Вундеркинд-подросток
Рейнхард был наделен аналитическим складом ума, и ему отлично давались математические науки; через всю свою жизнь он пронес увлечение статистикой. Гелен запоем читал книги по экономике, истории, географии, но не менее хорошо был начитан и в немецкой классике. Из языков он неплохо овладел латынью и французским, а также слегка выучился по-польски: на этом языке в их доме разговаривала прислуга, которую мать Рейнхарда нанимала из числа местных силезских крестьян. Благодаря острому уму и отличной памяти мальчик умел четко излагать свои мысли и неизменно удостаивался самых высоких отметок и хвалебных отзывов за сочинения. При просмотре многих сотен отчетов, пояснительных записок и меморандумов, написанных им в бытность главой гитлеровской разведки, а затем в период работы на ЦРУ, невольно изумляешься ясности и даже изяществу его стиля. Здесь не найти даже следа тяжеловесной канцелярской громоздкости.
Гелен, однако, не стал первым учеником школы, причиной тому были его малый рост и незавидные физические данные. Для того чтобы выбиться в первые ученики в немецкой школе, необходимо было демонстрировать силу и ловкость — в гимнастике, спортивных играх, марш-бросках и полувоенных упражнениях. Увы, как Рейнхард ни старался, он так и не смог избавиться от своих физических недостатков. Хилый и узкогрудый, он достиг роста лишь в 160 см. У него была нездоровая, желтоватая кожа, заостренные черты лица, близорукие глаза, оттопыренные уши и пепельно-серые волосы. Несмотря на успехи в учебе, можно, однако, предположить, что Гелен ужасно страдал комплексом неполноценности — в классе держался особняком, был робок и почти не имел друзей. Менее одаренные одноклассники считали его зубрилой и относились к нему с нескрываемым презрением. Вот почему он не водил с ними дружбы и не участвовал в их шалостях, которые нередко кончались и потасовками.
Психолог наверняка скажет, что именно потому в зрелые годы Гелен предпочитал держаться в тени, чтобы, оставаясь невидимым внешнему миру, манипулировать теми, кто видел в нем лишь покорного слугу. У него имелись все данные для научной карьеры, и, учась в выпускном классе, он подумывал о том, чтобы поступить в университет и посвятить себя науке. Однако отец, который с явной неохотой уступил совету своего брата Макса и отправил младшего сына изучать право, стоял на том, чтобы Рейнхард продолжил семейную военную традицию. Несмотря на унизительное поражение Германии, роспуск армии и свое отвращение к Веймарской республике, майор Гелен тем не менее страстно желал, чтобы», хотя бы один его сын облачился в военную форму. Для многих немцев, даже в те мрачные дни, она по-прежнему оставалась единственным достойным символом национального возрождения.
Вот так, прямо из дверей школы, Рейнхард Гелен 20 апреля 1920 года, за два дня до своего восемнадцатилетия, поступил кадетом во вновь созданную германскую армию — рейхсвер. Согласно Версальскому договору, ее численность не могла превышать 100 тысяч человек, ей также запрещалось иметь свой Генштаб, танки, бронетехнику, самолеты, подводные лодки и суда водоизмещением свыше 10 тысяч тонн. Поражение кайзеровской Германии в 1918 году создало ситуацию, резко отличавшуюся от той, что последовала за поражением и безоговорочной капитуляцией гитлеровского Третьего рейха. Многие подразделения германской армии, особенно на Восточном фронте, не были распущены и даже после подписания перемирия были готовы противостоять диктату Версаля. Первый канцлер Веймарской республики, социал-демократ Филипп Шейдеманн, предпочел уйти в отставку, отказавшись принять условия, основанные на четырнадцати принципах президента Вильсона, которые затем еще больше ужесточили Ллойд Джордж и Клемансо.
