User - i cf85044c3a33e6c4

журнального столика, в которой я увидела собственное тусклое отражение. — Эти вечно

надутые губки и светлые волосы. Ты одержима внешней атрибутикой, потому что внутри

пусто. Бестолковая пустышка! Ты ничего не видела, ничего не испытывала, и потому для тебя я

самый страшный кошмар, верно? — Черт, вероятно он уже пришел не совсем трезвый.

Да уж стоя в его захвате, склонившись над стеклянным столиком, куда он может

меня в любой момент бросить, пожалуй, о страхе не поспоришь…

— Ты отвратителен! — выкрикнула я.

— Отвратителен, — хмыкнул он и сделал еще один затяжной глоток. — Знаешь, Конелл,

есть такое правило: со временем все черствеют. Если ты не в состоянии терпеть мою

отвратительность, ищи себе компанию в детском саду! Никто тебя не держит. Ты же просто

инфантильная идиотка, которая не в состоянии признать, что никакая ты не жертва. Для тебя

имеет значение только то, сколько раз тебе изменили и нагрубили. Потому что ты ребенок.

Дядя сказал, что ты плохая, и ты плачешь, дядя приласкал, и ты счастлива. Вот она суть наших

— с позволения сказать — отношений. Ты маленькая девочка со взрослыми желаниями и

доходящими до абсурда амбициями. Тебе было любопытно прыгнуть в мою постель. И ты это

сделала. Тебе было любопытно, а что еще ты можешь с меня получить? Ты заработала себе

достойное образование и более чем роскошный круг знакомств. Большего не получишь, хоть

всю жизнь болтайся в этом доме.

— Это ТЫ эмоционально застрял на уровне ребенка. Ты не в состоянии общаться с

людьми. Кто-то когда-то тебя обидел, и ты носишься со своей обидой, перекидывая ее на

каждого человека. Твоя мать умерла, верно? Джастин сказал, что она умерла, и с тех пор твоя

крыша не в порядке! — А вот это было определенно лишнее.

— Вооот даже как, — расхохотался Картер и рывком притянул меня за волосы к себе. — И

ты, верно, думаешь, что перегнешь меня своей мягкостью и добротой? Очнись, в тебе нет ни

того, ни другого. Ты не добрая и не чудесная. Ты всего лишь помнишь каждый раз, когда тебя

дернули за косичку, и не повторяешь ошибок в надежде, что тебя станут меньше обижать.

Уверяю, Конелл, за что обидеть найдут. Иначе не бывает! Невозможно избежать

разочарований. Дело в другом — в том, как ты к ним относишься. А для тебя каждый косой

взгляд — катастрофа мирового масштаба. Открой глаза, проконтролировать все на свете

нереально! Даже пытаться ненормально, противоестественно. Если ты не будешь беречь

собственные нервы, никто кроме этим заниматься не станет! Так что дело не во мне. Я не

сломлен, не обижен и не раздавлен. Меня не от чего спасать, Джоанна. Во мне нечего искать,

все просто. Ты же вдоль и поперек меня изучить успела! Сколько лет мы живем вместе? Да,

кстати, сколько? Три? Четыре года? Ну и сколько еще нужно, чтобы понять, что открывать во

мне нечего? Хочешь, чтобы я помог тебе в поисках правды? Так вот она: я люблю компьютеры

и не люблю людей. Вот я. Здесь. Я такой. Во мне НЕТ противоречий. Не нравится —

проваливай.

— Не уверяй меня, что у тебя нет эмоций. Очень даже есть!

— Конечно, есть, но они просты и логичны.

— Логичны? Это по какой такой логике ты уже полчаса на меня орешь? Ни хрена

подобного, Картер, ты просто злишься, что увидел вместе Пани и Алекса.

Он устало потер ладонью лицо.

— Тебя еще не тошнит? — Я вопросительно подняла брови. — От Пани. Меня от этой

темы уже тошнит!

— Поверь, аж наизнанку выворачивает. Но если нет, за что ты злишься? Не может быть это

банальный телефонный звонок! Тем более что Алекс твой друг. Его внимание тебе нисколько

не навредит! И мне тоже. Да, у меня сдали нервы, и я сняла трубку. Я не пуленепробиваемая,

как ты. У меня эмоции есть. И мне было тяжело.

— Ей. Ей было тяжело! — вдруг заорал он и пинком опрокинул кресло. Я перепугалась. —

Тяжело сидеть в камере и не знать, что можно сделать. А знаешь, что еще тяжело? Объясняться

какого хрена моя «подружка» звонит в истерике на другой континент и умоляет приехать, если

и так все уже благополучно разрешилось!

