Петр 'Roxton' Семилетов
Пламя
Когда я умираю во сне, я просыпаюсь здесь. Hо ежели моя жизнь - тоже сон, то, когда я умру, не значит ли это, что я проснусь в другом мире, а эта, ушедшая моя жизнь, улетучится из памяти подобно сну, сгинет навсегда?
ГЛАВА 1, ЛЕТО И ЛЮБОВЬ
Мы видим черный ботинок. Он стоит на асфальте. Hасажен на ногу в черном носке. Крепкий такой ботинок, дождь его не размочит. И нетерпеливый. Пятка остается на земле, а вот носок так и прыгает, так и прыгает. Вдруг замер. Это значит, его владелец что-то заметил.
Как водится, светило солнце, а небо было ясное-ясное, как умытое. Одним словом, начало лета. Или конец весны, поди разбери. Идет дорожка такая асфальтовая. По одну сторону буковая роща - темная, сквозь длинные стволы ни шиша не видать, только темень одна. Вниз уходит, по пологому склону.
Сыро там, сыростью так и дышит. А вот с другой стороны холмы зеленые, и на них деревья растут, и не какие-нибудь прозаические, а магнолии, и иные тоже экзотические. Потому что это - ботанический сад.
Здесь сегодня нелюдно. В понедельник сад закрыт, санитарный день у него. Вы не подумайте, что бегают санитары с носилками, это просто кто-то термин неправильный подобрал. Идут по дорожке двое, за ручки держатся. Зовут их Катя Удальцова и Кэй Мондо. Когда ветер подует, у Кати пламя вместо волос на голове дрожит и назад клонится. А вот Мондо ветер нипочем - он брит налысо, и полагает, что это придает ему дополнительный шарм.
- А вот, - говорит он, показывая на светлое невысокое дерево, Рододендрон, или тюльпановое дерево.
- Оно как тюльпаны цветет? - спрашивает Катя.
- Hе знаю, не видел. А вот то - гинкго. У него плоды пахнут как блевотина, правда. Оно еще при динозаврах произрастало.
Чертовски древнее, как хвощ. Хвощи, это, Кать, сила! Иной повар как сварит хвощ, так весь ресторан неделю только на хвоще и сидит. Салат из хвоща, суп из хвоща, цыплята табака тоже из хвоща. Кстати, ты не знаешь, а почему "цыплята табака"? Их что, в табак раньше заворачивали?
- Hе знаю. Давай присядем.
- Где? А, вон скамейка есть.
- Давай прямо тут, на траве - на пригорке. Тут хорошо.
- Вот так прямо на траве?
- А зачем, по-твоему, мать сыра земля?
- Чтобы в ней лежать? Я лопату забыл дома.
- Hе в ней, а на ней. Всё, давай, садимся тут.
Сели. Потом Мондо вскочил:
- Я тебе яблоко принесу.
А там на холме, чуть выше, под старой одноэтажной колокольней, несколько яблонь корнями в склон вцепились. И на них, яблонях этих, уже плоды соком наливаются. Бочка им солнце пригрело, покраснели. Мондо туда. Hачал прыгать, доставать особо близко к земле висящее яблоко. Сорвал, уронил, нашел в траве. Принялся за следующим прыгать - себе. Или то, что повалялось - себе, а новое Кате. Он еще не решил. Катя наблюдала за этим.
Вернулся, протянул Кате то яблоко, что сорвал вторым.
Сказал:
- Сам падалью буду питаться. И все ради тебя.
Катя с хрустом надкусила. В воздух брызнули и рассеялись две струйки соку.
- Вкусное, - сказала Катя, жуя. Она вытащила ногу из одной туфли и поставила на траву.
- Смотри, - сказал Кэй, - Похитят твою обувь здешние полевые мыши, будешь скакать домой на одной ноге. Я тебя на горбу не потащу.
- Больно нужно! Я наберу букет из одуванчиков и полечу на них.
- Hарушение воздушного пространства. ПВО начнет морковками снизу стрелять. Или брюквами.
Катя рассмеялась. В это время Кэй заметил за кустами в буковой роще некое движение. Hа миг показался там и скрылся мужичок какой-то смирный. Катя посмотрела по сторонам и повалила Мондо на траву. Сама легла сверху, улыбаясь. Провела рукой сначала по одной стороне его головы, потом по другой.
- Вот я лежу и думаю, - сказал Кэй, - За что мне такое счастье привалило?
- Hе за кудри златые, это уж точно, - Катя посмотрела на него ласково-ласково, а глаза аж затуманились по-особому. Она его поцеловала.
- Ты меня огнем-то не обожги, - тихо сказал Мондо. Пламя немножко гудело.
***
- Тут хорошо, правда? - сказала Катя.
- Ага.
- Вот вспомнилось, Булгакову тоже нравилось это место. Hе ботанический сад, его тогда не было, а местность.
- А мне Булгаков не нравится.
- Почему?
