Фред Стюарт - Золото и мишура

— Звонили Пасселтвэйты, приглашают приехать завтра в Марбеллу, — сказал Ги де Ламбер, входя в ванную комнату апартаментов парижского отеля «Ритц». — Я им сказал, что мы с удовольствием приедем.

Его жена, американка Клаудиа Коллингвуд де Ламбер, уставилась из ванны на мужа:

— Но ты ведь терпеть не можешь Марбеллу, — сказала она, — и как будто не очень-то жалуешь Пасселтвэйтов. Сам всегда говорил, что этот Родни — настоящий зануда.

— Это так, но ведь Марго тебе нравится. И кроме того, ты давно уже не покидала замок, а у нас ведь годовщина. Вот я и подумал, что можно будет несколько дней поразвлечься. Марго говорит, есть десятичасовой рейс из Орли в Малагу, она встретит нас в аэропорту.

— Прежде чем давать согласие, не худо было бы и со мной посоветоваться, — сказала Клаудиа, в приятном голосе которой сейчас прозвучали металлические нотки.

Ее муж посмотрел на часы.

— Тебе следует поторопиться. Столик заказан на восемь, — напомнил он, выходя из ванной.

— Ги!

— Что?

Клаудиа была раздражена его странным спокойствием, однако раздражения еще недостаточно, чтобы начать ссору.

— Ничего, — вздохнула она.

Он улыбнулся жене:

— Знаешь, ты все такая же красивая, как и два года назад, в тот день, когда я тебя встретил.

«Да и ты все так же привлекателен, черт бы тебя побрал!» — подумала Клаудиа, когда муж вышел из ванной. Она явно была ему для чего-то нужна, но для чего? То, что Ги принял приглашение в Марбеллу, было столь же необычно, как и то, что он снял для себя и жены апартаменты в «Ритце» стоимостью тысяча долларов в сутки. Происходило что-то странное, но Клаудиа решительно не понимала что именно. Она даже подумала над тем, не суждено ли второй годовщине их свадьбы стать также и последней. Хотя ее все еще чертовски привлекал этот красивый француз, но в глубине души она знала, что любовь уходит из ее сердца почти так же быстро, как и пришла. Клаудиа провела мыльной губкой по рукам, ощутила запах пены фирмы «Эрмес» и припомнила тот восхитительный день двухлетней давности.

Она тогда ездила по западной Франции — фотографировала замки в департаменте Приморская Шаранта — и однажды наткнулась на крошечное изящное строение, фасадом обращенное в сторону реки Шаранты. То был поистине замок из сказки — с настоящей круглой башенкой, увенчанной крышей в виде ведьминого колпака. Перед фасадом размещался огороженный стеной дворик, ворота которого были открыты. Отъехав немного, Клаудиа припарковала под каштаном взятый напрокат «пежо», повесила на плечо свой верный «Никон» и направилась к воротам. Во дворе замка садовник пропалывал на клумбе бархатцы, ослепительно пылавшие в лучах августовского солнца.

— Извините, пожалуйста, — сказала на своем вполне сносном французском Клаудиа, остановившись за спиной садовника. — Не скажете ли мне название этого замка?

Когда садовник распрямился и повернулся к ней, она почувствовала, как у нее екнуло сердце и зачастил пульс. Мужчина выглядел точно так, как подобает выглядеть голливудскому красавчику-герою.

— Вы американка? — спросил он по-английски, чем немало ее удивил, поскольку в этой сельской глуши умеющие говорить по-английски французы встречались не чаще, чем иностранные туристы.

— Да…

Его загорелое лицо расплылось в улыбке.

— Мне нравятся американцы.

— А мне нравятся французы. Не могли бы вы сказать мне название этого замка? — повторила она свой вопрос.

— Шато де Субиз.

— А владельца здесь нет поблизости? Я делаю снимки для книги по французской архитектуре, а замок мне так понравился, что я хотела бы получить разрешение сфотографировать его.

Садовник, волосы которого были иссиня-черными и густыми, улыбнулся:

— Я даю вам разрешение. А кроме того, приглашаю вас на ланч.

— Это очень любезно с вашей стороны, однако мне действительно хотелось бы спросить владельца…

— Позвольте представиться. Я Ги Октав де Ламбер, граф де Субиз.

— Ох, Боже мой! Я-то подумала, что вы садовник.

— А я и есть садовник, кроме всего прочего. Итак, как насчет ланча? Извините за банальность, но когда я вижу прекрасную блондинку-американку, то обычно думаю: «Ага, она, должно быть, из Флориды».

