– Зеркальная болезнь. Это когда то, что болтается между ног, из‑за брюха видишь только в зеркале…
Я осекся. Глаза атлета страшно сверкнули, лицо исказилось от бешенства. Не издав ни звука, он взметнул приклад «смерча» вверх.
Все произошло слишком быстро. Я рванулся в сторону, но не успел – и он меня нашел. Точно в грудь, с мерзким хрустом вбив сердце в позвоночник… Я с ужасом ощутил, как грани металлопластика крушат и рвут мою плоть, ломают кости… Я взвыл и захлебнулся собственной кровью. О небо! Такой боли я не испытывал никогда в жизни… Она взрывалась, взрывалась, взрывалась внутри… и яркий свет закружился перед глазами, пропадая в темном, зовущем туннеле с огненным дном…
Боль… неуловимая доля секунды – и ее нет… Вместо нее – страшная бездонная яма… Она жадно потянула меня вниз, в свое ненасытное чрево, но прежде чем она утащила сознание за собой в ад агонии, я уловил чье‑то прикосновение… Чья‑то мерзкая конечность проникла мне прямо в мозг, обхватила его скользкими холодными пальцами и безжалостным рывком выдрала прочь…
4. Город
– Я хочу кое‑что объяснить тебе, иноп…
Смутные, сквозь призму кошмарных видений, воспоминания о ночном холоде, пробирающем до костей неподвижное тело, застилали смысл произнесенных слов тягучей пеленой непонимания… Кажется, это промерзшее насквозь тело было моим. Какой холод, какой смертельный холод, сжимающий ледяной лапой само сердце…
Приходил я в себя долго, страшно долго – и каким‑то образом знал об этом. Сознание бродило в потемках, не в силах вырваться на волю, порождая странные видения. Какое‑то жуткое красное солнце, какая‑то странная равнина, выкипающая от жара этого красного солнца… Разрозненные обрывки слов, образов, понятий мучительно долго собирались системой восприятия в единое целое… И наконец, спустя целую вечность, с первыми проблесками утра, тьма отступила. Сознание еще ускользало, но готово было уже включиться и вытащить меня из темного мира холода и безмыслия…
Потом я услышал этот голос, пожелавший мне что‑то объяснить, и приложил огромное усилие, чтобы поднять веки.
Длинный худой силуэт навис надо мной, накрыв своей тенью скупой утренний свет, остановившийся на моих коленях. Несколько секунд силуэт дрожал и расплывался, словно явился из мира духов, затем зрение сфокусировалось, и призрак превратился в высокого, закутанного в грязный серый плащ до колен человека. Из‑под мятой широкополой шляпы на голове незнакомца выбивались длинные, до плеч, спутанные космы темных волос, вытянутый крючковатый нос и узкие, словно росчерк бритвы, глаза придавали ему свирепейший вид.
– Ты не очень вежливо обошелся вчера с моим братом, иноп, – оскалился незнакомец, демонстрируя ряды острых, узких звериных клыков, усеивающих обе челюсти. Опасный блеск глаз, буравивших меня, не предвещал ничего хорошего. – Негоже так поступать в гостях. Придется мне преподать тебе урок вежливости.
Он резко нагнулся, взялся обеими лапами за куртку на груди и одним рывком поставил на ноги. Грудь незнакомца оказалась на уровне моих глаз, настолько он был высок, очень высок. Встряхнув меня, точно тряпичную куклу, он хрипло рассмеялся:
– Да ты у нас недомерок, иноп. Как же ты осмелился поднять руку на моего брата?
Кулак вынырнул откуда‑то сбоку и припечатался к подбородку. Меня швырнуло назад, на стену за спиной, затылок пронзила острая боль. Крик застрял где‑то в горле, тело было словно чужим и жило само по себе. Второй удар догнал сверху, когда я уже сползал по стене вниз, и бросил лицом на землю, густо пропитанную тошнотворным запахом экскрементов. В голове стоял туман, во рту медленно расходился привкус крови. Собрав ту малую толику сил, что у меня имелась, я попытался отползти в сторону, но грубый башмак тут же придавил к земле правую кисть. Я бессильно замер. Тупая боль медленно потекла по руке, накручивая напряжение в мышцах.
– Оставь его в покое, прыгун, – послышался еще один незнакомый голос. – Не видишь, что ли, в каком он состоянии? Труднее было бы избить младенца, герой.
– А вот это уже не твое дело, Целитель, – огрызнулся крючконосый.
Башмак надавил на пальцы сильнее. Стиснув зубы, я и на этот раз не издал ни звука. Кое в чем мне этот парень даже помог, не подозревая об этом. Именно от боли я начал приходить в себя быстрее. Уткнувшись лицом в тошнотворную вонь, я внимательно слушал.
