Глава седьмая Национальная идея
По одной уже этой причине классические «парадоксы», очаровывавшие, как мы помним, современников, должны представляться новому российскому поколению скорее доисторическими древностями, нежели руководством к действию. И еще меньше у него оснований верить эпигонам обанкротившихся классиков Русского проекта. В этом смысле мы можем надеяться, что именно новое поколение окажется, вопреки всем расчетам эпигонов, мощным резервом российского либерализма. Если конечно, деморализованная сегодня либеральная элита (и я говорю не столько даже о политиках, сколько о либералах в науке, литературе, историографии, кино или театре) поймет, наконец, в чем её настоящая задача.
«Надежды маленький
оркестрик» Конечно, в значительной
степени деморализация сегодняшних либералов объясняется шрком, вызванным сменой режима, националистическим обновлением правящей элиты и тем, что коллективный организатор общественного мнения, центральное телевидение, оказалось в руках неоконсерваторов. В результате либералов представляют публике как антигосударственников, антипатриотов, сторонников «великих потрясений» и вообще всяческой нестабильности.
Глава седьмая Национальная идея «Надежды маленький 483
оркестрик»
Но ведь это всё преходяще, пена на поверхности исторического потока. Проблема в том, чтобы эти политические изменения не стали необратимыми, как стали они в эпоху Николая. И тут следует прислу- * шаться к Чаадаеву, который гениально угадал, что необратимыми становятся политические изменения, лишь если закреплены культурным «переворотом в национальной мысли» и неминуемо вытекающим из него моральным обособлением от Европы. Иначе говоря, именно тем,
что готовят сегодня неоконсерваторы. Вот почему центральный фронт борьбы либеральной элиты должен проходить сегодня не столько в сфере политики, сколько в сфере культуры. И настоящая её задача в том, чтобы предотвратить «переворот в национальной мысли» или, что то же самое, обезоружить генералов Русского проекта. И выполнить зту задачу можно лишь одним способом — не только идейно разгромив эпигонов «новыхучителей», но и сделав их посмешищем в глазах интеллигентного электората и в особенности нового поколения.
Имея в виду многократное интеллектуальное превосходство либералов над эпигонами, это вполне, я уверен, возможно. Фигурально говоря, я не могу это сделать, я всего лишь историк. Но Эльдар Рязанов или Марк Захаров могут. Разумеется, если вспомнят, как умели они возвыситься над своими цеховыми интересами в недоброй памяти советские времена. Вотя и говорю: либеральный потенциал современного российского общества громаден. Просто общество это сбито с толку, дезориентировано. Для того, может быть, и написал я эту книгу трилогии, чтобы рассеять туман, чтобы показать, как страшно и стыдно было жить интеллигентному человеку в николаевскую эпоху развитого национализма. В эпоху, над возрождением которой денно и нощно работают наши сегодняшние неоконсерваторы. Ничуть, как мог убедиться читатель, не менее страшно и стыдно, чем во времена развитого социализма.
Я не говорил бы об этом с такой уверенностью, если бы перед глазами у меня не стоял пример того, как один мужественный либерал оказался способен рассеять туман деморализации, цинизма и страха, при помощи которого неоконсерваторам почти удалось обмануть великий народ.
Пусть пример этот взят из опыта другой страны, другой реальности. Тем не менее по некоторым параметрам он необыкновенно напоминает сегодняшнюю ситуацию в России. Дело происходило в нынешней сверхдержаве в середине 2003 года. Практически все командные высоты в стране были в руках Республиканской партии — администрация президента, правительство, обе палаты Конгресса, большинство Верховного суда, значительная часть СМИ, в особенности самых массовых в Америке — радио. А республиканцы, в свою очередь, оказались после и сентября 2001-Г0 в плену у своих собственных «новых учителей», тоже, как в России, неоконсерваторов, зараженных наполеоновским комплексом. Сам президент выглядел марионеткой в их руках. А рейтинг его между тем был высок, колебался между 6о и 70 процентами.
Казалось, что в стране вот-вот произойдет чаадаевский «переворот в национальной мысли». Америка противопоставила себя Европе и готова была к моральному обособлению от неё. «Америка может всё, чего же более?» — парафраз лозунга, предложенного, как помнит читатель, еще в 1838 году Погодиным, звучал в 2003-м в американских сердцах, как звучал он полтора столетия назад в русских. Сверхдержавный «Американский проект» (назовем его так по аналогии с Русским проектом наших эпигонов) обволакивал страну.
