Так что можно предположить, что сама судьба, не спрашивая разрешения, шаг за шагом подвела в конце концов к тому четкому ответу, который был дан Александру Григорьевичу Зархи на его вопрос "как вам это удалось?" Не прошел бы основательного искушения еще и театральной драматургией, не было бы "Ясной Поляны".
Существует множество руководств для желающих научиться писать пьесы или сценарии. Никогда не лишне с ними знакомиться, но и большой практической пользы от них ждать не приходится. Определяющим все-таки оказывается собственный склад ума и природа твоего воображения.
Приступая к пьесе, драматург на чистом листе слева пишет, кто говорит, справа - что говорят, ведь как просто! Но у одних ничего не получается, а у других получается "Горе от ума", "Ревизор", "Без вины виноватые", "Пять вечеров" или "Утиная охота".
Драматургия - особая литературная профессия. Не секрет, что редкий прозаик способен сам сделать инсценировку или сценарий по им же написанному рассказу или роману. Сколько замечательных повестей и романов обернулись жалкими спектаклями и фильмами! Недаром существуют профессиональные инсценировщики и сценаристы, которые не придумали ни одного собственного оригинального сюжета, но наделены этим редким даром - из чужого материала делать сочинения именно для театра и кино. Само их существование подтверждает, что талант драматурга - вещь, существующая объективно. Он или есть, этот талант, или его нет.
И тут самое время вспомнить об иных конкретных черточках и штрихах, из которых складывалась жизнь и судьба драматурга во времена, о которых речь. Само собой разумеется, - и это будем учитывать, - вокруг царил уверенный социализм, и подавляющее большинство народонаселения исходило из того, что социализм вечен. Этим определялись и конкретные поступки каждого, и планирование личной перспективы. Для сочинявших пьесы это еще и означало понимать: мало написать пьесу, надо суметь провести ее через министерство.
Пока сидишь, одинокий, за пишущей машинкой, тебе, в общем и целом, никто не нужен. Если есть соавтор, с ним веселее - можно переброситься в шашечки, но это частный случай, а в принципе нужны только машинка со свежей лентой, пачка чистой бумаги, а в голове - сюжет и слова для реплик и диалогов.
Время штурма и натиска (Sturm und Drang) наступает, когда пьеса готова. Это - общения, а значит - выпивания с закусыванием, элегантные заискивания, некоторые тебя унижения, допустимое уродование собственного текста во след так называемым редакторским замечаниям, и вообще уйма хлопот, проистекающих от твоего зависимого положения в сонме ответственных за культуру руководящих персон обоего пола. Ты, особенно если начинающий, хочешь, чтобы твою пьесу купили и поставили, они, персоны, тоже не хотят оставаться в стороне от праздника творческой жизни.
По мере наработки авторитета, после долгого, терпеливого бомбардирования инстанций твоими новыми сочинениями отношения сторон несколько выравнивались, но поначалу, для делающих первые шаги картина в шестидесятые годы прошлого столетия картина примерно так и выглядела.
Как появилась моя первая пьеса?.. Факт для истории малозначащий, но, вероятно, и его можно рассматривать как важный шажок на пути к "Ясной Поляне", а значит, для меня это значило немало...
Мне было 23, и я только начинал в газете. В нашем дружеском кругу в интересах подзаработать родилась идея написать сценарий для кино. И таким образом, рассуждали мы, всего за семьдесят страниц текста можно будет получить уйму денег, совершенно несравнимую с жалкими газетными гонорарами. Этим мы и занялись с двумя старшими друзьями - участником ВОВ, юрисконсультом Московского речного пароходства Левой Новогрудским и известным балетным критиком Андреем Дьяконовым.
По общему веселому складу ума из всех жанров мы выбрали комедию. Интересно, что наш сюжет оказался в сильном переклике с появившейся вскоре комедией Рязанова и Брагинского "Зигзаг удачи": на человека обрушивается выигрыш в лотерею и что из этого следует.
Коротко отвлекусь. Примерно через десять лет я покажу Эмилю Брагинскому две свои пьесы - "Ясную Поляну" и "Заснеженный Юкатан". Он скажет, прочитав: "Если вы так пишете, не понимаю - почему вы служите в штате?" Он сведет меня с режиссером Борисом Дуровым ("Вертикаль", "Пираты XX века", "Не могу сказать "Прощай"), который по "Заснеженному Юкатану" поставит фильм "Лидер". Сделает и еще один, по другому моему сценарию - "Смерть за кулисами", но, к сожалению, менее удачно.
