5 Февр. М. 89. Опять рано встал, работал. Женщина с больными детьми нынче. — Написал письма Черткову, Желтову, Поше. Пошел к Полушину. Меня мучает этот человек. Я вижу в нем скрытую злобу. В роде Денисенко. Надо любить его и тяжело это делать. — К Покровскому, к Златовратскому, к Буткевичам, и оттуда меня проводил Новоселов. Милый молодой народ. Как они готовы служить людям собою. С Новоселовым хорошо. Везде было тяжело, но хорошо, дружно. — Анна Михайловна обедала. Танеев играл. Не нужно и даже скучно. Поздно лег.
[7 февраля.] 6 Февр. Опять рано встал. Очень вял. Работал. Заснул. Читаю Вольтера. Думал притчу по случаю того, что люди, желающие жить во имя Христа, хотят жить вместе. Люди хот[ят] жить во имя Хр[иста]. Это зерны, хотящие прорасти и принести плод. Огорчаться христианину на то, что вокруг него люди мирск[ие], не такие, как он, всё равно, что зерну огорчаться о том, что вокруг него земля, а оно не висит на просторе, или о том, что оно не лежит с другими зернами. Но ведь земля это то самое, что нужно зерну для того, чтобы питаться и пустить рост. Другие зерна ему не нужны, они нужны только как навоз. — Ходил без цели. После обеда работал с Леночкой, потом пришел Дунаев и Анненко[ва] с сестрой. Хорошо говорил[и], но я устал. — Поздно опять лег.
7 Февр. М. 89. Опять рано, работал, записал, иду завтракать. Ал[ександр] Пет[рович] запил и погиб. Жалко. Надо помочь. Собрали 160; но он не ушел. Ничего не делал, уныл и слаб. Пошел ходить, в Музей. Ник[олай] Фед[орович], Корш. Мне легче с ни[ми], зашел к А[нне] М[ихайловне]. Вдруг проснулось — д. п.30 Дома Маша уехала. Вечером хотел повозить воду, а потом заняться с Леночкой. Не успел заняться, пришел Попов, потом офицер Алмазов. Сын литератора, желает быть знаком с литераторами и беседах31 об умных предметах, до к[оторых] дела нет. Я говорил от души. Страш[но] легко и охотно говорится, когда собеседник не принимает к сердцу. Пробовал писать предисловие — не пошло. Читаю Ben Hur. Плохо. —
8 Фев. М. 89. Встал позднее. Дурно. Работал много, убрал, записал, иду завтракать. После завтр[ака] приехал Бедекер с Щерб[ининым]. Проповедник кальвинист Пашковск[ий]. Он сказал, что следит за мной, говорил с пафосом и слезами. Но холодно и неправдиво. А добрый человек. Его погубило проповедничество. Он прямо сказал, что всякий — миссионер, и настаивал и приводил тексты в подтверждение того, что надо проповедывать, и что недостаточно «светить» добрыми дела[ми] перед людьми. Я всё время трогался до слез. Отчего не знаю. Пошел к Свербеевой, умная, добрая. Я глупо говорил (из эгоизма) об общ[ем] дурном мнении о ее брате, к[оторое] я не разделяю. После обеда переводил с Леночкой, за исключением времени, провед[енного] с учительницей Абр[амовой] и др[угими], и с Касаткиным, милым, чистым художником. Да, Ал[ександр] Петр[ович] ушел. Я виноват, что не занялся им. Всё хочется умереть. Да, мне кажется, что я дожил до того, что, думая о будущем, отыскивая впереди цели, к кот[орым] стремишься в будущем, я знаю и вижу одну крайнюю цель в этой жизни — выход из нее, и стремлюсь к ней почти радостно, по крайней мере, уже наверно без противления. Благодарен за это. Хорошо.
9 Ф. М. 89. Спал д[урно]. Встал поздно, опять усиленно работал. Всё утро читал и задремал, иду гулять.
Да, становится ясно, что «с словом32 надо обращаться честно», т. е. что если говорить, то надо говорить так ясно, как только можешь, а не с хитростями, умолчани[ем] и подразумеванием, с к[оторыми] пишут все, и я писал. Постараюсь этого но делать. Помоги мне. Пошел к Толстым, застал там Дьякова, торопился говорить и говорил лишнее. Но поправил.
Вечером начал переводить с Л[еночкой], пришел Тимк[овский]. Я послал за Пол[ушиным]. Но он ответил, что некогда, и не пришел. Я досадую, злюсь на него, но успел вчера вызвать любовь к нему, понимание его положения и сострадание. А поработать над ним, будет и любовь. Потом пришла Анненк[ова] с племянницей, потом С[офья] Ал[ексеевна]. Я устал очень. Здоровье плохо: горько во рту и на сердце. Но мне прямо хорошо, даже очень хорошо.
[11 февраля.] 10 Ф. М. 89. Встал позднее, но все-таки до сильного пота поработал. За кофе пришел Арханг[ельский], фельдшер ветер[инар] Бронницкий, переписывает «В чем м[оя] в[ера]», свежий, ясный, сильный человек, но, кажется, пьет. Надо помочь ему. Поговорил с ним, потом сел за работу. Написал предисловие — начерно. Пошел ходить. После обеда переводил усердно. Пришл[и] О. А. Мамон[ова], Дунаев. Читал Le sens de la vie. Там страницы о войне и государстве поразительные. Надо, надо писать и воззвание и роман, т. е. высказывать свои мысли, отдаваясь течению жизни.