— А вот и нет, я из Калифорнии.

— Видите, сам не знаю, что говорю…

Клаудиа вылезла из ванны и надела белый махровый купальный халат.

Все было так необыкновенно романтично: она, как девчонка, втюрилась в него с первого взгляда. Они прошли внутрь замка, где Мари-Клод, полная пожилая женщина, которая прислуживала «мсье графу» с первого дня его рождения, приготовила и подала им ланч. Все было простым и чрезвычайно восхитительным: мидии в сладком масляном соусе с луком-шалот, шафраном и белым вином; какой-то хитро приготовленный салат, а также бутылочка «грав». Обедали они в прохладной столовой, где были высокие потолки и старинная мебель, причем отдельные предметы мебели, как заметила Клаудиа, имели весьма неказистый вид. Стрельчатые окна выходили на задний дворик и берег Шаранты, где росли ивы и лесные цветы. Граф рассказывал о своих виноградниках и коньяке, которыми особенно гордился. Клаудиа слушала его мягкий голос с приятным французским акцентом — граф целый год проучился в Рагби, одной из девяти старейших и наиболее привилегированных мужских частных школ Великобритании, — и потягивала вино, чувствуя блаженство и легкую дремоту. Когда он предложил Клаудии провести несколько дней в замке, чтобы «получше узнать регион», она без колебаний приняла предложение.

Неделю спустя Клаудиа позвонила в Калифорнию своему отцу, Спенсеру Коллингвуду.

— Папочка, как говорят в самолетах, пристегни ремень.

— А что случилось?

— Я решила сделаться французской графиней.

— Кем?!

— Он самый потрясающий парень на свете! Его зовут Ги, он граф де Субиз. У него коньячный завод, и вообще я прямо-таки с ума по нему схожу. Мы женимся через неделю, так что тебе нужно будет вылететь не мешкая…

— Погоди, — обогнув половину земного шара, долетел до нее мощный отцовский голос. — Он что же, гоняется за твоими деньгами?

— Он даже и не догадывается о том, что они у меня вообще имеются.

— А кем же ты ему представилась?

— Дочкой фермера.

— Фермера?! Но ты хоть сказала ему, что «ферма» — не больше не меньше, как «Калафия Ранч», самое, черт побери, большое частное ранчо в целой Калифорнии?

— Нет, не сказала. Ведь в кои-то веки кто-то влюбился именно в меня, старую дурнушку Клаудиу, а вовсе не в Клаудиу де Мейер Коллингвуд.

— И вовсе ты не «старая дурнушка Клаудиа», во всяком случае, ты таковая ничуть не больше, чем я — «старый дурак Спенсер». И ради Бога, когда же ты наконец повзрослеешь? У тебя есть определенные обязанности передо мной и ранчо.

— Папуля! — Она хотела закричать, однако заставила себя сохранять спокойствие. Спенсер Коллингвуд был отшельником и жил один на сотнях квадратных миль ранчо «Калафия», что в округе Ориндж; единственной его настоящей страстью были гонки спортивных автомобилей. Он был эксцентричным, с тяжелым характером человеком, который в штыки принимал все новое и норовил спрятаться от него в своих холмах. — Ты ведь знаешь, папуля, что я человек ответственный и люблю ранчо. Но мне очень важно найти человека, который бы полюбил меня, а не наследство Коллингвудов. Как только церемония бракосочетания закончится, ты сможешь ему сказать все, что хочешь.

— Клаудиа, детка, я люблю тебя, но, поверь, ты рассуждаешь совсем как маленькая девочка. Ну хорошо, выходи за этого своего чертова француза. В конце концов, это твое личное дело. Но если он вдруг окажется прохиндеем, после не приходи ко мне плакаться в жилетку. Сколько хоть у него земли?

— Акров сорок примерно. И это одна из лучших земель в коньячной провинции.

— Что?! Паршивые сорок акров? Боже праведный! Ты должна будешь унаследовать в Калифорнии целое королевство, а выходишь замуж за какого-то жалкого винодела с сорока акрами! Господи, я совершенно тебя не понимаю. Моя дочь — и вдруг ведет себя как какая-то хиппи! Тебе остается надеть лишь на себя пластмассовую бижутерию и начать лаять на луну.

— Но, папуля, это же так легко понять: я влю-би-лась!

— Влюби-илась… — с непередаваемой интонацией протянул он. — Отсюда как раз все семейные проблемы: бабы никак не могут без того, чтобы не влюбляться, черт их побери!