В общем, не замечая непривычно крепких и напряженных объятий дяди, его серьезного взгляда и растерянного покашливания Ларисы Аркадьевны, я успела за пару секунд выстроить массу планов. И, возможно, напридумывала бы еще больше. Но тут дядя меня осторожно отодвинул от себя и заглянул прямо в глаза своими разноцветными глазами. Некоторые смущались смотреть в глаза дяде Сереже из-за этого отличия, отдельные суеверные бабульки из старого дома, где они с папой когда-то жили, даже подозрительно косились в его сторону, и сплевывали, словно верили, что он… ну, не такой какой-то из-за разного цвета глаз. Ненормальный. Сам дядя и мой папа только посмеивались, когда вспоминали об этом, отшучиваясь, что таким «динозаврам» про генетику ничего не объяснить.
А я никогда не боялась этого взгляда. И какое-то время в детстве жутко расстраивалась, что у меня самой глаза одинаковые. Плакала, просила у папы денег на цветные линзы (в количестве одной), чтоб и самой иметь такие глаза. Оба карих – это же скучно. И что, что они как «угольки», как говорила мама, будут еще обжигать всех мужчин. Иметь разноцветные глаза, как у дяди Сережи, казалось мне куда круче. Я ныла, хандрила, впадала в депрессию (в одиннадцать лет!) – издержки современного массового воздействия телевидения и интернета на психику, как объяснял родителям наш психолог. В общем, всячески возмущалась несправедливостью судьбы, лишившей меня такого замечательного взгляда, как у дяди Сережи. И так опечалила этим отца, который не мог мне ни в чем отказать, что однажды он позвал меня к себе в кабинет и долго разговаривал со «своей принцессой». Так я узнала, почему только у дяди из всех нас имеется настолько удивительная генетическая особенность. Как сказал папа, рассказывая мне все – об этом не знал больше никто, даже наша мама. От этого я почувствовала себя очень важной и взрослой. Ведь мне доверили семейную тайну! И еще больше ощутила какую-то безграничную сопричастность то ли к своей семье вообще, то ли к дяде в частности. Немного успокоилась. И даже смирилась с тем, что и просто любоваться его глазами – уже классно.
Так вот, сейчас эти самые глаза смотрели прямо в мои, а его огромные руки крепко держали меня за плечи:
- Бабочка, - опять повторил дядя, прервав уже готовые сорваться с моего языка планы на сегодня. – Нам надо очень серьезно с тобой поговорить.
Вот как начинаются плохие новости. С серьезного разговора.
А солнце при этом продолжало все так же ярко светить сквозь окно за плечом у дяди Сережи.
- Да? – не понимая, о чем можно серьезно говорить, когда все так здорово, я немного нахмурилась, но постаралась сосредоточиться и внимательно глянула на него. – Что-то случилось?
- Случилось, - дядя Сережа перестал улыбаться. И я наконец-то обратила внимание, что взгляд его глаз кажется очень, очень темным. Даже того, что зеленый. Темным и непроницаемым, как у тех мужчин в приемной. – Бабочка, твои родители и Лешка… - дядя замолчал, словно старался подобрать слова.
Я нахмурилась:
- Да, они в Крыму. Ты дома у нас был? Они сегодня приезжают, вечером…
- Нет, малышка, - эти разноцветные глаза смотрели на меня все так же серьезно и совсем непривычно грустно. – Они не приедут, Света, - впервые за долгое время он назвал меня по имени. – Машина, такси, на котором они добирались к Симферополю… Ночью был дождь, а они выехали засветло. Водитель не справился с управлением. – Дядя помолчал, внимательно всматриваясь в мое лицо. – Никто не выжил, Бабочка. Никто.
Я его не поняла.
Вот честно, знаете, бывает: ты зачитался книгой, или передачу смотришь по телеку – с тобой в этот момент разговаривают, ты слова слышишь, а уловить смысл не выходит. Вот и со мной так в тот момент вышло, хоть ничего меня от слов дяди не отвлекало. «Защитная реакция психики», как потом пробормотала Лариса Аркадьевна, суетясь вокруг меня со стаканом воды, когда растерявшийся дядя, по сути не имеющий опыта общения с детьми, кроме редких визитов к нам в гости да частых телефонных разговоров, пытался усадить трясущуюся меня на стул.
- В смысле? – переспросила я каким-то деревянным и оглушенным голосом. – Они позже приедут, да?
Дядя еще сильнее сжал мои плечи и медленно покачал головой из стороны в сторону, продолжая удерживать мой взгляд:
- Нет, Бабочка. Никогда. Все. Остались только ты и я. Никого больше.
Тогда я еще не знала, не понимала – как это много. Как определяюще. Он тоже не знал. Догадывался возможно, потому и гостил у нас так редко. Но не знал, не допускал таких мыслей.