Фон Гинденбург к этому времени перевел свой штаб в Померанию и 17 июля 1919 года обменялся секретными донесениями с новым президентом, Фридрихом Эбертом относительно возобновления военных действий, с тем, чтобы отвоевать восточные территории, которые государства Антанты передали вновь созданной Польше. Гинденбург уверял президента, что наступательная операция на Польшу завершится победой, однако высказывал опасение относительно западного направления — «из-за численного превосходства войск Антанты и той массированной военной помощи, которую они получают от Америки». Что весьма примечательно, Гинденбург писал, что поражение на Западном фронте может обернуться полным уничтожением офицерского состава германской армии, но именно этого «следует избежать во что бы то ни стало». Не следует забывать, что на момент подписания перемирия на немецкую землю не ступала нога ни одного из солдат Антанты. Кроме того, в руках германской армии оставалась значительная часть территории Бельгии и Франции.
20 июня 1919 года новый канцер, социал-демократ Густав Бауэр, подписал Версальский договор. Государства — члены Антанты выдвинули ультиматум, что в противном случае уже 24 июня возобновят военные действия. В это время фон Гинденбург все еще занимал пост Верховного главнокомандующего, а большинство генералов оставались во главе вверенных им армий. Только генерал Эрих Людендорф (глава Генштаба), который в последние два года войны был фактическим правителем Германии, навязывая свою волю не только военным действиям, но и внешней и внутренней политике в целом, неожиданно исчез. Как и кайзер, опасаясь возможного плена и наказания за военные преступления, он предпочел укрыться в Швеции.
Новая немецкая армия
Офицерский корпус, однако, практически не пострадал и не утратил боевой дух. Не успели высохнуть чернила на Версальском договоре, как генералы взялись за восстановление армии. Президент Эберт и его социалистическое правительство прекрасно понимали, что фактически целиком и полностью находятся во власти генералов, ибо только те были в состоянии обеспечить законность и правопорядок — с одной стороны коммунисты то и дело угрожали массовыми беспорядками, с другой — быстро набирал силу праворадикальный фрей-кор. Вот почему Эберт и его министры покорно восприняли приказ, отданный Гинденбургом его войскам, который, в частности, гласил: «Командование армией должно находиться в надежных руках военных. Верховное командование намерено сотрудничать с канцлером Эбертом, возглавлявшим до сегодняшнего дня умеренных социал-демократов, в том, чтобы предупредить на территории Германии распространение большевистского терроризма».
На момент создания Веймарской республики самые высокие посты достались трем генералам: генерал Вильгельм Тренер (который незадолго до поражения Германии возглавил после Людендорфа германский Генштаб) стал министром обороны; генерал Вальтер Рейнгардт был назначен военным министром Пруссии; генерал Ганс фон Сект возглавил недавно созданный «труппен-амт» (военное ведомство) — по сути, преемник официально распущенного Генштаба. Объединенными усилиями они приступили к созданию рейхсвера, надеясь с самого начала обойти ограничения, которые наложил на Германию Версальский договор. Не исключено, что Тренер и Рейнгардт вполне искренне желали видеть в новой армии независимый, если хотите даже демократический, фактор национального возрождения Германии, однако большинству офицеров армия представлялась скорее инструментом реванша и возвращения восточных земель, отошедших к Польше.
Кадет Рейнхард Гелен получил назначение в шестой артиллерийский полк. Гарнизон располагался в Швейцарии, неподалеку от границы с новой Польшей и Чехословакией. Юноша решил последовать по стопам отца и стать артиллеристом. Через три недели после его прибытия в полк в крошечный городок началось паломничество — дело в том, что в нем родился знаменитый летчик барон Манфред фон Рихтхофен. Во вторую годовщину гибели отважного летчика у Соммы здесь решили открыть музей.
Затаив дыхание, Гелен слушал истории, которые рассказывали ему сослуживцы павшего героя: о том, как бесстрашный Рихтхофен сбил восемьдесят британских, французских и американских боевых машин. При этом Гелен горько сожалел, что из него самого никак не получится летчик-истребитель. Эти торжества не были посвящены только одному Рихтхофену. За ними крылось нечто большее, а именно — стремление показать всему миру, что имперская германская армия все так же непобедима, хотя и получила на полях сражений подлый «удар в спину» — как от внутреннего предательства, так и большевистской агитации. И хотя офицерство — в том числе и Гелен — и собравшиеся на торжества толпы народа не скрывали своей враждебности к большевикам и большевистскому перевороту в России, еще большей озлобленностью их сердца переполнились по отношению к новой Польше.