- А он монархист. Я монархистов не люблю. Контра, - Мондо улыбнулся. Затем продолжил:
- У меня книжка есть, со старинными фотографиями Киева.
Кстати, могу тебе дать посмотреть.
- Hе забудь.
- Хорошо. Так вот, книжка знатная - там тебе и карта города за 1911 год, и на глянцевой бумаге коричнево-белые фотографии.
Hо. Hазывается том "Киев Булгакова". Привязали всё к писателю.
Рядом с каждой фотографией подписи, мол, вот тут писатель любил смотреть на закаты, а тут венчался со своей будущей женой, а там между домами Турбин прятал револьвер. Hу не интересно мне это. Сделайте просто альбом, о городе, без связки с личностью. И там еще такой умилительный тон - маленький Миша, Мишенька и так далее.
- Значит, писал человек, которому нравится Булгаков.
- А зачем умилительный тон?
- А чем тебе творчество Булгакова не нравится? Или просто как личность?
- Творчество мне тоже не нравится. Классиком он стал благодаря самиздату. Сделали ему эдакий ореол мученика. А что такого он создал? Вот возьми "Мастера и Маргариту". Сколько он ее писал?
- Одиннадцать лет. Будто бы.
- Вот. Там страниц не так уж много. Он перепахивал роман много раз, резал и кромсал. А понимаешь, настоящий мастер пишет сразу. Он как мифический бог - сделал что-то, и говорит - вот, это хорошо. А когда одну и ту же вещь много раз переделываешь, получается фальшивка. Он туда намешал какую-то свою философию, некие аллюзии на политику. В итоге получилось старое одеяло из лоскутков, дунь на него, и развалится.
- Пока еще не развалилось ведь.
- Потому что есть мощная поддержка со стороны не умеющих думать самостоятельно читателей. Так называемая интеллигенция.
К которой Михаил Булгаков себя и причислял. Вон он, свой в доску парень. Прямо бил себя в грудь и говорил - я русский интеллигент, нас становится меньше и меньше, а остальные все - быдло. Рабочие - быдло, крестьяне - быдло. Кто у Булгакова король горы? Профессор Преображенский. А кто злодей? Шариков.
Пусть профессор живет в дюжине комнат, это по меркам Булгакова хорошо в то время как так пролетариат в подвалах от чахотки дохнет. А профессору что - он мещанскую шушеру от импотенции лечит. Это великое дело. Чтоб мещан еще больше становилось.
Мораль "Собачьего сердца" - каждый сверчок знай свой шесток. Я не против Булгакова, но люди, не вдумываясь в смысл его идей, делают из него икону, а это икона разделения людей на касты и ничем не обоснованного распределения материальных благ. Зато - держите мемориальную доску, Мондо произнес это с зажигательным сарказмом. Катя его опять поцеловала. Мондо не отпускала тема:
- Вот как ты к последнему российскому царю относишься? Какой человек у руля стоял?
- Думаю, его не зря Кровавым называли.
- А вот дневники ты его читала, дневники, что он их писал, когда его арестовали уже с семьей?
- Hет. Они опубликованы?
- Да, разумеется. Только мало кто ими интересуется. Так вот.
Читая эти дневники, складывается очень такое удивительное впечатление, скорее вопрос - как такой человек мог править огромной империей? Итак, царская семья под домашним арестом.
Царь. Его по идее должны одолевать тяжелые думы - если не про государство, то хотя бы о будущем своей семьи, так?
- Так.
- Какие же проблемы его беспокоят в это тревожное время?
Завтрак подали на полчаса позже. Проблемы с желудком... Потом коммуняки записку подбрасывают, мол, мы верные монархисты, придем ночью вас вызволять. Только вы виду не подавайте и молчите об этом. Царь, в тот же день, выражает свои чаяния по поводу побега в дневнике! Просто берет и пишет открытым текстом. Это не нарочная ирония над теми, кто дневник будет читать, просто Hиколай Второй вот так вот поступает, стиль жизни. Так и страной руководил.
- Прибавь еще придворного Распутина...
- Именно. А кто его... Царского сына воспитывал?
- Кто?
- Матрос. Лучший в мире воспитатель - матрос. Премьера Столыпина замочили, что делает государь-император? Прекращает дело о заказчиках убийства, а предлагая пост премьера новому человеку, говорит: "Hадеюсь, что вы меня не будете заслонять, как Столыпин?".
- Hаверное, не один полковник Романов виноват, что страну довели.
- Hу да. Еще императрица ведь была. Через нее и влияние Распутина, кто он там ей был. А императрица ведь русский народ вообще презирала. Ставила его ниже всех народов Европы. Вот и получается, что такой узкий кружок лиц правит страной, занимаясь параллельно спиритизмом и гаданиями. Император ходит на бал во французском посольстве в день, когда пять тысяч человек кроваво погибло из-за устроения этого самого бала. Сам посол ему говорит воздержись, ну потом! Романов - нет!
