— Куда мы едем? — интересуюсь я, пытаясь отвлечь его внимание от того, как отвратительно я выгляжу.
— Ты не должна задавать вопросы, — отвечает он. — Ты хотела поехать, вот мы и едем...
Понятно.
Он включает радио, и мы едем с опущенными окнами. Обычно я начинаю жаловаться, что ветер путает мои волосы, но сейчас мне все равно, мне нравится ощущать ветер на своем лице. Он едет по шоссе на юг. Если ехать в этом направлении можно выехать к океану, больше там ничего нет. Даже предположить не могу, куда он везет меня.
Около часа мы едем по дороге, покрытой гравием. Я сижу на сидении и смотрю по сторонам. Вокруг сплошная листва. Неожиданно, деревья расступаются, и я вижу зеленовато-голубую воду. Калеб резко сворачивает влево и останавливает машину под деревом. Он молча выходит из нее. Когда он, как обычно, не обходит вокруг машины, чтобы открыть мне дверь, я выпрыгиваю из нее сама и отправляюсь за ним. Мы идем в тишине вдоль воды, пока не подходим к маленькой гавани. Я вижу четыре лодки, мягко покачивающиеся на волнах. Две лодки поновее на вид, видимо, принадлежат рыбакам. Калеб проходит мимо них и направляется к старой Си Кэт, нуждающейся в покраске. (Примеч. Си Кэт — торговая марка, занимающаяся выпуском транспортных суден)
— Она твоя? — не веря своим глазам, спрашиваю я. Он кивает, и я мгновенно чувствую себя оскорбленной из-за того, что он никогда не рассказывал мне, что купил лодку. Я молча залезаю в нее без его помощи. Си Кэт — британская марка. Я не удивлена: обычно он покупает все европейское. Я с отвращением осматриваюсь. У меня аллергия на старье. Кажется, будто он уже начал чинить ее. Я ощущаю резкий запах герметика, и замечаю банку с ним рядом с люком.
Я решаю отпустить милый, нейтральный комментарий.
— Как ты собираешься назвать ее?
Кажется, ему нравится мой вопрос, потому что его губы раздвигаются в улыбке, пока он отвязывает веревку, которая крепит лодку к причалу.
— «Большие Надежды».
Мне нравится. Я была готова к тому, что мне не понравится название, но оно мне нравится. «Большие надежды» — название книги, из которой он выбрал имя Эстелле. Родив кричащего младенца, я очень даже неплохо начала относиться ко всему этому. До тех пор, пока это не имеет ничего общего с Оливией. Не думай о ней, ругаю я себя. Это она в первую очередь виновата в том, что ты оказалась в беде.
— Так мы собираемся прокатиться на ней? — задаю я глупый вопрос. Его голова по-прежнему опущена, но он поднимает глаза, чтобы посмотреть на меня, пока его руки продолжают работать. Это то, что умеет только он. Мне это кажется невероятно сексуальным, и в животе у меня начинают порхать бабочки. Я сажусь на единственное сиденье, которое тоже порвано, и наблюдаю за движением мышц на его спине, пока он заводит двигатель и выводит лодку из гавани. Меня безумно тянет к нему. Даже в разгар ссоры мне хочется сорвать с него одежду и взобраться на него. Вместо этого я сижу, как истинная леди и наблюдаю, как мы плывем по воде. Мы долгое время находимся в таком состоянии: он за штурвалом, а я в ожидании. Он выключает двигатель. Справа от меня вдоль берега тянутся песчаные дюны и дома, а справа — темно-синий океан. Он направляется к рулевому колесу и смотрит на воду. Я поднимаюсь с сиденья, и делаю несколько шагов, чтобы присоединиться к нему.
— Завтра я уезжаю в Денвер, — вдруг говорит он.
— Я не впаду в послеродовой психоз и не убью твою дочь, если это то, к чему ты клонишь.
Он слегка наклоняет голову и смотрит на меня.
— Она и твоя дочь тоже.
— Да.
Мы наблюдаем, как волны омывают борт лодки, никто из нас не озвучивает свои мысли вслух.
— Почему ты не рассказал мне о лодке? — я провожу ногтями по подушечке большого пальца.
— В конце концов, рассказал бы. Это покупка, сделанная под горячую руку.
Полагаю, это достаточно справедливо. Я тоже не сообщаю ему, что покупала туфли, которые, вероятно, по стоимости не уступают лодке. Но, под горячую руку означает, что покупка была совершена под влиянием эмоций. То, что делаю я, когда пребываю в депрессии или о чем-то беспокоюсь.
— Что еще ты не рассказываешь мне?
— Вероятно, все то же, что не рассказываешь мне ты.
