Ознакомительная версия.
Перед сном я добираюсь до библиотеки, что находится в западном крыле здания. От огромного разнообразия книг разбегаются глаза, я просматриваю каждую полку, и наконец, останавливаюсь на классическом варианте: Уильям Теккерей «Ярмарка тщеславия». Пару лет назад я прочла ее от корки до корки, да и вообще мне порой кажется, что не осталось больше книг, которые не прочла. Конечно, я глубоко заблуждаюсь, и мне еще понадобится как минимум две жизни, чтобы прочесть книги всех моих любимых писателей.
«Ярмарка тщеславия» находится на самой последней полке, до которой мне не дотянуться. Я стараюсь приподнять свое тело, которое в данный момент, как мне кажется, потяжелело килограммов на двадцать. Все мои усилия напрасны, удается лишь зацепиться за край полки. Очередные издержки инвалидности. Я настолько недееспособна, что не могу взять чертову книгу с чертовой полки.
И тут я вижу, как чья-то рука берет ту самую книгу, и отдает ее мне. Эдриан. Мгновение я пребываю в растерянности.
– С-спасибо.
– Не стоит.
Я осматриваюсь вокруг – в библиотеке мы одни.
– А почему вы не дома? Уже так поздно.
– Решил сегодня заночевать здесь, у меня есть кое-какая работа.
– Понятно. – Чувствую, как кончики моих ушей пылают. Я подаюсь вперед, к выходу, но затем останавливаюсь и бросаю взгляд на Эдриана, он смотрит в ответ, и в этот момент волна смущения накрывает меня с головой.
– Спасибо вам.
– Ты вроде меня уже поблагодарила. – Краешек его губ ползет вверх, и на щеке появляется ямочка.
– Нет, я за то, что вы сделали сегодня утром. Спасибо, что подарили мне кусочек свободы. Мне это было необходимо.
Я разворачиваюсь и покидаю библиотеку, чувствуя, что Эдриан до сих пор смотрит на меня.
В соседней комнате снова слышен крик. Время близится к полуночи, я до сих пор не ложилась, проведя весь вечер за чтением книги.
Я добираюсь до комнаты Филиппа, подъезжаю к его кровати. Фила трясет так сильно, будто его окунули в ледяную воду. Пот стекает со лба, падает на веки, тело так напряжено, словно через него проводят электрический ток.
– Фил, – почти шепотом говорю я, одновременно медленно дотрагиваясь до его «деревянной» кисти. – Фил, успокойся, это всего лишь кошмар. Я рядом, я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось.
Постепенно его кисть разжимается, тело перестает трястись. Вскоре, я понимаю, что сама нахожусь в напряжении, потому что на самом деле мне страшно. Кто знает, на что способен Фил, вдруг в таком состоянии он кинется на меня, ведь он себя не контролирует. Но мои опасения оказываются напрасными.
– Что же это происходит с тобой?
Фил рассматривает меня с таким любопытством, словно запоминает каждую деталь моего тела.
– Эуына, – говорит он. Его челюсти разъезжаются в разные стороны, и поэтому получается невнятная речь.
– Да, Джина, правильно. Хочешь, я почитаю тебе книгу?
Фил кивает. Я открываю книгу, придерживаю страницы одной рукой, а другой продолжаю держать руку Фила, которая держит мою в ответ.
– «Кого же из умерших оплакивают с наибольшей печалью? Мне кажется, тех, кто при жизни меньше всего любил своих близких. Смерть ребенка вызывает такой взрыв горя и такие отчаянные слезы, каких никому не внушит ваша кончина, брат мой читатель! Смерть малого дитяти, едва ли узнававшего вас как следует, способного забыть вас за одну неделю, поразит вас гораздо больше, чем потеря ближайшего друга или вашего старшего сына – такого же взрослого человека, как вы сами, и имевшего собственных детей. Мы строги и суровы с Иудой и Симеоном, – но наша любовь и жалость к младшему, к Вениамину, не знает границ. Если же вы стары, мой читатель, – стары и богаты или стары и бедны, – то в один прекрасный день вы подумаете: „Все, кто меня окружает, очень добры ко мне, но они не будут горевать, когда я умру. Я очень богат, и они ждут от меня наследства.“; или: „Я очень беден, и они устали содержать меня.“».
Так мы проводим практически всю ночь. Глава за главой, час за часом. И лишь под утро я чувствую, как мои веки начинают тяжелеть, и мы с Филом одновременно засыпаем.