Я же в тот момент вообще ни о чем не могла думать. Я была дезориентирована, раздавлена и сбита с толку.
А еще я стала взрослой. Вот так, сразу. В один момент. И где-то в глубине моей души сломалась та самая вера в волшебство, которую так лелеяли все мои родные. И вместо «принцессы» и «феи Бабочки», которая всегда умела остановиться, не пересекая черту испорченности и избалованности, потому что любила своих родных, внутри меня впервые в жизни появился демоненок. Озлобленный, раненный, пришибленный. Пока молчаливый, еще просто не осознавший в полной мере то горе, что на него обрушилось. Но уже колючий, зубастый и ненавидящий реальность, которая, как оказалось, может быть такой отвратительной и ужасной даже в настолько прекрасный день весны.
Не могу утверждать, что очень запомнила все, что происходило дальше. Директор подскочила со своего места, что-то кудахтая и хлопоча вокруг меня, пока дядя Сережа, ощутив, видимо, что мои ноги подкосились, пытался устроить меня на стуле. Он тоже что-то говорил. Но я и его не очень слышала. В ушах, голове, даже во рту, кажется, стоял какой-то противный тихий гул, который перебивал все остальное. Не было даже мыслей о том, что же будет со мной теперь и как жить дальше? Я все пыталась осмыслить то, что как раньше уже никогда не будет.
Дядя забрал меня из школы. Не просто сегодня. Навсегда. Со всеми документами и табелем, в котором, как оказалось, уже успели выставить годовые оценки. Мы уезжали, оставляя за собой этот кабинет, десять лет моего ученичества в этой школе, всех моих друзей, даже Димку – семнадцатилетнего «короля» нашего класса, с которым я мечтала начать встречаться. И поцелуй, который он мне обещал, но так и не успел реализовать свои обещания. Я не пришла на свидание, назначенное на завтрашний обед. Все, даже только то, что могло случиться - уже осталось в прошлом.
И наш с родителями дом. Дядя Сережа сказал, что теперь я буду жить с ним, а пока, это лето, мы поживем на даче, чтобы немного смягчить боль и как-то адаптироваться к тому, что случилось. Таким образом, у меня одним махом забрали все, даже родной город – дядя жил в другой области, потому, якобы, и приезжал так редко в гости.
Если верить архивам семейных фотографий, то раньше, где-то до того возраста, когда мне исполнилось восемь, дядя бывал у нас чаще. Не то, чтоб жить прям. Но три-четыре раза в год приезжал. А потом – всего пять раз за следующие восемь лет. Так, что я и забывать его внешний вид начала. Не голос.
Моя мама, когда думала, что мы с Лешкой не слышим, говорила папе, что работа - это плохая отмазка для редких визитов к родным. Он только посмеивался и пожимал плечами, но отвергал все сомнения мамы в том, что старший брат не одобряет его жены и детей:
- Ты что, он в нашей детворе души не чает, - всегда со смехом отмахивался отец. – Просто Сережка очень занят. Ты же знаешь – у него дел выше головы.
То, что дел и работы у дяди Сережи море – знали мы все. Правда, ни в детстве, ни сейчас я не смогла бы ответить на конкретный вопрос, что же это за дела? У дяди был «бизнес». Это все, что знали я и Леша. Да и мама, как я потом поняла, знала об этом немногим больше нашего. А может и несколько «бизнесов». Он почти ничего не говорил об этом во время своих редких приездов, молчал о работе и во время куда более частых звонков. В отличие от посещений – звонил дядя Сережа не реже, чем раз в две недели. Иногда даже чаще. Они подолгу разговаривали с папой о каких-то своих проблемах и делах. Дядя всегда передавал привет маме, иногда с ней перекидывался парой слов. И почти всегда просил передать трубку мне. И Лешке, конечно. Только брат, почти не помня дядю по редким визитам, всегда стеснялся говорить с ним по телефону. И отделывался невыразительным мычанием, агаканьем и пожеланиями по поводу подарков на различные праздники. Я подарки тоже любила. И заказывала их с неменьшей охотой, хоть и трудно выбрать что-то, когда у тебя есть очень многое. Тем не менее, дяде всегда удавалось меня удивить. А еще, он спрашивал меня о школе, и я рассказывала, о моем увлечении современными танцами. Обо всем, что меня интересовало. Даже о том, что я тайно влюблена и сохну по какому-то однокласснику – дядя знал и, посмеиваясь, советовал не торопиться предлагать этому «типу» все на тарелочке. За таких принцесс, как я, следует бороться. Мы могли болтать часами. Могли. Но редко болтали. Рано или поздно дядя вспоминал о тех самых своих «делах», и обещал перезвонить на следующей неделе.
