Истошно взревел толкач, забурлил винтами на «полном назад», кренясь, пошел вбок, уворачиваясь от «Летучего голландца»…
Прожектор выхватил из темноты изо всех сил гребущего Борьку. Он бросил весла, встал в лодке, приставил руки рупором:
— Эге-гей! Спокойной ночи, лягушатники!
Когда Борька добрался до лагеря, стройотрядовцы уже устало тянулись с просеки к костру. Степан шел рядом с командиром, ожесточенно доказывал что-то.
— Нет, — скучно ответил командир. — Все получат поровну.
— Почему?!
— Потому что у нас стройотряд.
— Только не надо вот этой совдеповской демагогии! Надоело! Почему я за этих цуциков пахать должен, у кого руки не к тому месту! Вам забава, а я на жратву зарабатываю!
— Слушай, — командир вздохнул и остановился, — Ну, хочешь, мы с ребятами скинемся?
— Что? — тихо, угрожающе спросил Степан.
— Ну-у… я понимаю, что у тебя тяжелое материальное положение. Давай, мы с ребятами скинемся и тебе поможем?
— Я хочу получить то, что я заработал, — раздельно сказал Степан сквозь зубы. — А объедков с генеральского стола мне не надо!
Командир подошел вплотную к нему:
— Ох, не будь я командир…
— Ох, не будь ты командир… — в тон ему ответил Степан.
— Ладно, хватит, — Витя встал между ними. — Только этого не хватало для полного счастья!
— Что ж ты зациклился, Степан? — сказал Сан Саныч. — У меня двое короедов — я тоже забавляюсь? Или Ирка — с больной матерью?
— Я тебя официально предупреждаю, Смирнов, — сухо сказал командир. — Не на шабашку приехал…
Борька растерянно смотрел на них.
— Трудовой привет, — наконец неуверенно сказал он.
— Абориген! Кормилец вернулся! — Стройотрядовцы, стряхивая напряжение от неожиданного конфликта, радостно бросились к Борьке.
— Сигареты вот. Кому тетрадь, — Борька раздавал заказы.
— А письма есть?
— А то! — Он поднял над головой пачку писем, помахал. — Когда это я с пустыми руками был? «Красносельцеву Виктору!»
— Это я, я! — проталкивался вперед Витя.
— Куда? Куда? — Борька спрятал письмо за спину. — Думашь, за красивые глаза отдам? Пляши!
Витя под хохот ребят отбил, как умел, чечетку, отставил сапог и залихватски хлопнул по голенищу:
— Ап!..
Вечером он подошел к Борьке, который возился с застучавшим на обратном пути движком, присел на корточки.
— Спасибо за письмо. В отряде, как в армии, письма — вещь необходимая.
— А то! — сказал Борька на всякий случай. Сам он никогда в жизни писем не получал.
Витя помолчал, наблюдая за проворными Борькиными пальцами.
— Сколько их было? — вдруг спросил он.
Борька отвернулся, потрогал синяк, нехотя буркнул:
— Четверо.
— Да-а… Это серьезно. Ну-ка, встань, — Витя поднялся и выставил вперед ладонь. — Бей. Да не бойся, от души бей, как этих бы четверых!.. Ну, еще! Еще!
Борька, ожесточенно сопя, изо всех сил молотил кулаками в его широкую ладонь.
— От уха замахиваешься, — сказал Витя. — Запомни: побеждает не тот, кто сильней, а тот, кто быстрее. А теперь смотри внимательно. Бей меня в плечо…
Он небрежно, будто от комара отмахиваясь, отвел чуть в сторону бьющую руку, схватил за рукав и легонько дернул на себя, продолжая Борькино движение.
Борька растянулся на земле.
— Понял? Надо только чуть-чуть помочь ему самому упасть. На досуге займемся.
— Здорово! — Борька отряхивался, с восхищением глядя на невозмутимого Витю. — А ты где служил?
— На юге.
— На границе?
— Еще южнее.
— А-а… — не сразу догадался Борька.
— Ага, — Витя подмигнул ему и пошел к палаткам.
— А медаль у тебя есть? — крикнул Борька вдогонку.
— Есть.
— Какая?
— Золотая. За десять классов.
Борька проверял сеть, выпутывал из ячеи рыбу. Степан сзади курил, развалясь на сиденье с веслом на коленях.
— Чего ты со старшим сцепился?
— Да-а… — Степан плюнул в воду. — Устроили коммунистическую уравниловку. Я на бульдозере один на две бригады пашу, а эти цуцики гайку по-человечески закрутить не могут. За сто верст перлись — песни у костра петь… Им что, они в кооперативах, у мамы с папой под крылышком. А мне деньги нужны, деньги! У меня стипендия сорок, предки на пенсии… Ты знаешь, что такое — в Москве без денег? Ты не человек! Ноль! Тьфу! Пустое место! Каждый цуцик сквозь тебя смотрит… Скинутся они… Я вам скинусь!.. Знаешь, — вдруг тоскливо сказал Степан, — я когда в универ поступил — нормально поступил, без блата — я в последнюю ночь дома лежал, ворочался, заснуть не мог. Все, думаю, вырвался — сейчас приеду в Москву, и такая жизнь начнется! Такая жизнь! Удивительная! Как в сказке… А ничего не началось… Это издалека все сказкой кажется… — он замолчал.
