Но Брежнев, информируя о событиях в Польше, хотя и проявил определенную озабоченность и тревогу, помнил еще недавние события в Чехословакии. (Тем более что это ему очень «паметно» — ведь когда было принято решение вводить войска в Чехословакию, то Брежнев упал в обморок, и его врачи долго выводили из шокового состояния. И все же внутренне чувствовалось, что Брежнев против мер, проводимых Гомулкой, а если сказать прямо, то он был не столько против проводимых мер, сколько лично против Гомулки. Он даже как- то выразился: «Вот и допрыгался дед. Нам надо,— говорил он,— что-то делать — позвонить Гомулке, написать письмо, надо решать вопрос и с нашим послом в Польше». Одним словом, «надо, надо».
Дошло дело до того, что он, Брежнев, вроде злорадствуя, рассуждал, что если «уйдет» Гомулка, то на кого там можно будет опереться, кто может стать во главе ПОРП, как информировать нашу партию о событиях в Польше? Хотя было очевидно, что сами поляки еще не разобрались во всей сложной обстановке и не приняли всех мер для наведения порядка в своей собственной стране. Но Брежнев принимал решение, как у себя дома: вроде бы речь шла о каком-то секретаре ЦК нацкомпар- тии союзной республики или даже о секретаре крайкома или обкома партии. Со стороны все это воспринималось очень нехорошо, больше того, гнусно, ибо главной «подоплекой» такого поведения Брежнева была личная неприязнь к Гомулке. Брежнев его побаивался, просто «дрожал» перед его авторитетом, резкостью и откровенностью высказываний Гомулки в адрес Брежнева. Мстительный и трусливый, Брежнев, решил воспользоваться сложной политической ситуацией и убрать Гомулку с политической арены. Прием был нечестный, нехороший, но в «политике», оказывается, все допустимо.
А развитие событий в Польше принимало все больше тревожный характер. Рабочие Гданьска, Штеттина, Гдыни вышли на улицу, сожгли здание обкома ПОРП, среди партийных и административных работников имеются жертвы. Зачинщики всей «волынки», как тогда говорили, были арестованы, но волна неповиновения властям после этих мер все более нарастала.
В ряде случаев было применено оружие, и со стороны демонстрантов тоже появились жертвы. На верфи рабочие построили баррикады, властями с верфи было уволено 7 тысяч рабочих, на работе оставили 1000 человек, которые более- менее к действиям властей относились лояльно. К рабочим на улице присоединились подростки, молодежь, учащиеся. Волна протеста все больше нарастала, и уже появилась политическая платформа: выдвигаются требования изменить состав ЦК, созвать внеочередной съезд партии, дать полную свободу слова, печати, повысить заработную плату на 50%, освободить всех арестованных и осужденных по событиям 1968 года. Как утверждают, контрреволюция подняла голову. По радио, телевидению перед рабочими выступил председатель Госсовата ПНР Циранкевич. Это на какое-то время возымело свое действие, но только на время. С новой силой пошли беспорядки, грабежи, ра[збой, сопротивление властям. После предупреждения было применено оружие — убито, по предварительным данным,
30— 35 человек. Имеются раненые с обеих сторон. Обстановка накалялась, и надо было принимать какое-то решение.
Брежнев при нас, членах Политбюро ЦК КПСС, звонит Гомулке и ведет с ним разговор. Вот его содержание.
Гомулка говорит: «Обстановка довольно сложная, противники ведут бешеную агитацию против партии и ее руководства, контрреволюция поднимает голову. Выдвигаются требования, что к власти должны прийти другие, которым можно было бы выразить доверие. О политическом урегулировании не может быть и речи, отступать нельзя, и, если жгут обкомы, то надо принимать меры. Отменить, как вы, тов. Брежнев, рекомендуете, наши решения, это значит признать поражение партии. У нас все члены Политбюро работают дружно, и у нас единое мнение». Гомулка на вопрос Брежнева: «Может быть, вам написать письмо?» — ответил: «А что вы можете написать? Мы ведь сами ответственные люди, и нам виднее, что надо делать в своей собственной стране». Гомулка сказал, что это контрреволюция, и мы в своей стране этого не хотим: в результате всего этого Польша может уйти из социалистического лагеря.
Нам надо было бы все мероприятия поддержать. Это внутреннее дело, и Гомулка, опытнЫй политик и волевой человек, мог бы свободно справиться с положением дел.