— Если бы ты хотя бы в известность…

— Пришла бы и спросила, раз уж ты так переживала! — заорал он снова. Я вздрогнула. Ну

не могла я стойко переносить его тявканье!

— Ты бы выгнал меня! — резонно заметила я.

— Конечно, выгнал бы! И, кстати, именно этим сейчас и займусь. Убирайся! Забирай свои

вещи и проваливай.

— Шон, ты…

— Я сказал вон отсюда! — И второе кресло присоединилось к первому. Мне стало

действительно страшно. Но, честно говоря, перед знакомыми уже достало объясняться, почему

мой бойфренд меня как собаку опять вышвыривает из дома посреди ночи! Эта мысль, словно

дятел, злобно долбилась в голове. А потому я не сдалась. Но ведь и он не отстал. — Ты

оглохла?

— Успокойся, — попыталась вразумить я его.

— А я спокоен. — И снова отпил виски. Злой Шон — ладно, не привыкать, но злой пьяный

Шон — территория несколько неизведанная. — И когда ты уйдешь, я стану еще спокойнее.

Проваливай!

— Куда я пойду ночью?!

— Это не мои проблемы! К Клеггу вали, к Керри, да какая мне, на хрен, разница. Или

предложи кому-нибудь еще тебя трахнуть в обмен на кров, поверь мне, тебя возьмут с руками и

ногами, ты стоишь каждого цента арендной платы.

Это окончательно взорвало мне мозг. Да как он смеет говорить такое?! Я

бросилась на него. Но это было, конечно, и глупо, и тщетно. Он просто перехватил мои

поднятые для удара руки, а потом прошипел:

— Убирайся вон, — и сильно оттолкнул от себя.

Я не удержала равновесие. Мир остановился. Момент падения был точно такой

же, как в фильмах показывают. Все замедлилось, голова отключилась. А потом шипы боли

обожгли спину. И я попыталась закричать, но удар вышиб из груди весь воздух. Ножки

столика, которые недостаточно прочно крепились к стеклянной столешнице, отломились и

отъехали в сторону, оставляя мне лишь короткий момент невесомости, а затем — мягчайшую

перину из острых осколков.

Я чувствовала, что под спиной становится все теплее и теплее. Кровь. Было

ужасно больно. На несколько мгновений я даже ослепла, а когда зрение вернулось, Шон стоял

надо мной, и на его лице не было видно ни тени сожаления. Он просто сделал еще глоток виски,

развернулся и ушел, хлопнув дверью спальни.

А я не могла сесть, даже думать было больно. Уже почти, почти позвала Шона, но

страх победил. Его отсутствующее бесстрастное лицо запечатлелось в памяти навсегда. Он

псих, маньяк, а вдруг он окончательно спятил и может меня убить? Долго лежать нельзя, а то я

рискую умереть от кровопотери… Есть ли на спине артерии? Я понятия не имела. Но

позвоночник-то точно имеется. Для того, чтобы убедиться, что все не совсем плохо, я

попыталась пошевелить пальцами ног и рук. Удалось. Это хорошо, да? Я попыталась сесть, но

стало еще больнее, я не сдержала вскрик, перепугалась, что вернется Шон, зажала рот рукой и,

не переставая всхлипывать, ползком направилась к двери.

Я ползла по улице, стирая кожу на ладонях и коленях, оставляя за собой кровавую

дорожку. А когда миновала несколько домов, решилась позвонить в скорую по сотовому,

который, к счастью, ни на минуту не выпускала из рук. Я лишь надеялась, что меня спасут

раньше, чем я истеку кровью.

***

Он не мог понять, откуда исходил стук. То ли в дверь барабанили, то с ним случилось

худшее похмелье в жизни. Пил. Да, вчера он пил. Охренеть сколько выпил, но и причина

имелась. Задержание, бездоказательное обвинение, однако в том, что он действительно делал,

и, наконец, крушение жизненной теории. Определенно, алкоголь не был лишним. Хотя

количество... можно было остановиться намного раньше. Сначала выпили с Алексом (за снятие

обвинений, конечно), потом тот отправился к жене, а горе-хакер предпочел задержаться в баре

и выпить еще. Лишь бы домой не идти, лишь бы ее не видеть. Он бы с большим удовольствием

узнал, что ее сбил автобус, и этот запредельный эгоизм имеет под собой основу не из одного

лишь упрямства и желания ужалить побольнее.

С каких, нахрен, пор, ему это стало важным, ведь он сделал все для сохранения

«стерильных» отношений. А теперь размяк и передумал? Как все остальные тряпки этого мира?

Доигрался до того, что в попытке доказать, будто не слабак, и она ничего для него не значит,

швырнул на журнальный столик, развернулся и ушел... Смутно помнил произошедшее, темно