некоторых его… идеях.
— Хорошо. В конце концов, это ваши деньги.
Их разговор на том закончился, а наутро Морен сообщил царю, что не желает мешать или вызывать недовольство дворян своим присутствием. Поэтому вместо того чтобы следовать за монархом попятам, он предпочёл бы осмотреть дворец, послушать разговоры и понаблюдать за придворными издалека. Медис одобрил его решение и предоставил самому себе, позволив ходить, где он пожелает.
Поначалу Морен не видел смысла скрываться и в открытую расхаживал по коридорам да заглядывал в наполненные голосами залы. Но, завидев его, люди тут же замолкали. Прислуга убегала, потупив взгляд, а дворяне, считая себя более важными, демонстративно задирали носы и молчаливо ожидали, когда он сам прочтёт неозвученный намёк и удалится. Поняв, какое впечатление производит и какую реакцию вызывает, Морен начал прятаться от чужих глаз. Привыкнув к лесам, где любой шорох листвы может привлечь внимание хищника, он без труда ступал по коврам и каменным полам, не издавая и звука, теряясь в тени колонн и тишине гобеленов. Лишь время от времени приходилось извиняться перед служанками, что пугались до полусмерти, наткнувшись на него за очередным углом.
Но уже к полудню стало ясно, что дворянские секреты не стоят и выеденного яйца, а стражники с большей охотой обсуждают свои личные дела и планы, чем поступки царя. С каждым часом пребывание здесь казалось Морену всё более и более бессмысленным. Зато, когда он перестал обращать внимание на чужие разговоры и огляделся вокруг, стало ясно, что сам дворец может рассказать ему куда больше, чем его обитатели.
Целая его часть, состоящая из спален, залов и коридоров, никак не отапливалась, несмотря на пасмурное небо за окном. Серые каменные стены холодили не только цветом: они были пусты — ни людей, ни прислуги, ни света. Фрески обветшали и осыпались, ручки дверей проржавели, а ковры и гобелены впитали в себя, казалось, вековую пыль. Изящные орнаменты лепнин и расписные потолки говорили об ушедшем богатстве, но сейчас никому во дворце не было до них дела. Украшения давно сняли, оставив побитые статуи в коридорах да голые стены со светлыми пятнами там, где некогда висели картины и трофейные головы. Потолок окутала паутина, и местами она достигала такого размера, что в неё легко мог бы завернуться ребёнок. Пустующие комнаты использовали для хранения вещей, и в них неизменно стояли сырость, затхлость и удушающий запах истлевающих тканей.
Но стоило пройти по открытому переходу, за которым начиналось жилое крыло, и дворец преображался. Вычищенные до яркости ковры, у каждого окна и каждой комнаты — кашпо или ваза с осенними розами. Картины и гобелены, трофеи в виде шкур и оленьих рогов, зажжённые свечи и эхо оживлённых голосов — всё создавало уют и приумножало тепло, идущее от растопленных очагов.
Ступив за очередной поворот, Морен столкнулся лицом к лицу со служанкой, что меняла в кадках увядшие цветы. Завидев Скитальца, она округлила глаза и поспешно спрятала под платье украшение — остроконечное золотое солнце, что висело на шнурке у неё на груди. Будто испугалась, что оно может навредить ему. За весь день то был единственный атрибут Единой веры, что повстречался Морену во дворце.
Уже к вечеру, перед самым отходом ко сну, он набрёл на библиотеку — небольшое тёмное помещение, освещённое лишь одним очагом. И каково же было его удивление, когда именно там он повстречал Медиса. Царь сидел у огня в обитом бархатом кресле, и ноги его укрывала золотая парча. Он вёл разговор с Бранимиром и ещё одним дворянином, незнакомым Морену. Едва он переступил порог, как все трое замолчали и обернулись к нему. Повисла гнетущая тишина, пока Бранимир не вскочил на ноги и не оповестил, изображая голосом радость, на которую не было и намёка в его глазах:
— Да это же сам Скиталец! Вы решили почтить нас своим визитом?
— Морен! — куда искреннее обрадовался Медис. — Проходите, скрасьте мой вечер приятной беседой. Мы здесь уже закончили.
— Вы уверены, Ваше Величество? — спросил второй мужчина, но царь махнул на него рукой.
— Час поздний и я устал. Когда будете уходить, передайте кому-нибудь из слуг, пусть принесут нам сбитень.
Дворяне, видимо, по привычке, поклонились царю, не удостоив Морена даже взглядом. Когда они ушли, Медис улыбнулся и безошибочно указал на пустующее кресло.
— Проходите, присаживайтесь. Расскажите, как вам мои владения?
— Я видел лишь только дворец да леса и деревни по пути. С тракта они ничем не отличались от лесов и деревень Радеи.
— Радея огромна, а моё царство мало. Но край мы делим один — те же горы и леса.
— Вы расскажете мне о нём?
— М? — удивился Медис. — Что вы хотите узнать?
Служанка громко постучалась, прежде чем войти. Поставив кружки с пряным травяным мёдом перед царём и его гостем, она поправила парчу на коленях Медиса. Спросила, нужно ли больше света или дров для тепла. И лишь когда царь заверил её, что ни в чём не нуждается, она удалилась, низко поклонившись сначала ему, а затем и Скитальцу.
— Ваши слуги очень любят вас, — отметил Морен.
— Слуги — возможно. А вот приближённые не очень. Считают, что я нездоров, ну да вы сами знаете, потому-то и здесь. Они думают, что я слеп, потому что незряч, и глубоко заблуждаются. Так что вы хотели узнать?
Со сменой темы переменился и его тон — недовольное ворчание с резкими выпадами сменилось бодростью и мальчишеским задором.
— Как по-вашему, почему у вас так много проклятых?
— М? — промычал Медис. — А как с ними обстоят дела в Радее? Полагаю, что куда лучше, ведь у них есть вы.
— У нас проклятых истребляю не только я, но и Охотники Церкви. Почему вы не обратитесь за помощью к ним?
Медис задумался на какое-то время, а потом неожиданно спросил:
— Вы помните День Чёрного Солнца? Если хотя бы половина слухов о вас правдива, то должны помнить. Когда я слышу истории о том дне, то радуюсь, что родился гораздо-гораздо позже. Столько людей погибло… Горели города, что уж говорить о маленьких деревнях, и лишь малая часть несчастных умерла в тот день, куда больше погибло потом от нищеты и голода. Кажется, то время у вас называют Сумеречные лета?
— Да, верно.
— У нас о нём вообще не говорят. Стараются забыть, как о страшном сне, будто это что-то изменит. Именно в те годы мелкие страны и царства стали просить помощи у тех, кто сильнее. Они готовы были на всё, чтобы выжить, и если в стародавние времена правители Радеи
