Мучения с классиком
Осенью 1971 года пьеса "Ясной Поляна" была готова. Естественно, понес к Андрееву. Мне показалось, что он стал как-то слишком радушен и отводил глаза. Ничего хорошего мне это не обещало. Но о плохом думать не хотелось. А том этапе моя интуиция еще не изощрилась на распознании измен. Опыт пришел с годами.
Кто из драматургов не переживал этих тревожных минут подползающего режиссерского предательства! Еще вчера братались, выпивали, почти влюблено смотрели в глаза друг другу, перебирали имена актеров и актрис - подойдет-не подойдет, да что актеров - композиторов прикидывали! И вдруг что-то переставляется где-то там - в мерцании режиссерского подсознания и - будто свет вырубают в танцзале, будто ничего у вас с ним не было - не братались, не выбирали, не прикидывали! Мгновение - и нет рядом режиссера, словно смахнули муху с коврижки, и никакой от него информации! А если случайно встретились: зачем паникуешь?! Все нормально. Заставляют меня за другой проект браться, но я упираюсь. Потерпи немного! Победа будет за нами!
И навек выпадает человек из твоей жизни.
Не сразу пришло умение понимать, что в такие моменты надо уже не ждать, храня верность, а срочно передавать свой опус в другие режиссерские руки.
О том, как это бывало - хотя бы два примера из собственной практики. Оба не трагические, они не сломали авторскую судьбу, но горькое послевкусие оставили. Например, такой...
Пока в Чили свирепствовал Пиночет, являя одновременно свое экономическое чудо, в Москве в тяжкую годину для его Родины обретался сравнительно молодой выпускник ВГИКа чилиец Себастьян Аларкон. Он обрусел настолько, что счастливо женился на дочке секретаря парторганизации Агентства Печати "Новости". Эта грандиозная контора, как известно, была крышей для многих славных и не очень дел. Парень устроился неплохо. Из соображений интернационализма, наверное, ему даже регулярно давали ставить картины на "Мосфильме".
В один из моих сценариев он почти вцепился - хочу ставить! Ну, я не возражал. Даже кое-что по его просьбе переделал в тексте. И стал ждать, когда начнутся съемки. Ждал ровно год! Не начались. И вдруг приходит письмо. Аларкон сообщает, что, оказывается, сам генеральный секретарь чилийской компартии Луис Корвалан велел ему снимать другой фильм! Если бы не воля Корвалана, он бы снимал этот. А теперь, мол, ничего изменить нельзя. Против Корвалана, периодически, как оказалось, от дел революции отвлекавшегося на дела киношников, даже я понимал, - не попрешь.
Но почему же целый год надо было водить меня за нос?! Нет ответа.
В другом случае по просьбе на этот раз соотечественника - режиссера Андрея Малюкова (вы будете смеяться - он тоже был женат, но на дочке Клары Лучко) я вообще весь сценарий переписал заново!
Малюкову мое первоначальное сочинение тоже очень понравилось, он тоже страстно захотел его поставить, но у меня действие происходило на латино-американской почве, а режиссер пожелал, чтобы оно развернулось на юго-восточно-азиатской, так ему было бы ловчее. Титаническую пришлось проделать работу! Режиссер регулярно приезжал ко мне в мастерскую и с удовольствием выслушивал новые куски текста, при этом он обеспечивал меня необходимой литературой, то "Махабхарату" принесет из библиотеки киносоюза, то еще что-нибудь специфическое. Перелицовка прошла удачно, режиссер одобрил: "То, что надо!" После этого пришло положительное заключение из соотсветствующего департамента МИДа, "Мосфильм" сценарий принял и оплатил. Когда же все это важное для автора случилось, Малюков тихо, даже не позвонив, занялся другим фильмом. Четверть века прошло, а я так и не знаю, что тогда случилось в его сознании и подсознании. Понятно, планы имеют право меняться - кино есть кино, но почему в такой беспардонной форме?! Тот сценарий был в конце концов поставлен на "Узбекфильме" и опубликован в альманахе "Киносценарии".
Поплакавшись в жилетку, а, иначе говоря, поделившись с читателями жалостливой своей авторской обидой на режиссерскую братию, нравы которой знаешь, а привыкнуть не можешь, вернусь к "Ясной Поляне", то-есть в года более ранние.
Внешне все выглядело оптимистично. В газетном интервью Владимир Андреев назвал "Ясную Поляну" среди премьер предстоящего сезона. Направил от театра официальную бумагу в министерство: просил одобрить пьесу и включить в репертуар.. Но что-то подсказывало: не спеши в двери радости. Явно не к добру было неуловимо изменившее выражение режиссерских глаз, едва уловливаемая, но очевидная, легкая досада в разговорах...