Тем более, что партийная машина оппозиционных Демократов буксовала. Обманутые опытом двукратного триумфа Билла Клинтона (в 1992-м и 1996 гг.), обязанного своими победами политике компромисса с республиканцами, они выглядели решительно неспособными понять, что катастрофа и сентября радикально изменила политическую ситуацию в стране и сделала компромисс невозможным. Я не говорю уже о том, что любая попытка выступить против Верховного главнокомандующего в разгар войны считалась антипатриотической и потому обреченной. И уж такое царило среди либералов ощущение бессилия и безнадежности, что хоть телевизор не включай. Похоже на Россию?
Но вот нашелся в стране бунтовщик, по сути, диссидент (поскольку восстал он не только против правящей партии, но и против руководства своей собственной). Зовут его Говард Дин. По профессии врач, откровенный либерал. В прошлом пятикратно избирался на пост губернатора маленького штата Вермонт (губернатора там избирают каждые два года). Впрочем, за пределами Вермонта никто о нем в стране не слышал. И тем не менее Дин ринулся в бой, призвав страну к бескомпромиссной борьбе против Американского проекта (называл он его, конечно, иначе, но смысл его борьбы от этого не менялся). Ясное дело, проверенных путей в его распоряжении не было, как нет их в распоряжении российских либералов. И вообще никаких путей видно не было. Кроме разве непосредственного обращения к молодежи, которая, как мы сейчас увидим, и оказалась решающим резервом американского либерализма.
Вот и обратился Дин — по Интернету — к студенческим советам университетов с призывом помочь ему обуздать неоконсерваторов. И молодежь, вопреки предсказаниям циников, откликнулась. Непрерывным потоком пошли к нему студенческие пожертвования, мизерные, конечно, от ю до 77 долларов. Но началась цепная реакция: подняла голову поверженная, казалось, либеральная интеллигенция. И пожертвований было так много, что к началу предвыборной кампании в январе 2004 года Дин собрал 41 миллион долларов. Из самых отдаленных штатов съезжались молодые волонтеры, готовые хоть бесплатно работать на его кампанию. И за какие-нибудь полгода Говард Дин превратился в национальную фигуру, в грозную для «новых учителей» силу.
Нет, опыта в большой политике у него не было и стать президентским кандидатом от оппозиционной партии он, конечно, не мог. Но в этом ли дело? Под воздействием его кампании президентская гонка и даже вся политическая ситуация в стране изменились неузнаваемо. Вот пример. Когда еще в мае 2003 года Дин провозгласил на всю страну, что «нам действительно нужна смена режима, но не в Багдаде, а в Вашингтоне», Америка ужаснулась немыслимой дерзости. Но когда 29 августа 2004 года, накануне открытия Республиканского съезда, полмиллиона человек вышли в Нью-Йорке на самую многочисленную в этом поколении демонстрацию протеста, лозунг Дина был написан гигантскими буквами на десятках тысяч плакатов, а газеты трактовали смену режима в Вашингтоне как нечто рутинное, заурядное.
И возможно это стало лишь в результате цепной реакции, вызванной отчаянным выступлением Дина. Ибо в борьбу включилась культурная элита Америки: документалисты, актеры, музыканты. Километровые очереди терпеливо выстаивали у кинотеатров, чтобы посмотреть «Фаренгейт, и сентября» Майкла Мура, факт неслыханный в истории документального кино. Комедийная программа Джона Стюарта, беспощадно высмеивавшая имперские амбиции неоконсерваторов, побила все рекорды популярности. Звезды рок-музыки во главе с легендарным Брюсом Спрингстином поехали по Америке с антинационалистической программой. Вот это я и называю цепной реакцией.
Дин, можно сказать, воскресил для политической жизни американскую молодежь, даже ту её часть, которая вообще никогда не голосовала. Он разрушил миф, что критиковать Верховного Главнокомандующего во время войны непатриотично. Он консолидировал партию, деморализованную поражением на выборах 2000 года. И пусть не стал он президентом, но после его сокрушительной критики страна уже не окажется легкой добычей проповедников «особого пути Америки». Во всяком случае никто больше не говорил о компромиссе с ними. Над их идеями смеялись. Их презирали. Американский проект был серьезно, скорее всего безнадежно, скомпрометирован.