— Слева гребни разок.
Степан зажал папиросу в зубах, щурясь от дыма, махнул веслом и опять развалился нога на ногу.
— Слышь, Абориген. Ты говорил, здесь можно на муксуне прилично заработать?
— Но.
— Ты места эти знаешь? Где муксун идет?
— Пески-то! Вслепую пройду.
— Так, может, попробуем, а? На двоих?.
Борька наколол палец об ерша, сунул в рот.
— У меня трехстенки нет, — сказал он погодя.
— Так возьми у кого-нибудь. Говорил же — все тебя знают. Можешь?
— Могу, — ответил Борька без всякой охоты и замолчал, перебирая свою худую сеть.
— Ну так что? — нетерпеливо спросил Степан.
— Колчака понагнали со всей Оби. Хорошо, если свой накроет — сеть отымет. А если вартовский или мансийский — пойдет шаманить: где права? документы на лодку?.. Я ж ее со стоянки угнал, когда Феликс продать хотел. Она ж на мать записана, по наследству…
— Дурак ты, Абориген! Трояки собираешь, а тут за ночь можно на твою мореходку заработать… Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Пил шампанское?
— Не.
— Ну вот… Струсил, что ли?
— Чо мне трусить-то… Просто…
— А заливал-то! Заливал! Первый рыбак на Оби! Я уж и правда поверил, — Степан махнул рукой и отвернулся.
— Я — струсил? — завелся Борька. — Я заливал? Да ты чо? Да пойдем хоть завтра!
— Нет, я не напрашиваюсь… Не хочешь — не надо…
— Завтра за сетью сгоняю. Струсил! Да ты думай, чо говоришь-то! — не мог успокоиться Борька.
Юра нехотя отдал ему свою трехстенку.
— Зря ты все ж таки, — сказал он. — Колчаки теперь на водометах. Не уйдешь на «Вихре».
— Говорю же — очень надо, — оправдывался Борька, принимая спеленутый брезентом сверток. — Не мне, человеку хорошему помочь. Чо, сеть пожалел?
— Да чо сеть! Пропадет — другую сплету…
— А за меня не бойся. Я теперь за ум возьмусь. В мореходку буду готовиться. Ребята помогут. В школе-то орут только, не объяснят ничо. За учебниками вот зайду.
— Это дело! Это толково… — обрадовался Юра. — Для таких ребят и рискнуть не жалко… Не скандаль опять дома-то!
— Да я туда-обратно, — Борька сиганул с ТБСки на берег и помчался домой.
Он тихонько снял бродни у порога, вошел в комнату и остолбенел: за столом сидел тренер «капитанов». Перед ним стоял Феликс, мать поодаль, у окна, скрестив на груди руки. Все трое смотрели на него.
Борька рванулся было назад, но так и замер в дверях.
— На ловца и зверь бежит, — сказал тренер. — Куда же ты, пират? Хватит уж бегать-то, давай поговорим, как дальше нам жить?
— А ну, стой! — гаркнул Феликс. — Очень здесь интересно товарищ про твои художества рассказывает… И что ж дальше-то было?
— Да… Так вот, и главное-то, что в первую очередь катер отвязал. Значит, чтоб его не догнали и чтоб яхты не собрать было. Ну, ребята молодцы — на плотиках, на «Кадетах» большей частью успели вернуть. А кто вплавь, ночью-то. Двое с воспалением легких лежат.
— Чо ж они у вас хилые такие? — ехидно спросил Борька.
— А ну помолчи, когда взрослые говорят, — крикнул Феликс.
— Остальные утром нашли — к берегу прибило. А одна все-таки под сухогруз угодила — пропал «Голландец», чинить нечего, в щепки… Так вот, я говорю — раньше это еще баловство было. Мелкое, так сказать, хулиганство на воде. Но ведь это же уголовное дело! А если бы утонул кто? А если ночью-то на «Кадете», на этой спичечной коробке — под судно?
— Да-да… Да… — кивал Феликс.
— И яхта пропала. Она ведь немалых денег стоит. Кто возмещать-то будет?
— А… а вы уверены, что это он на острове начудил? Доказательства есть, свидетели? — насторожился Феликс.
— Видели его — и на острове, и когда в лодке удирал. Догнать его могли еще на берегу — не до него было, все за яхтами кинулись… (Так что я говорю: акт надо писать и прямо в милицию нести.
— И пишите. Пи-ши-те! Вы что думаете, я этого уголовника, — Феликс, как пистолет, вскинул палец на Борьку, — покрывать стану? Не стану! Я простой работяга! Я в жизни копейки чужой не взял! Я так считаю: натворил — отвечай! И пусть судят, и пусть в колонию…
