Он включил свет, достал дорожный чемодан, положил в него немного одежды и свой командировочный набор. Остальное, решил он, заберет как-нибудь потом, уехал в ближайшую гостиницу, напился до состояния риз и уснул как мертвый.
Проснулся только к обеду – понял это по тому, как подвело в животе, не спеша собрался и спустился вниз в компании высоченных стюардесс в ослепительной форме «Эйр Сингапур». Они весело о чем-то трещали на своем сингапурском наречии, увешанные сумками и заполнив лифт фирменными чемоданчиками на колесиках.
«Интересно, у них там сколько смен трусиков на полет? Туда-обратно или еще для особых случаев? Хорошо, наверное, быть командиром самолета!»
Натужно посмеиваясь, он выбрался из лифта, пошел в ресторан, где вспомнил рецепт Зяблика, и заказал борщ. Борщ вопреки ожиданию оказался общепитовским, жидким, унылым. Хлебнув ложку и заев ее срочно куском черного хлеба, ушел, оставив на столе деньги без чаевых – не любил доплачивать за плохую работу, сел в машину и поехал на дачу.
Когда пересек линию ворот, с удивлением увидел, что по дорожкам ходит жена. Эта привычка появилась у нее с год назад – до этого они вдвоем гуляли по поселку, в любую погоду проходя по шесть-семь километров и обсуждая все новости, которые случились у них за неделю.
Но однажды она отказалась от прогулки, сославшись на усталость, потом еще раз и еще. С тех пор она гуляла только одна, наматывая круги по дорожкам, которые он затейливо проложил среди травы, гуляла долго, иногда часами, а теперь и с телефоном около уха.
«Так, и сюда добрался. Трое в доме, не считая собаки».
Собака жила на даче давно. Лиза – кавказская овчарка. Когда-то он купил ее на «Птичке», потому что она подошла к нему, обняла лапами за шею и облизала лицо. Он и назвал ее так – лизалась она непрестанно и со всеми, включая чужих.
Когда Лиза, радостно виляя хвостом, подбежала, он дал ей конфету – специально держал в машине (жуткая была сладкоежка), – потом хлопнул дверцей, надеясь на какой-либо знак внимания со стороны жены, но она либо не услышала, либо не захотела услышать.
«И чего приперся? Нет, обратно не поеду, надо как-то внести во все ясность».
Вечер прошел как обычно – на двух этажах работали телевизоры, у него внизу – западное кино, у нее наверху – все шоу Первого и новости.
Ночью спали в разных местах – он-то почти не спал, несмотря на открытое окно и свежий загородный воздух, считал сучки на досках потолка, потом листал какой-то журнальчик про телевидение. И все это время мысли медленно ползали в его голове, пытаясь соединиться друг с другом, чтобы выстроить правильный план для завтрашнего разговора.
Его разбудил истошный крик. Кричали во дворе, около беседки – в хорошую погоду они там завтракали.
– Не трогай меня, мерзавка, не смей! Игорь, проснись же, наконец! Ненормальная, что ты делаешь, мне же больно.
Когда он подбежал, жена сидела, прислонившись к ребру беседки, а над ней нависало огромное тело Лизы. Обычно ласковая и послушная, она рычала и скалилась, не давая жене подняться, подол платья был порван, на ноге разливался багровый синяк.
«Упала? Или Лиза зубами прихватила? Укуса вроде нет, значит, просто придавила. Почему? Что между ними произошло?»
Он не боялся собак, он у них всегда был за главного и с Лизой справился легко, схватил за ошейник подальше от клацающих зубов и поволок. Лиза опомнилась быстро, завиляла виновато хвостом, он отпустил ее, и она забилась в вольер.
Над забором торчала голова любопытной соседки в неизменной кружевной широкополой шляпе – в конторе говорили, что она из дальних родственниц Брежнева, – но когда он посмотрел в ее сторону, шляпа немедленно исчезла.
Он поднялся на второй этаж. Ирка в одном белье стояла перед зеркалом и ставила на синяк примочку. Скомканное платье валялось на полу.
«А она здорово похудела, кожа прямо светится, но фигура вполне. Готовит себя к новой жизни?»
Он давно не видел жену обнаженной, что-то, видимо, проявилось в его взгляде упорное, она повернула голову, посмотрела на него, и возникла пауза, достаточная, чтобы разглядеть в глазах и некий вызов, и снисходительную игривость.
Он спросил, нужно ли все-таки позвонить врачу, хотя Лиза была привита и опасности вроде бы не существовало. Она сказала, что справится сама, но собака становится опасной.
