- Выходи, Пашуня, за меня замуж! Я ещё никому этого не говорил!
Пашины ноги стали ватными, со лба стекали тающие снежинки, и она воспринимала всё, как в тумане. Неожиданно его губы коснулись её губ, и она сорвалась, полетела по ступенькам, словно подстреленная птица, упала, тут же поднялась и скрылась за дверью.
Паша забежала к себе в комнату, скинула полушубок, упала в кровать. Успокоившись, взяла ключ от перевязочной - окна этой комнаты выходили на улицу. Она увидела одинокую фигуру, стоявшую на снегу, и решила не отходить от окна, пока Ваня не уйдёт. Он бродил под окнами полчаса, потом стал спускаться с бугра к своему дому, который отсюда не был виден.
Паша долго не могла уснуть. Она прижимала ладонь к своим губам, словно тронутым ожогом: чужая плоть прикоснулась на мгновение, и вот уже по всему её телу разлетелся огонь, который не давал уснуть, заставлял лихорадочно парить в своих мыслях. И с удивлением, она обнаружила, что нет в них ничего, кроме образа Вани, его улыбки, его пышной шевелюры. Только через два часа она уснула, и приснились ей родительский дом и мама, которая печёт её любимые лепёшки.
* * *
В Алешки пришла весна, а в месте с ней солнце, будившее людей от зимней спячки, призывающее выйти на улицу, подставить лицо тёплым лучам. Мальчишки высыпали на подсыхающие пригорки и с криками носились наперегонки.
У Паши работы прибавилось, с весной люди стали чаще приходить в больницу. Но вечерами, как всегда, они с Маней шли в клуб. Иван уже не отходил от неё, все уже привыкли, что эта самая красивая пара открывает танцы вальсом «бостон». Но даже близкие друзья Марчукова не знали, что «пара» решила пожениться, и когда Иван объявил им об этом, они приняли всё это за очередную шутку.
Регистрироваться, по народным поверьям, в мае нельзя, поэтому бракосочетание перенесли на десятое июня. В этот день Ваня родился, и он говорил всем, что рождаться во второй раз собрался в этот же день. К тому же Паша засобиралась домой - повидаться с родителями, получить их благословение. Володьке исполнилось уже тринадцать, она купила ему летний полотняный костюмчик, сладкое печенье и конфеты. Маме, ещё в Усмани, она купила красивый цветастый платок, а вот отцу не знала, что привезти. Потом догадалась расспросить курильщиков, купила хорошей махорки.
Ваня устроил её на обоз до Грибановки, а до Карачана она добиралась пешком. За четыре года мало что изменилось в родных местах, разве что больше крыш на избах стало крытых железом. Мама всплакнула, увидев дочь, на радостях накрыла стол, и Паша удивилась обилию: на тарелочках лежало два вида тонко нарезанной колбасы, вареное мясо. Иван Степанович теперь работал в Лензаготовке, организации, отправляющей продукты в Ленинград. Володька не отходил от Паши: худенький курносый мальчик был не слишком разговорчив, как и отец, но его круглые глазёнки смотрели пытливо - он тоже, как и Паша, учился в Борисоглебской школе.
Дома было хорошо, спокойно, и только мысли о предстоящем не давали покоя. Как всё будет? Где они будут жить? Даст ли начальство квартиру старшему агроному Марчукову, как обещало?
* * *
Десятого июня Иван и Паша соединились узами: их брак зарегистрировал местный сельсовет. Свидетели Гаврюша Троепольский и Маня Селиверстова смотрелись рядом, как молоденький клён рядом с могучим кедром. Право быть свидетелем два Гаврюши выбирали, вытянув спичку из рук Вани: чтобы никто из друзей не обиделся. Свадьбы как таковой не было. Тесная компания собралась на вечеринку вместе со своими инструментами у Марчуковых, чтобы отметить рождение новой семьи. На столе стоял крымский портвейн «три семёрки», и Стуков притащил с собой бог весть откуда взявшуюся бутылку шампанского.
Пётр Агеевич и Ольга Андреевна в сельсовет не пошли. Пока молодых не было, хозяин снял в горнице образа и перевесил их к себе в мастерскую. Пётр Агеевич выделил новоиспечённым супругам самую большую комнату - других не было! Начальство в Народной обещало лучшему работнику квартиру, но сегодня некому было решать этот вопрос: директор МТС и председатель райисполкома находились под следствием. Петр не интересовался делами новой власти, он продолжал ходить в церковь, по воскресным дням и праздникам они вместе с женой Ольгой пели в церковном хоре.
Когда молодые появились на пороге, Ольга на полотенце протянула им собственноручно испечённый хлеб с солью. Пётр Агееич велел сыну и невестке стать на колени, благословил, перекрестив, обрызгал освящённой в церкви водой. Иван, хоть и неверующий, не перечил воле отца.