11 Ф. М. 89. Рано. До сильного пота работал и вот записал, иду завтракать. Читал прелестного Rod. Есть места: о войне, о дилетантизме, удивительные. Пытался писать, не шло. Пошел в метель ходить. Был у Готье. После обеда начал переводить, как пришла учащаяся на акушерск[их] курсах, нервная, измученная, дочь помещика. «Зачем вы сюда приехали? Ведь бабки не учатся и принимают у 9/10 рожающих женщин». Жалкая. Потом Попов, пот[ом] 3 студента, пот[ом] Архангельский], пот[ом] Тулинов, пот[ом] милый Касаткин. Студенты ужасны. Молодое сумашествие еще бродящее. Фразы, слова, отсутствие живого чувства, ложь на лжи — ужасно. Я волновался, а надо б[ыло] жалеть. — Прошел за Таней.
12 Февраля. М. 89. Рано, много работал, написал письмо Оленину, записал и иду завтракать. Качал воду в колодце — звонят в церквах. Думал: я, бывало, злился на звоны Иверской и т. п. — Не право злился. Касаткин, Арханг[ельский], не гово[ря] об Ивине, с трудом расстаются с верой в чудеса и исполнение молитв о внешнем, так что же нетронутая масса? Придет им в свое время, а пока нет повода, что ж им делать? Одни фарисеи, т. е. те, кто знает и продолжает. Горе вам, книжники и фарисеи — лицемеры. — Еще думал. Я вчера лишнее говорил. Это не эгоизм — страх быть в глупом положении. А надо добродушно молчать, хоть бы приговаривая: понимаю, когда понимаешь. От Чертк[ова] получил переделку «О жизни». Кажется, хорошо.
Читал и поправлял очень усердно чертковское сокращение о жизни. Пошел поздно гулять, купить подметки. Заперто. Масляница, пьян[ые]. Обедал Дьяков. С ним сидели, говорили хорошо, потом переводил, а потом пришел Полушин. И я говорил хорошо, но не для него, не любя его, а себя. Впрочем это уж я слишком строг к себе: потому я и говорил хорошо, что прежде полюбил и потому понял его. Потом пришел Ивин. Не столько сомнений у него о самой загробной жизни, сколько о той загробн[ой] жизни, про к[оторую] он уже написал и напечатал. Читал с ним Евангелие, свое изложение, и мне многое не понравилось: много ненужных натяжек. Хорошо бы исправить, но едва ли я могу теперь. И едва ли это нужно. Помню то доброе чувство, по к[оторому] я не боялся, что меня осудят за ошибки. Я знал, что больше доброго, чем злого, что от сердца доброго исходят слова добрые, и потому не боялся зла и не боялся осуждения и теперь в хорошие минуты не боюсь. Если бы это было, то это б[ыло] бы высшее благо — юродство. — Спать, поздно.
13 Ф. М. 89. Позднее, много работал, пришла Цветкова, принесла книгу (Что ч[итать] н[ароду]?). Записал и иду завтракать.
Да. Отец, помоги мне не переставая радоваться, исполняя в чucmomе, смирении и любви волю твою. — Написал два письмеца Чертк[ову] и Поше и поправлял Будду. Ходил за дровами. После обеда подкинул подметки, пошел в баню с Дунаевым. Была Анненкова. Лег поздно страшно усталый и спал отвратительно. — Может быть, к лучше[му], дай Бог. — Письма пустые, от эгоиста Пожалости[на].
14 Ф. М. 89. Рано встал, не работал. Читал в Our Day критики на Elsmer’a — поучительно. Можно ли возражать таким? Надо тотчас же узнавать аргументацию, чтоб скрыть истину и замолкать. А то это ужасно. Признаки этого: 1) когда разговор, сделав круг, возвращается, не двинувшись вперед, к точке исхода, 2) когда горячится и сердится один из двух, 3) когда один из собеседников отклоняется от всего довода, а выхватывает только то, что нужно, чтоб не разрешить вопроса. — Этакие споры подобны тому, что бы делали люди под предлогом отпирания замка. Когда держащий ключ дергал бы им в ту минуту, как он входит. Был доктор Воронов с брошюрами. Остроумная теория о том, что считать надо для определения закона жизни человечества не годами, но поколениями. Написал пись[мо] Пожалостину, хочется спать. Едва ли напишу что нынче, а хочется много.
15 Ф. 89. М. Ходил гулять, встретился с Янж[улом]. И разговор о женщинах и науке. Надо б[ыло] спокойнее. Но не так дурно, как прежде. После обеда Маракуев с книжками и прививками, Архангельск[ий], Олсуфьева, Мамонова. Устал очень.
Поздно. Колол дрова, очень устал. Надо прекратить такие усилия. Пришел Соколов, бывший революц[ионер]. Потом читал She, пасьянсы и еще юноша, пустой. Хочет быть полезен, всё узнать, а сам 18 лет знает женщин. Да, я хорошо сказал ему, что средство служить людям одно: быть лучше. Да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца в[ашего] н[ебесного]. А не из грязи грех проповедывать. — Иду гулять. — После обеда, с Леноч[кой]. Пришел Медведев, хороший малый. Потом Попов и Архангельский; потом моря[к], глупый. Да, мучают они меня.