И потянулись недели. Иногда я звонил: скоро ли читка на труппе, когда распределение ролей? Все идет нормально, слышал в ответ, еще немного, еще чуть-чуть, надо подождать... Ну, какой ты неверующий! Видно, много тебя обманывали...
Обманывали меня не так уж и часто, но почему-то обманы хорошо запоминаются.
Кто выигрывает, кто проигрывает: лгущий или обманутый? Оба в унижении.
Нет хуже навязываться кому-то. Звонить Андрееву перестал.
То ли потеря Лекарева, то ли что другое, что непременно сопровождает любого главного режиссера, а тем более начинающего, стало причиной безмолвного растворения "Ясной Поляны" в пучинах Ермоловского театра, - мне так и не известно до сих пор. Тогда не спросил, позже стало не нужно. Сами они объяснить не потрудились. Впрочем, о режиссерских нравах только что поговорили...
Памятуя, с каким неудовольствием со мной заключали договор ("Кому нужен твой Толстой с его заморочками!"), можно вообразить и такую интригу: министерство сообщает Андрееву, что пьесу формально примет, автору даже заплатит, но одновременно намекнет, что лучше ее не ставить - не злободневно. "Зачем вам, Володя, - могли ему сказать, - начинать руководящую карьеру с этой рискованной затеи? Мы же вас только назначили ..." Зная тогдашние порядки, вполне можно такое предположить.
Предполагаю и еще одно: в той ситуации Андреев как режиссер все-таки упустил свой шанс отличиться...
Ни одна попавшая в Министерство культуры пьеса без присмотра не оставалась. В обязательном порядке её направляли в Главлит, то-есть в цензуру, а в сложных случаях, вроде пьесы о Толстом, еще и на отзыв специалистам. Их "нет", впрочем, как и "нет" Главлита, - приговор, который обжалованию не подлежал.
"Ясняю Поляну" направили на отзыв в Институт мировой литературы Академии наук СССР. Толстоведы-ученые откликнулись сравнительно скоро, а вот в цензуее пьесу продержали полгода! Изучали основательно. О полученных ответах скажу дальше, а пока, поняв, что на Андреева уже можно не рассчитывать, стал искать другие варианты.
Обратился к Олегу Ефремову, мы были немного знакомы. Тут же выяснилось, что более неудачный момент предложить ему поставить спектакль о Льве Толстом выбрать было трудно. Ему во МХАТе только что задробЫли спектакль об Александре Пушкине, которого замечательно играл Ролан Быков. Называлась пьеса "Медная бабушка" и написал ее один из талантливейших наших драматургов Леонид Зорин. Борьба Олега Ефремова сначала за возможность работать над пьесой Зорина - ее запрещали, потом за Быкова в роли Пушкина - и это не разрешали, закончилась его поражением. И тут звоню я.
Выслушав, он устало сказал в телефонную трубку:
- Знаешь, нет, этим заниматься не буду, хватит. Нахлебался с классиками.
Когда позвонил Борису Петровичу Чиркову, тот уже лет двадцать как ходил в народных СССР и был четырежды лауреатом Сталинской премии, переименованной в Государственную. Для полного букета советских регалий ему оставалось стать только Героем социалистического труда, что и произошло через четыре года после того, как он отказался играть Льва Толстого.
Реакция на мое предложение у него оказалась странной: он испугался!
- Почему вы решили, что это должно произойти со мной?! - быстро и подозрительно спросил он своим постаревшим, но все еще знакомым голосом Максима, в очередной раз заподозрившего, что кавалер барышню хочет украсть. - Нет, что вы, это не по мне! Лучше не надо. Вы лучше приходите к нам в театр...
Он был звездой в театре имени Гоголя, бывшем Театре транспорта, а это - черте где, где-то на задах Курского вокзала. Вопрос посещаемости там всегда стоял остро.
В славном фильме Михаила Калатозова "Верные друзья", вышедшем еще в 1954 году, плывут на плоту по Яузе-реке Чирков, Меркурьев и - Александр Федорович Борисов. Тот, что сыграл в кино академика Ивана Павлова и гениального русского композитора Мусоргского. А вообще-то он был ведущим актером Ленинградского академического театра имени Пушкина. Столп и вершина советского театра, многажды лауреат, депутат и прочее. И этот мог бы, решил я, и послал на театр Борисову вежливое письмо и пьесу. Ответа не последовало. Пьеса, видно, не приглянулась. Тогда я послал ее Борису Бабочкину, в Малый театр.
Сразу скажу: там тоже был отказ. Но бывают отказы, которые дороже иных одобрений.