– Не угадал. Это мое дело, Бигман Шест, – спокойно возразил второй. – Дос Пламя назначил меня его опекуном на сегодняшний день. Когда он будет готов к испытанию, я тебя позову. А теперь убирайся!
Долгая напряженная пауза. Послушает этот крючконосый того, второго?
– Ладно, Целитель, – с холодной злобой проговорил крючконосый. – Я не буду его трогать. Пока. Только позови меня первым, когда подойдет время. За право разделать этого малого на отбивные я буду драться с кем угодно.
– Считай, что твоя кандидатура утверждена.
Я услышал странный звук – словно кто‑то хлопнул ладонью по стене над головой, и башмак, маячивший перед глазами, вдруг исчез. В лицо слабо толкнулся воздух. Можно было подумать, что этого грязного типа ветром сдуло.
Сильные руки подхватили меня под мышки и прислонили к стене. Передо мной предстал пухлый краснолицый коротышка всего метр с чем‑то ростом, казалось, целиком состоящий из округлостей – шаровидная голова с коротко остриженным ежиком волос, дутые щеки, огромный живот, распирающий драную зеленую куртку, коротенькие толстые ляжки, обтянутые штанами того же зеленого цвета. Но больше поражал не столь малый рост, а глаза этого карлика – круглые, ярко‑желтые, как бы светящиеся изнутри, с черными вертикальными зрачками‑лодочками. Звериные глаза. Силы неба, куда же это я попал?
– Как себя чувствуешь, парень? – в голосе коротышки прозвучало неподдельное сочувствие.
– Нормально, – пробормотал я, с трудом ворочая окостеневшим языком. Кажется, кроме разбитых губ, ноющих от удара зубов и отдавленных пальцев все остальное было цело. И по‑прежнему одолевала какая‑то дурацкая, изнуряющая слабость. Мышцы подчинялись с натугой, тело все еще было каким‑то чужим. По крайней мере с языком я уже справлялся сносно, поэтому не замедлил поинтересоваться: – Куда он делся, этот тип? И какого Зла… ему было надо от меня?
– Делся… – толстячок пожал плечами. – Он прыгун, и этим все сказано. Или ты не знаешь, что это такое?
Я знал. Теперь звук хлопка, сопровождавшего исчезновение крючконосого, стал понятен.
– Но почему этот парень имеет на меня зуб? Я… никогда не видел ни этого прыгуна… ни его брата, о котором он толковал.
– Не видел – да, – согласился толстяк. – Но дело в том, что вчера ты испортил портовикам все представление. Охота – одна из тех редких забав, на которой они отводят душу, а ты не дал им насладиться финалом, подстрелил погонял‑кукольников на самом интересном месте. Ребята на тебя очень злы. Сам знаешь, что чувствуешь, когда приходишь в себя после парализующего выстрела – ощущения приятными не назовешь. Все тело кажется набитым мелким колотым стеклом, режущим при каждом движении. И особенно зол этот прыгун, Бигман. Среди кукольников был его брат.
Адское пламя!
Вот теперь я вспомнил, и это воспоминание нагнало на меня тоску по самое не хочу. Потому что я все еще находился в этом проклятом Городе, где на меня была устроена травля, как на дикое животное, и где мне быть не хотелось… Но пока я был слишком слаб, чтобы что‑то предпринять. И что‑то непонятное творилось с памятью, я не помнил финала. Провал начинался сразу после моего выстрела из парализатора, отправившего большую часть кукольников в незапланированный отдых на пластобетонных плитах.
– Понятно, – угрюмо проговорил я. – А почему свои претензии не высказал сам кукольник? Действие парализатора длится всего пару часов, мог бы выбрать время, чтобы нанести визит… Впрочем, какая разница…
– Ну, в этом отношении тебе повезло, – не согласился краснолицый коротышка. – Немой Отшельник не из тех парней, что мстят по любому поводу. Он считает, что твой выстрел – равноправный ответ на их игру. Бигман же с этим не согласен. Бигман Шест у нас крутой парень, – толстяк усмехнулся, – и решил сделать работу за своего брата. Думаю, во время испытания ты встретишься именно с ним, и если так, то я тебе не завидую. Ладно, теперь поговорим обо мне. Я – твой…
Лицо коротышки плыло, раздваивалось и снова собиралось в фокус, слабость накатывала волнами, одна за другой. Очень похоже было на приступ синей лихорадки, которую я когда‑то перенес в одной из командировок на Искарионе‑9, и у меня возникло опасение, не подхватил ли я ее снова. Это было бы скверно, очень скверно. Свалиться в забытье в незнакомом и враждебном месте, не имея возможности защищаться… Очень непривлекательная перспектива.
Слова коротышки доносились то слишком резко, то слишком глухо, так что почти невозможно было разобрать, о чем идет речь. Я напряг слух. Информация – оружие номер один, если нет ничего другого.
