Выслушав его рассказ, новый настоятель с облегчением воскликнул: «Проблема решена. Я выйду на тропу и пойду к деревне. А ты между тем сбей камнем птенца попугая и спрячься».
Игра богов
Могут ли деяния и помыслы богов быть доступны разуму смертных? Попытка заглянуть за завесу тайны, отделяющую наше существование от их сияющих чертогов, досужие речи о том, что и почему там происходит, – не святотатство ли это, не дерзость ли по отношению к небожителям, не оскорбление ли чувств верующих в них тут, на земле? Поэтому давайте мы с вами уговоримся, что мое повествование – это не более чем сказка, всего лишь разноцветная погремушка для малышей.
Договорились? Ну вот и ладушки. А теперь начнем.
Боги все вместе создавали этот мир: отделяли небо от земли и сушу от воды, крепили светила к небесным сферам, засевали землю травами и деревьями. Но каждое одушевленное живое существо, плавающее, ползающее, бегающее и летающее в подлунном мире, ведет свой род от предков, которых создал какой-то один, особый бог. Щука и заяц, орел и черепаха, мышь и кит – каждое из этих животных было задумано каким-то небожителем, которому хотелось воплотить в своем создании те качества, которые именно этому божеству были угодны, которые именно ему казались наиболее полезными.
Когда подлунный мир был еще молод и все живые существа только-только заселяли его и устанавливали, кто, где и как может прижиться, то создавшие их боги живо интересовались тем, как на огромной игровой доске земного пространства все эти одушевленные фишки множились или исчезали, осваивали огромные территории или же довольствовались узкими нишами. В те времена на пирах небожителей то один, то другой бессмертный, разгоряченный брагой, бахвалился успехами своих собственных созданий или подтрунивал над неудачами существ, скроенных кем-то другим.
Долгое время богу хитроумия и коварства, создателю человека, несладко приходилось в этих спорах. Его мягкотелые, безрогие и мелкозубые творения могли прижиться лишь в тех местах, где был теплый климат, много фруктов и съедобных моллюсков, и где можно было укрыться от непогоды в пещерах. Люди жили малочисленными кланами, с трудом добывали себе скудное пропитание и сами часто становились пищей хищников.
«Ты бы им хоть какой-нибудь яд придумал», – пренебрежительно шипел бог, создавший гадюк и скорпионов. «Ни панциря, ни шипов не смог смастерить», – вторил бог дикобразов и черепах. «И что это за глупости – ходить на двух ногах. Ни скорости, ни выносливости», – поддакивал им создатель ланей. «А когти да клыки – смотреть не на что!» – фыркали творцы барсов и медведей. Однако бог хитроумия и коварства только усмехался да приговаривал: «Не яд – самое смертельное оружие, не панцирь и шипы – лучшая защита, не в быстрых ногах наивысшая скорость, не в когтях и клыках величайшая сила».
Шло время, и хитроумие людей начало помогать им выживать. Они научились обогреваться и защищаться с помощью огня, строить землянки там, где не было пещер, мастерить дротики и ловушки, плести сети и корзины. Кланы стали более многочисленными и начали проникать в доселе необжитые ими территории. Однако угроза голода продолжала тяготеть над их существованием, и многие их стойбища опустевали после одного-двух неудачных охотничьих сезонов. Так что хотя и случалось, что кто-то из небожителей прищелкивал языком от удивления и даже восхищения перед каким-то хитроумным изобретением людей, но все же творцу человеческого рода было далеко до того почтения, каким пользовались создатели самых вездесущих и успешных в выживании существ: муравьев и лягушек, мышей и ворон.
И вот во время одного из пиров небожителей снова закипел общий спор о преимуществах разных качеств живых существ и их способов выживания. Бог хитроумия и коварства похвастался было тем, что его двуногие создания недавно научились выкраивать из звериных шкур одежду, защищавшую их безволосые тела от непогоды. А еще они изобрели новые способы запасать пищу на зиму: коптить мясо, сушить фрукты, солить рыбу. И благодаря этим новшествам они начали селиться в тех местах, которые раньше были им недоступны из-за зимних холодов.
Но бог, создавший овец, заблеял от смеха в ответ на эту похвальбу: «Видел я этих твоих хлюпиков, выряженных в чужие шкуры. Летом их гнус жрет поедом. Зимой они себе то ноги и руки обморозят, то поясницу застудят. Вот и приходится им прятаться от непогоды в своих пещерах да в этих земляных норах, что они себе строят. И припасы часто кончаются у них задолго до весны, и тогда они голодают и мрут. А вот овцы – они в любую погоду пасутся: на ногах у них крепкие копыта, их шерсть им и от мороза, и от ненастья, и от кровососов защита. Потому и стада овечьи столь многочисленны, что сверху они кажутся как тучи, затмевающие зелень пастбищ».