Очередной день начался с того, что нас после завтрака собрали в аудитории, где проводится час приветствия. Здесь, помимо нас, находились люди, напичканные разнообразными камерами и диктофонами. Андреа объяснила мне, что раз в год в центре проводятся небольшие интервью с несколькими пациентами. Для журналистов наш центр является лакомым кусочком, потому что здесь они собирают плачевные истории людей-инвалидов, затем корректируют и добавляют еще больше драматичности, и в итоге получается такая себе грустная статейка, которая не может остаться без внимания и вызывает общественный резонанс. На этот раз стать звездами местного телевидения и нескольких газет «посчастливилось» всей нашей группе.
Роуз:
– Это не просто реабилитационный центр. Здесь также есть небольшое отделение, где находятся неизлечимые больные и отдельный корпус-интернат. У нас много пациентов, и сотрудники нашего центра стараются окружить заботой и вниманием каждого из них. К нам приезжают люди со всей Америки и даже из других стран и континентов. И каждый пациент поступает сюда со своей историей. Кто-то попал в аварию, кто-то перенес инсульт, у кого-то тяжелое наследственное заболевание. Все они такие разные, но в то же время похожие – они все до единого борются за свою жизнь, преодолевая каждый день новые препятствия. Этот центр спасает не только моих пациентов, он спас и меня.
Моя дочь, Катерин увлекалась конным спортом, ежегодно участвовала в скачках. Она была целеустремленной, жизнерадостной, у нее было столько планов, амбиций… Но один роковой день изменил всю ее жизнь. На очередных скачках Катерин упала с лошади на полном скаку. Врачи буквально по кусочкам собирали ее позвоночник. Она выжила и осталась инвалидом. Катерин впала в тяжелую депрессию, она стала раздражительной, и порой мне становилось страшно от того, что моя дочь постепенно превращается в монстра. Она не выходила из комнаты, а если я пыталась хоть как-то потревожить ее, то в ответ получала порцию агрессии, которая сопровождалась истошными криками.
Однажды я решила пойти в магазин и оставила Катерин одну в доме. Когда вернулась, я обнаружила бездыханное тело своей дочери. Она покончила с собой.
Человеческая сущность такова: мы живем и вечно чем-то недовольны, а потом наступает момент, когда вся наша жизнь переворачивается вверх дном. И только после этого понимаем, что до этого мы были счастливы, но, к сожалению, не ценили этого.
Мне потребовалось несколько лет усердной работы, чтобы открыть данный центр. Почему я решила его открыть? Да потому что посредством заботы о ком-то, можно забыть о своей боли. Это действительно так.
Брис:
– Простите, я буду немногословен. Рассказывать о причине инвалидности – это все равно что расковыривать ножом старую рану. Неприятно, знаете ли. Вырос я в Бельвиле, что находится в Париже. О нашем квартале ходит немало историй, которые зачастую заканчиваются именем и фамилией человека, которого здесь зарезали или пристрелили.
В Бельвиле народ бедный, в основном одни мигранты: африканцы, арабы, евреи… Большинство из них организовывало банды, которые занимались грабежом.
Помимо меня в моей семье еще три брата и одна сестра. Отца я не помню, поэтому все тяготы воспитания пятерых детей легли на хрупкие плечи моей матери. Я был старшим, поэтому с двенадцати лет начал работать, чтобы хоть как-то помочь семье. Работал на местном рынке, разбирал овощи и фрукты, расфасовывал их по ящикам.
Ну а дальше… дальше переходим к той части истории, которая вас интересует. На самом деле моя история банальна, в ней нет ничего особенного, про что можно было бы писать в газетах. Меня всего лишь ограбили. В тот день я получил деньги за отработанный месяц – 50 долларов. И именно из-за них я чуть не поплатился жизнью и остался прикованным к инвалидному креслу. Наверное, мне не стоило сопротивляться, но в тот момент я думал не о себе, а о своих братьях, сестре, маме и о том, как нам нужны эти несчастные пятьдесят баксов.
После того, как я немного поправился, я покинул свой дом, потому что понимал, что четверо детей и инвалид для матери-одиночки – неподъемная ноша. Сначала я жил в доме-интернате во Франции, а потом при помощи благотворительного фонда пересек границу, и меня направили сюда, в центр реабилитации, который стал для меня вторым домом.
Андреа:
– Мне было восемь, когда врачи поставили диагноз – ФОП. Тогда, будучи ребенком, я еще толком не понимала, что со мной происходит. Мама говорила, что меня заколдовала злая волшебница и теперь я буду медленно превращаться в статую. На моем теле появлялись уплотнения, которые вскоре сменились оссификатами.
Ознакомительная версия.