Паша - в своём креп-жоржетовом платьице, Иван - в чёрном костюме, не новом, но добротном, пошитом из шевиота. Да и все приглашённые надели лучшие рубахи и брюки. Радостное возбуждение царило среди молодёжи, уже давно не было так шумно у Марчуковых.
Пётр Агеич пожелал паре быть вместе в горести и радости, жить в любви и согласии, пригубил из рюмки церковного кагора. После этого он вместе с женой отправился в церковь.
- Вальс-бостон, вальс-бостон! - зашумели за столом гости, разливая шампанское в стаканы.
Ваня поклонился Паше и вывел её на середину комнаты. Гаврюша тронул пальцами клавиши на аккордеоне, и пара заскользила в нешироком пространстве комнаты. Все хлопали. Паша, подняв подбородок, встретила взгляд Ивана: он смотрел в её лицо не отрываясь, как тогда, когда она услышала от него, что он любит её .
Это было в рощице за больницей. Ваня провожал Пашу из клуба: вокруг пели птицы, в воздухе стоял густой запах сирени. Он целовал её страстно, прижимал к себе, и она, обессилевшая, даже не пыталась сопротивляться. Какой-то поток стремительно уносил Пашу, и она сама начинала отвечать мужчине, держащему её в объятиях, - уже больше не противилась захлестнувшему её течению, названия которого не знала.
И это люди называют любовью? Тогда что же её любовь к маме, отцу, брату? Почему она, потеряв себя, не может ни о чём думать, кроме Ивана? Почему она при этом страшится его натиска, его безудержной натуры?
Три часа прошли для неё незаметно, гости разошлись. Родители Вани ушли ночевать к родственникам, и они остались одни. Жаркий день закончился, уступив место прохладе, и Иван предложил помыться в маленькой баньке, где за день вода нагревалась в бочке на солнце.
- Сначала я! - решительно заявила Паша.
- А может.
- Никаких может! Я иду одна, а потом. товарищ агроном.
Ваня легонько покачал головой: и раньше в этой на вид скромной девушке он замечал частенько решительные нотки.
. Паша лежала на кровати, натянув простыню до подбородка. Она тоскливо смотрела на дверь, умоляя бога, чтобы всё произошло как можно скорее. Она не боялась боли, но ожидание мучило её .
Прежде чем лечь, она надела длинную ночную рубашку. Стало жарко, она решила снять рубашку, лечь голой: ещё не хватало Ване запутаться в ней, думала она самоотверженно.
Скрипнула дверь, и в свете бледной луны, заглядывающей через занавески, появился её Ваня, в трусах, с полотенцем на шее, он шлёпал босыми ногами по струганым доскам.
- Где ты, любовь моя?
Паша не ответила. Он, конечно же, увидит её через минуту.
Иван легонько скользнул под простыню, и она почувствовала, как его прохладная, ещё влажная ладонь легла на её щёку:
- Пашуня, боишься?
- Ничего я не боюсь! - решительно ответила девушка, но её тело отозвалось лёгкой дрожью.
- Давай я буду тебя только целовать, а остальное мы отложим. до завтра. - шептал Иван.
Она не ответила, а он уже жадно целовал её губы, и снова стремительный поток подхватил её, и она перестала думать обо всём. Кажется, вряд ли она понимала, что происходит. Их тела переплелись, и через какие-то минуты её пронзило острое чувство, она закричала, и её крик тут же погас на губах: будто схлынули всё напряжение, вся тяжесть ожидания, и ей стало легко, невесомое тело уносилось в пустоту, как в погибель .
Она лежала, закрыв глаза, не в силах пошевелиться. Иван откинулся на подушку, положил руку на её грудь, что-то шептал ей, но она ничего не понимала. Да и зачем? Она ощущала рядом с собой тело мужчины, по которому, таясь сама от себя, сходила с ума, и чувствовала, как её жизнь наполняется новым для неё смыслом: отныне - она взрослая женщина.
* * *
Ваня вставал в пять часов утра, выпивал кружку молока с хлебом, садился верхом на серую в яблоках Резеду - и только его и видели, до самого вечера он пропадал на полях. Паша шла на работу в больницу, возвращалась домой, ждала мужа. И дома она не сидела сложа руки: убиралась, стирала, готовила еду.
Марчуковы-старшие не могли нарадоваться на свою невестку: редкий случай - красивая дивчина, работящая, уважительная, без всякого каприза. И Петр Агеич, и Ольга Андреевна звали её Пашуней, а она, как требовал обычай, обращалась к ним как к родителям: «папа» и «мама».
