Сказка о сером волке - Евгений Андреевич Пермяк

Автор этого романа Евгений Андреевич Пермяк родился в 1902 году на Урале. Здесь прошли его детство и юность.

Трудовая деятельность будущего писателя началась в двадцатые годы в Кулундинских степях, где он работал по продразверстке и продовольственному налогу. Три года, прожитые в сибирской деревне, благотворно сказались на творчестве, обогатили язык писателя.

В 1925 году Евгений Пермяк становится студентом Пермского государственного университета. В студенческие годы он сотрудничает в газетах, редактирует журнал «Живая театрализованная газета», организует издание студенческих литературных сборников, а в 1930 году вступает на путь профессионального литератора.

Первыми произведениями Евгения Пермяка были пьесы «Лес шумит», «Золотая рыбка» и другие. К этому жанру он возвращается и позднее. Последние из его пьес — «Ясное солнышко», «Золотая сорока» и «Серебряное копытце», написанные по мотивам одноименного сказа П. Бажова, ставились в театрах Москвы и других городов.

Много книг написал Евгений Пермяк о молодежи и для молодежи. Главной их темой является труд и человек труда. Наиболее известна из них книга «Кем быть» — увлекательное путешествие по профессиям. Эту книгу покойный писатель Петр Павленко назвал бесспорной удачей писателя.

Наибольшим успехом пользуются у читателя сказки Евгения Пермяка, которые неоднократно издавались в издательствах «Молодая гвардия», Детгиз, «Детский мир», в библиотечке «Огонька», в уральских издательствах и за рубежом (сборники «Дедушкина копилка», «Счастливый гвоздь», «Тайна цены», «Семьсот семьдесят семь мастеров», «Сказка о стране Терра-Ферра» и другие).

Лучшей книгой сказок считается «Дедушкина копилка», в которой автор, рассказывая о мастерах-умельцах прошлого, ввел сказки на современные темы.

Выпустил автор и несколько сборников рассказов для детей («Тонкая струна», «Торопливый ножик», «Пичугин мост», «Первая вахта» и др.).

В 1959 году в журнале «Нева» Евгений Пермяк опубликовал роман «Сказка о сером волке», получивший широкие отклики в нашей печати. В издательстве «Молодая гвардия» роман выходит в новой редакции, в расширенном и дополненном виде.

I

Все ладилось у Петра Терентьевича Бахрушина, и казалось, неоткуда было ждать даже самого малого облачка, которое могло бы омрачить это ясное утро.

После объезда полей и участков, довольный увиденным, он пребывал в самом разотличном настроении. Яровые пошли в такой рост, что хоть не уходи с поля. Коровы, несмотря на жару, не сбавляли удоя. Наконец прибыли долгожданные двадцать четыре тонны кровельного железа. Солнышко и то словно подмигивало в этот день удачливому председателю.

Разнуздав и привязав к правленческой коновязи Жимолость, Петр Терентьевич поздоровался с приезжими плотниками, прошел в старый, тесный председательский кабинет. И там, будто по его заказу, из приглушенного настольного репродуктора послышался «Танец маленьких лебедей».

Музыка — добрая спутница Петра Терентьевича. И в нелегкие годы своей жизни он обращался к ней со своими раздумьями.

Человек сердечный и тонкий, Бахрушин огрублял себя, точно стесняясь показать людям свой мир чувств и переживаний. Не всегда удобно седеющему человеку, да еще занимающему видное положение, восторгаться чарующей мелодией, которая, смолкнув, все еще продолжает звучать где-то в забеленной временем голове.

Дослушав «Танец маленьких лебедей», выключив репродуктор, Петр Терентьевич подошел к письменному столу и увидел под старинной гирькой продолговатый белый конверт, оклеенный иностранными марками.

— Сашунька! — позвал он секретаря-машинистку. — Где ты?

Вошла худенькая белокурая девушка в легком маркизетовом сарафанчике.

— Я тут, Петр Терентьевич. Сводку перепечатываю.

— Оказывается, письмо какое-то пришло, а ты хоть бы что…

— Так я же не хотела мешать… из «Лебединого» ведь передавали…

Петр Терентьевич посмотрел на девушку и с напускным безразличием сказал:

— Неужели из «Лебединого»?.. А я как-то мимо ушей пропустил.

— Да ладно уж, Петр Терентьевич, — улыбнулась девушка. — Лебедята-то все еще, наверно, у вас перед глазами скачут.

— Может быть. Только теперь время служебное. А мы с тобой люди солидные. Так или нет?

— Наверно. Особенно я.

Бахрушин расхохотался.

— Откуда письмо, Сашуня?

— Из Америки, Петр Терентьевич.

— Из какой Америки?

— Из Нью-Йорка, Петр Терентьевич. Вот. Тут написано.

Бахрушин надел очки, прочел.

«Господину президенту колхоза «Коммунистический труд» Бахрушину Петру Терентьевичу».

— Да кто же меня может знать в Америке по имени и отчеству?

Девушка не ответила.

— Это письмо, вернее всего, о бычках, — высказал догадку Бахрушин. — У нас нынче пять племенных бычков на экспорт берут. Что ж ты не вскрыла, не прочитала? Доложила бы. Как положено секретарю.

— Я не должна была вскрывать это письмо, Петр Терентьевич…

— Это почему, если у тебя от меня допуск ко всякой переписке?

— А к этому письму меня никто не допускал, — ответила Сашуня, понизив голос и опустив голову.

Разглядывая далее конверт и прочитав имя отправителя, Бахрушин вдруг умолк. Рука его дрогнула. Кольнуло в боку. Пол под ним слегка качнулся. На мгновение потемнело в глазах, потом снова стало светло. Даже слишком.

— Сашуня, ты иди и допечатывай, что там надо… Да выдерни ключ из двери, чтобы минут с десяток ко мне никто не входил.

Девушка ушла. Бахрушин медлил с распечатыванием письма.

«Значит, не без колокола звон», — вспомнил он о слухе, дошедшем до него еще в прошлом году.

А слух состоял в том, что брат Петра Терентьевича, Трофим, считавшийся убитым сорок лет тому назад под Омском, живет в Америке.

На это никто тогда не обратил внимания, тем более что слух принес прожженный враль и забулдыга фотограф, кочевавший из одной районной газеты в другую.

А теперь не оставалось сомнений — Трофим жив.

Петр Терентьевич вскрыл конверт и вынул вчетверо сложенное письмо, из которого выпала фотографическая открытка.

С открытки глядел человек лет шестидесяти. В шляпе. В хорошем клетчатом пиджаке. При галстуке.

Это был Трофим. Постаревший и обрюзгший, но не потерявший крутого излома поседевших бровей. Та же знакомая отцовская горбинка на носу, тот же широкий лоб, и та же ямка на подбородке. Он смотрел со снимка на Петра Терентьевича не заносчиво, не возвышая себя над ним, а даже наоборот взгляд Трофима показался Бахрушину усталым и скорбным.

Бахрушин имел обыкновение прежде разглядеть нового человека, а потом начинать с ним разговор. Так он поступил и теперь. Рассмотрев Трофимову карточку, он принялся читать письмо, отпечатанное на пишущей машинке куда более четко и опрятно, чем это делала правленческая машинистка Сашуня.