А тогда первые одиннадцать страниц сценария мы действительно написали втроем. Потом Андрей откололся - то и дело нарушал спортивно-творческий режим и вообще не выдерживал однообразных напряжений. Вдвоем с Левой мы сценарий все-таки закончили.
Через общество кинолюбителей - было такое массовое движение в стране - проникли в дом к Григорию Львовичу Рошалю, мэтру, возглавлявшему то движение. Рошаль подробно разобрал наше сочинение, а говоря точнее, интеллигентно его разнес. Писать вы можете, отметил он, это видно по описаниям и ремаркам, но ваши диалоги не выдерживают никакой критики. Персонажи говорят плохо, не интересно.
Далее мы позвонили Леониду Иовичу Гайдаю, чтобы прочитал.Он предложил положить сочинение ему в почтовый ящик.
Через неделю перезвонили.
- Ребята, - сказал Гайдай, - вы написали говно. Так персонажи не говорят.
С тех пор никогда не передаю написанное через почтовые ящики.
На сорокалетии "Кинопанорамы" режиссер Ксения Маринина усадила меня перед телекамерой с Гайдаем и его автором (моим соседом по дому) Аркадием Ининым. Я, смеясь, напомнил Гайдаю ту его самую короткую в мире рецензию, вспомнил ради, так сказать, юмора и оживления беседы. А он не только не рассмеялся, а как бы даже испугался:
- Нет, я не мог так сказать!
Эту часть беседы в эфир не поставили.
Поражение со сценарием огорчило, но охоту творить не отбило.
- Если говорят, что у нас плохие диалоги, давай напишем пьесу! - предложил я Леве. - В пьесах вообще ничего нет, кроме диалогов. Потренируемся.
Видимо, сказалась выкованная спортом вера в тренировочный процесс. Лева, чуждый спорту по определению, поверил мне на слово.
- Но нужен сюжет, - задумался он, сразу согласившись переквалифицироваться из драматурга киношного в театрального.
Сюжет нашелся в моих черновых записях - сказка-притча для детей о любви к природе с этакими условными персонажами. Так мы родили современную театральную сказку "Зеленые братцы", которую и принесли в Министерство культуры РСФСР, где нас встретила круглолицая полная дама. Она была куратором всех российских тюзов. Чем больше мы ее потом узнавали, тем меньше понимали, почему именно ей поручили этим быть. Может быть, потому, что была она матерью-одиночкой - какая-никакая близость к миру детства. Держа нашу уже прочитанную пьесу на широких коленях, она озадачила вопросом: "Это вы сами написали?.."
Скоро "Зеленых братцев" поставила в Рязанском тюзе Вера Ефремова, нынешний знаменитый руководитель Тверской драмы. Получилось, что уже первая тренировка в деле сочинении диалогов прошла успешно.
Министерств культуры было два - союзное и республиканское. Первое размещалось вблизи ЦК и Кремля на улице Куйбышева, второе - на площади Ногина, то есть тоже недалеко от Кремля. Культура цвела под кремлевскими звездами.
В кабинетах союзного министерства сидели в основном мужчины, республиканского - женщины. И там, и там попадались симпатичные люди. Валерий Подгородинский, например, на Куйбышева, его сын стал известным актером. С редактором Севой Малашенко вообще, можно сказать, подружились. Бывший актер, он ловко сочинял маленькие актерские байки, которые охотно печатали в газетах. Жена его, Галина Новожилова, в течение нескольких десятилетий читала по радио "Пионерскую зорьку", а это, считай, всесоюзная известность. Во всяком случае, по голосу.
Сева очень гордился успехами сына - сначала школьными, потом институтскими, потом первыми научными. Севиного сына сейчас регулярно показывают по телевизору - круглолицый, рыжий, умный. Он все знает про арабский мир, доктор всех необходимых для этого наук, известный международник.
А темпераментных дам на Ногина возглавлял все-таки мужчина - главный редактор репертуарной коллегии. Рослый, в хорошем костюме, с большим портфелем, набитым пьесами, всё про всех понимающий, этакий тертый аппаратный калач с обаянием. У кого были к нему дела, старались поймать его в кабинете до обеда. Послеполуденное время отдавалось им фиесте, и расслабление это могло захватить долгий вечер.
И главный, и подчиненные ему интеллектуалки охотно общались с драматургами. Причем не только за письменными столами. Еще охотнее за ресторанными. Платили, конечно, мастера сюжетов и диалогов. Бывало, что на трех-четырех такси отваливали куда-нибудь в Архангельское, подальше от досужих взоров, и там в русском ресторане из толстых бревен всем становилось несказанно хорошо.