– Ты хочешь убить Лизу?
– Не убить, а усыпить.
– Я этого делать не буду.
– Тогда я сделаю.
– Нет, не сделаешь.
– Эта дача принадлежит не только тебе, но и мне.
– И дача, и земля, но не жизнь собаки.
– Ты видел, что она со мной сделала?
– А что, собственно, между вами произошло?
– Между нами? Она – собака! А я – ее хозяйка! Между нами?! Я ее попросила уйти из беседки, а она…
– Наверное, ты потащила ее оттуда?
– А если даже и так…
– У нее больные лапы, может быть, ты задела нечаянно?
– Она все равно не смела на меня нападать. Это ты ее распустил!
Он пошел вниз, позвонил соседу-пенсионеру Саше, который присматривал за Лизой. Саша был невообразимого размера, жил в поселке круглый год, ходил всегда в шлепанцах и трениках, оставшихся от советского времени, денег за услуги не брал, только водку, еду и диски с фильмами, которые он ему поставлял, по субботам покупая их на «Горбушке». Он попросил соседа взять на время собаку к себе, передавая ему Лизу, выслушал новый анекдот про тандем – Саша рассказывал хорошо, поблескивая глазами из-за толстенных стекол очков, – хлопнул его по ладони, прощаясь, как тот любил, и пошел пить чай на кухне.
Через пять минут напротив села жена.
Они пили чай с собственным вареньем из черной смородины, с какими-то хрустящими пластинками из «Метро», поглядывали друг на друга и молчали, выжидая, кто начнет первым.
Он кожей, всем своим существом чувствовал, что сегодня подходит к концу время неясности и начинается новое, другое время, в котором эта красивая, взрослая женщина станет чужой женой. Она этого хотела, хотела страстно и уже не могла терпеть, выдерживая приличия. Наверное, ей было немного совестно перед ним, наверное, приготовила к их встрече гору компромата, который копила всю жизнь. Он знал, что она вспомнит все, и заранее скучал, потому что не хотел оправдываться, а хотел, чтобы она один раз, но взяла вину на себя – полюбила, уходишь, бросаешь, так и скажи, не оправдывай себя чужими прегрешениями. Это было главное. Все остальное – лишь завеса, лишь прикрытие, лишь нежелание быть честной перед собой.
Так он думал, прихлебывая горьковатый с запахом дыма чай – в Китае на чайной фабрике как попробовал, так и запал, – Ирка любила зеленый, а утром кофе из турки, с пенкой.
Все-таки он хорошо ее знал – двадцать три года вместе, целая жизнь, – и сейчас, когда она начала, наконец, говорить, выслушивая длинный перечень своих действительных и мнимых прегрешений, он разглядывал ее лицо, впервые за столько дней оказавшееся буквально перед ним.
«Стоп, что-то не так, что-то изменилось?»
Ее лицо было ему знакомо до мельчайших веснушек, которые появлялись у нее иногда, именно весной, немного милых пятнышек, на щеках, – жена воевала с ними беспощадно.
«Нос? Подбородок? Лоб? Нет, нет, глаза, пожалуй, и рот – уголки другие…»
– Ты что-то с собой сделала? – спросил он внезапно.
Вопрос был таким неожиданным, что она не смогла справиться с собой и, покраснев, ответила:
– Да, это ботекс.
– Зачем?
– Глаза открылись… А что, тебе не нравится?
Он вспомнил ее фигуру, которую видел недавно наверху, – какая она стала стройная, прямо девушка.
– Тот ДРУГОЙ намного моложе меня? – спросил он как можно спокойнее.
Жена резко отодвинула чашку, встала и ушла на веранду.
Он пошел следом, открыл дверь и, прислонившись к косяку, закурил впервые при ней. Она раздраженно набросила на плечи плед:
– Тебя не касается, какой он! Это моя жизнь! И я не хочу, чтобы ты мне помешал.
– Боишься?
– Кто тебя знает, ты на многое способен.
– И когда ты так начала про меня думать?
– Давно.
«Давно? И жила с этим в душе. Спала со мной, а сама копила вот эти слова?»
– Ты перестал быть родным, – сказала она, словно прочитав его мысли, – ты стал другим…
– А тот уже родной?
– Не трогай его, он о тебе ничего плохого не говорит.
– Так он меня знает?
– Конечно!
– Он бывал у нас дома, на работе, на даче?
– Естественно.
– И после этого, уводя мою жену, продолжая все делать скрытно, исподтишка, он, по-твоему, хороший человек?
– Я его попросила с тобой не общаться.
– И он с удовольствием согласился?