А творец свиней насупился и хрюкнул презрительно: «Вся эта возня с припасами – оттого что ты попытался сделать их всеядными и сплоховал. Кто они такие в этом деле по сравнению со свиньями? Да свинья все может переварить – траву, желуди, коренья, червей, падаль, даже древесную кору. Свиньи всюду преуспевают, в любое время года корм себе находят. Потому они и селятся по всей земле».
Бог гусей высокомерно заметил: «Бескрылые они у тебя, вот в чем их наибольшая слабость. Если вокруг их поселения засуха или затяжная зима, то далеко они уйти не могут и мрут от жажды и голода. А вот мои птицы – они и от зимы, и от любой другой беды улетают. Потому они заселяют все земли, где есть хоть что-то стоящее – озеро или болото».
Тут и создатель коров покачал тяжелой рогатой головой и сказал: «И в том еще беда, что к этому их хваленому хитроумию ты им коварства подмешал. А уж это качество им и вовсе во вред. Ведь своими дротиками и стрелами они не только пропитание себе добывают. Мы ведь видим, как твои двуногие умники на своих сородичей то из засады нападают, а то ночью спящих убивают и без честной схватки пускают на корм стервятникам. И теперь, с этими одеждами и припасами, у них появились новые поводы охотиться друг на друга».
Казалось, что в ответ на эти речи бог хитроумия и коварства прикусил себе язык, не стал спорить. Со временем этот спор подзабылся. И тогда бог хитроумия и коварства пригласил к себе создателя овец выпить крепкой браги, которую все небожители жаловали, и послушать игру на свирели, на которую бог овец был падок. И вот бог овец так напился и так заслушался, что уснул мертвецким сном. Тогда бог хитроумия и коварства тихонько снял с шеи спящего амулет, в котором хранился секрет наречия диких овец.
Бог хитроумия и коварства заранее присмотрел себе самого коварного среди всех живших тогда на свете людей. И вот к этому-то своему творению и отправился он с амулетом. А тому не надо было долго растолковывать, что к чему, – он понял своего творца с полуслова.
Самый коварный из всех людей повесил себе на шею амулет, нагреб в глиняный горшок углей из очага, оделся, схватил свой дротик и вылез из теплой землянки в промозглую осеннюю ночь. И пошел он на луг, где паслось в это время стадо диких овец. Почуяв человека, они собрались было бежать вверх по склону горы, в более неприступное место. Но человек заговорил с ними на их языке: «Мои четвероногие братья и сестры, – обратился он к стаду, – я пришел к вам с даром и с предложением дружбы и покровительства».
Овцы были так изумлены, что замерли на месте, уставившись на человека. Он положил на траву белые куски соли и отошел на почтительное расстояние. Соль явственно и аппетитно белела на жухлой траве. Медленно-медленно, с опаской косясь на человека, овцы приблизились к лакомству и начали лизать его. Наконец, когда все они удовлетворили свой аппетит к соли, человек снова заговорил с ними на их языке: «Мои дорогие четвероногие братья и сестры, мое сердце обливается кровью, когда я вижу, как волки безнаказанно и свирепо нападают на вас и ваших детей. Каждый вечер их грозный вой вселяет ужас в ваши сердца, каждое утро солнечные лучи падают на останки новой жертвы, которую они растерзали прошедшей ночью». Овцы печально и тревожно заблеяли – он напомнил им об опасности, которая неотступно следовала за их стадом. Человек некоторое время помолчал, склонив голову перед их печалью. Но вот он снова заговорил с ними: «Вы знаете, что я приручил огонь (тут он показал им тлеющие в горшке угли) и научился делать клыки из кремня (он поднял над головой свой дротик, и острый наконечник грозно блеснул в тусклом красном свете углей), и я хочу защитить вас от кровожадных хищников».
Овцы заволновались – его предложение было таким заманчивым, но в то же время было в нем что-то странное. С каких это пор кто-то, кто не был членом их стада, пекся об их безопасности? И тут одна старая овца вдруг выступила из стада и втянула в себя воздух, внимательно принюхиваясь: «Постойте-ка, – сказала она, – я узнаю запах этого существа. Он сам не раз охотился на наше же стадо. Он убивал и моих ягнят. Он сам – такой же хищник, как и волки». И тут еще несколько овец загалдели: «И я, и я узнаю его запах. Он убил моего ягненка, он ранил меня в ногу!». Стадо попятилось прочь. Но человек снова заговорил с ними, и его слова на их языке звучали ласково, как блеяние овцы, зовущей своего ягненка: «Да, такое случалось в прошлом. Но это было прискорбным недоразумением. Я целился в хищников, подкрадывающихся к вам. Я тогда не знал вашего языка и не мог предупредить вас. Вот и получалось иногда, что кто-то из вас попадал под удар, предназначенный вашему врагу. И потому я неустанно учился у вас вашему благородному наречию. И теперь я готов повести вас за собой. Если вы доверитесь мне, если вы поклянетесь мне именем своего бога быть мне покорными во всем, то я смогу командовать вами, чтобы вы не подвергались опасности ни от волков, ни от моей войны против них. Я буду вашим вожаком и защитником. И у вас всегда будет вдоволь соли».