Но Брежнев повел линию на явное устранение Гомулки: ему его «фон» очень не подходил. Вокруг Гомулки пошла закулисная игра. Косыгину было поручено переговорить с Циранкеви- чем, в плане «политического» урегулирования повести разговор с окружением Гомулки. Через два-три дня в разговоре по телефону с Косыгиным Циранкевич заявил: «Мы несколько раз собирались и отдельно от Гомулки обсуждали вопрос. И приходим к заключению, что нам надо поднять заработную плату рабочим, расследовать, кто виноват в убийстве рабочих, кто первый дал приказ открыть огонь по рабочим. Очевидно, придется пересмотреть некоторые наши решения по ценам. Люди от нас ждут экономического и политического решения и урегулирования вопроса. Об этой нашей экономической, политической и организационной платформе,— заявил Циранкевич,— Гомулка ничего не знает»(!)
Таким образом, за спиной Гомулки проводится работа против него и под непосредственным «вдохновением» Брежнева. На нашем Политбюро Брежнев уже конкретно ставит вопрос о смещении Гомулки, только вот не знает, кем его заменить. Кто-то назвал фамилию Герека, но тут Брежнев, сказал: «Я его не знаю». Странно, а почему он должен знать всех в чужой стране, тем более что в своей собственной стране он большинства первых секретарей не знает ни в лицо, ни по фамилии.
При нас состоялся еще один разговор Брежнева с Гомулкой. Последний «высказал в довольно резкой форме недоумение тем, что Брежнев так грубо и нетактично вмешивается во внутренние дела Польши». При этом сказал: «Тов. Брежнев, у вас в собственной стране в достаточной степени есть над чем задуматься и чем заняться, а мы у себя сами разберемся». В ответ на это Брежнев Гомулке заявил: «Тогда, тов. Гомулка, мы вас в такой ситуации поддержать не можем. Не вводить же нам войска в Польшу для наведения порядка? И ради спасения дела социализма вам лучше уйти с поста Первого секретаря ПОРП».
Гомулка, горячий, но умный политический деятель, понял, что при такой постановке вопроса ему оставаться в руководстве партий нельзя. Гомулка заявил: «Если это касается сохранения единства социалистического лагеря, то я, человек, проведший не один десяток лет в тюрьме, даже в одиночке, я должен понимать, за что я боролся, готов сейчас все сделать для спасения социалистического лагеря, но я понимаю, что не в этом все дело. Как считаете, так и делайте — я остаюсь честным и преданным коммунистическим идеалам. Думаю, то- в. Брежнев, что все, что вы делаете, это не искренне, а преследует другие цели».
21 декабря состоялся Пленум ЦК ПОРП: освободили от обязанностей Первого секретаря ЦК ПОРП Гомулку, второго секретаря ЦК ПОРП Клишко (до этого был вторым человеком в Польше, надо сказать, очень умным и самостоятельным, имеющим свое мнение человеком), Спихальского, председателя польского сейма. Они все стояли на защите нащюнальных интересов своей страны. Но вот состоялся Пленум ЦК ПОРП — Гомулка, Клишко, Яшук, Спихальский освобождены от занимаемых должностей. Дело «сделано» — Брежнев добился своего. Гомулка устранен с политической арены.
Это было 22 декабря. Политбюро ЦК КПСС. Обсуждается вопрос взаимоотношений с Китаем. Делают информацию Ильичев и Толстиков. Переговоры по пограничным вопросам проходят тяжело. Вот уже 14 месяцев ведем эти переговоры, 1^тай все время в переговорах меняет тактику. В последнее время вышел сборник в Китае — похабно-клеветнического содержания против СССР. Ильичев и Толстиков говорят, что нам нечего ожидать улучшения отношений с Китаем даже по государственной линии. Но мы, как всегда, любим говорить и ищем конструктивное решение вопросов.
Информация т. Ильичева. Он говорит: «Переговоры по пограничным вопросам проходят тяжело и очень затяжные, они ведутся уже 14 месяцев, а вопросы ни с места. Китайцы в переговорах все время меняют тактику, и нам нечего ожидать улучшения даже по государственной линии. Переговоры проходят в острой обстановке, политической и идеологической борьбе. Резкость отношений далеко выходит за пределы нормальных дипломатических отношений. Чжоу Энь Лай пристально следит за переговорами. Все записывается и контролируется. Нас очень «опекают», отгораживают от политической жизни Китая, и мы, по существу, изолированы от всего. Нас на предприятия и в коммуны не пускают. Очень убогая жизнь страны, в первую очередь в культурном отношении, почти все музеи закрыты.
Китайцы во всеуслышанье заявляют, что Советский Союз больше заинтересован в ведении переговоров. Но китайцы не допускают иллюзий по поводу ведения с нами переговоров по пограничным вопросам. Мы в переговорах всячески ведем защиту наших национальных интересов и в этом имеем определенный политический выигрыш, хотя до сих пор ни одно слово и не легло на бумагу как основа договора. В переговорах 1964 года китайцы предъявляли свои претензии на 524 кв. километра. Но тогда договор тоже не был подписан. Сейчас они настаивают на временных мерах по всей границе, чем затрагиваются все 7,5 тысячи километров наших границ с Китаем.
