не раз в неделю.
Она так же, как я, ликовала, объяснив мне все про этот комплекс. Этот комплекс – особый этап и важнейшая ступень развития для здоровых детей, лишний раз говорящий о том, что у них все в порядке, все в норме, все течет как по маслу и будет так течь, лишь бы мы их любили, как прежде. Их улыбки и смех, воркование, танцы ручек и ножек нам всегда сообщают о том, что они нами очень довольны, наша нежность им очень нужна, наши ласки им необходимы, что они любят нас, как мы их. Ну а дети, которых не любят, не способны любовь показать. Они просто не знают, что это такое, увядая без этого чувства.
И тогда я решилась спросить педиатра, как мне Коленьку усыновить. Мне казалось, что это – единственный выход в лабиринте его несчастливой судьбы.
– Вам хотелось бы Коленьку усыновить… В Вашем возрасте усыновить брошенного ребенка… Я такого еще не встречала! – Очевидно, я ей показалась пришельцем, не сумевшим вернуться на свой НЛО. – Но зачем его усыновлять, он ведь временно брошенный, не насовсем. Его мама в больнице лежит после родов, лечится от депрессии. Папа даже приходит на него посмотреть. Был, наверно, два раза.
– Всего только два? За три месяца был лишь два раза? Да какой же он папа? Чужой человек!
– Нет, он просто не знает, как с ним обращаться. Я сейчас же ему позвоню. Сообщу, что сегодня увидела. Может быть, обойдется без Дома ребенка. Может быть, свекровь как-то поможет, пока мама болеет. Может быть… Надо бы мне Вас с ним познакомить… Может быть, Вы понравитесь папе…
– Папе Коли? Зачем?
– Боже, как Вы наивны. Первый курс лишь прелюдия жизни.
* * *
Я летела как будто на крыльях в больницу, чтоб на следующий день одарить малыша за незакомплексованный комплекс, за его начавшее уже просыпаться родниковое чувство ко мне… Я летела в больницу с охапкой гвоздик и коричневым плюшевым мишкой…
Но кроватка его оказалась пуста. И во мне что-то вдруг оборвалось…
Я стояла с гвоздиками возле кроватки, машинально пытаясь поправить постель, уложив на нее задремавшего мишку. Я ждала, что его принесет медсестра после очередной процедуры, понимая, что это конец бесконечности, полонившего меня до мозга костей нового, нестандартного чувства, не похожего на материнство, равноценного только ему.
* * *
– Его около часа назад забрал папа домой. – Голос няни-уборщицы вывел меня из заоблачных грез, где еще я витала в поисках утешения. – Вы же сами все сделали, чтоб было это. Когда папа узнал, что какая-то девушка хочет усыновить его Колю, моментально примчался за ним. Объяснил, что ухаживать будет за сыном его бабушка – папина мать, пока ее невестка в больнице.
И уборщица-няня, с которой когда-то мне пришлось выяснять отношения, положила свою мускулистую руку на мое совсем хрупкое еще плечо. Но я… я ощутила не тяжесть руки, а тепло человеческих чувств. Так, наверное, и я когда-то дала Коле понять, что он не один.
Я не знаю, как можно привыкнуть к разлуке, как ее пережить без тяжелых потерь. Знаю только лишь то, что потом притупляется чуть-чуть наша эмоциональная боль. Но тогда я не знала об этом. Я жила в состоянии, чем-то похожем на «Мисюсь, где ты? где ты?», в состоянии грусти и светлой печали. Мне уже не хватало медового взгляда и искрящейся светлой улыбки. Я искала теперь это в каждом ребенке, у всех тех, кто встречался мне на пути. Но они были все же не Колей.
Я, как прежде, ходила все время в больницу в ожидании чуда – вдруг папа вернет. И сама же себя убеждала – зачем?
А однажды, однажды я все же решилась и набрала известный мне номер… Женский голос ответил: «Алло». Я сказала: «Звоню из больницы», – и спросила, как Коля. «Прекрасно, – был ответ. – Всем большое спасибо, что мой сын теперь снова со мной».
И вдруг в трубке послышался смех, звонкий, радостный, очень счастливый, смех ребенка, которого любят.
А потом я услышала – «мама», правда, «мама» касалось другой, до сих пор мне неведомой женщины, у которой, наверно, прорезался, как зуб мудрости, вдруг человеческий комплекс, да, да, комплекс, которого нет, названный комплексом оживления, – комплекс радости, счастья и светлой любви.
* * *
С той поры утекло уже много воды. Я сама стала мамой, теперь даже бабушкой. Но мой первый серьезный «любовный» роман до сих пор часто перед глазами, хотя мне и сегодня еще не понять, что же было со мной в том «прекрасном Далеко» и какую любовь я тогда испытала из нюансов ее разновидностей. Может быть, лишь любовь-сострадание, любовь-жалость или просто любовь-восхищение, восхищение перед ребенком… Но, скорее всего, лишь любовь-благодать… Благодать для вхождения в мою профессию. Ведь, в конце концов, именно эта любовь научила меня быть дарующим в жизни, не берущим, хватающим все на пути, а дарящим другим хоть частицу себя, если им это необходимо.
Моя жизнь превратилась в спасение Коль, и не только с глазами медового цвета.
Я сейчас уже многое знаю сама про различные комплексы, про их лечение и все делаю, чтоб у ребенка расцветал его самый прекрасный из комплексов, названный комплексом оживления, – комплекс любви, тот, который когда-то отнял у меня как раз это волшебное чувство.
Я все делаю, чтобы осколки зеркала злого тролля сейчас никогда уже б не попадали в сердца наших детей, а особенно мам или пап, чтоб не встретилась детям Снежная королева, чтоб чертоги ее больше б не находились в отделениях детских больниц, в тех палатах, где часто лежат и сейчас малыши с зябнувшими сердцами.
Встреча с каждым еще незнакомым ребенком, у которого уже проблемы, для меня до сих пор полынья среди льда, полынья, предвещающая, что лед не вечен, он растает… и может стать даже потом кипятком… Надо лишь подождать и набраться терпения… И тогда Вы увидите сами эти метаморфозы…
Встреча с каждым еще незнакомым ребенком для меня всегда – это Событие!
Что с моим первым Колей – не знаю. Думаю, что сейчас он уже и сам папа, нежный, ласковый, любящий папа. И что дети его – это дети, о которых я много пишу и которым хочу посвятить эту книгу. Его дети, скорее всего, наши дети «сегодня», поколение ультрасовременных детей, постоянно пытающихся убежать от реальности и теряющихся временами в пути, чтоб суметь заглянуть, как в замочную скважину, в параллельную сущность миров. Если хочется так заглянуть, пусть заглядывают, но живут все-таки на Земле, нашей бренной Земле, где роса словно зеркало, но не зеркало тролля, а отблеск гармонии и где солнце пытается нам осветить нескончаемый путь к Озарению.
Возвращайтесь на Землю, мои дорогие! Возвращайтесь, вы не пожалеете!