Я морщусь. Болезненная правда. Калеб может видеть сквозь стены, как никто другой. Но, если он, правда, знает то, что я не рассказываю ему, он уедет завтра... и я ничего не смогу поделать.
Если он скрывает что-то еще — я узнаю это.
— Ты все обо мне знаешь — все мои секреты и семейные неурядицы. Что мне скрывать? — задаю я вопрос.
Он смотрит на меня мрачным взглядом. Похоже на предзнаменование. Меня бросает в дрожь.
— Я многого о тебе не знаю, — говорит он.
Я сразу же вспоминаю графики зачатия и Кломифен, который использовала, чтобы забеременеть. (Примеч. Кломифен — препарат, способствующий развитию беременности) Он напряженно думает. Я вижу, как огонь вспыхивает за радужками. Когда Калеб думает, его глаза практически светятся. Ненавижу это. Преимущество лишь в том, что я всегда знаю, когда это касается меня. Сейчас его глаза нацелены на меня; он опускает взгляд на мой рот, и снова возвращается к глазам. Он щурится и наклоняет голову, будто читает мои мысли. Можно ли прочитать тайну на чьем-то лице? Чертовски надеюсь, что нет.
— Когда ты пришла ко мне той ночью... в отеле... ты пыталась забеременеть?
Я отвожу взгляд в сторону и смотрю на воду. Черт побери, он все-таки может. Мои руки дрожат, и я сжимаю их в кулаки. А затем говорю ему правду.
— Да.
Не знаю, зачем сказала это. Я никогда не говорю правду. Черт возьми! Мне хочется забрать свои слова обратно, пока они не достигли его ушей, но уже слишком поздно.
Калеб сцепил руки за шеей. Он приподнял брови, от чего лоб покрыла сетка мелких морщинок. Он зол как черт.
Я вспоминаю о той ночи в отеле. Я пришла туда с целью. У меня был план. И он сработал. Я представить себе не могла, что меня раскусят. Но меня все равно раскусили. Я щелкаю пальцами.
Щелк.
Щелк.
Щелк.
Калеб прикусывает внутреннюю сторону щеки. Кажется, будто он хочет убежать. Убежать, чтобы подумать. Заговорив, он буквально цедит слова сквозь зубы.
— Хорошо, — говорит он. — Хорошо. — Он смотрит на небо и на его лице отражается внутренняя борьба. — Я так сильно ее люблю... — его голос надламывается. Он опирается руками о край лодки и вместе со мной смотрит на воду. — Я так сильно люблю ее, — он снова пытается выразить мысль. — Мне не важно, как она появилась. Я просто рад, что она есть.
Я с облегчением вздыхаю и краем глаза бросаю на него взгляд.
Он сглатывает, один раз, два...
— Ты забеременела специально. А теперь, кажется, не хочешь ее.
Трудно это слышать... оба эти заявления. Холодные, правдивые и ужасные.
— Я думала, родится мальчик, — мой голос настолько тих, что его заглушают волны, бьющиеся о борт лодки, но Калеб все равно услышал меня.
— Если бы родился мальчик? Тогда тебе бы хотелось быть матерью?
Ненавижу, когда он заставляет меня думать. Хотела бы я? Или в этой роли я обречена на неудачу не важно, кто бы родился: мальчик или девочка?
— Не знаю.
Он поднимает голову и смотрит на меня. Я же разглядываю щетину на его подбородке, и мне хочется прикоснуться к ней.
— Ты хочешь ее?
Не говори ему правду!
— Я... Не знаю, чего хочу. Хочу сделать тебя счастливым...
— Но не Эстеллу?
Он произносит это резким голосом. Обычно резкость означает, что у меня крупные неприятности. Я пытаюсь выкрутиться.
— Конечно, я хочу ее. Я же ее мать...
Моему голосу не хватает убежденности. А раньше я была такой опытной лгуньей.
— То, что ты сделала после этого... тоже было частью плана?
Я вижу, как вздымается его грудь. Быстрые злые вздохи... он настраивается на мой ответ.
Я делаю очень глубокий вдох. Вдыхаю воздух, пока легкие не начинает жечь. Мне не хочется выпускать его. Я хочу удержать этот воздух, так же как признание, которого он добивается от меня. Я не должна говорить ему правду.
— Калеб...
— Боже, Лия, просто скажи мне правду...
Он проводит рукой по волосам, делает пару шагов влево, так что я могу видеть лишь его спину.
— Я была расстроена... Кортни —
Он прерывает меня.
— Ты сделала это, чтобы вернуть меня?
Я нервно сглатываю. Дерьмо. Если скажу «нет», он продолжит задавать мне вопросы, пока не подловит на лжи.
— Да.
Он бормочет ругательства, опускается на корточки и прижимает пальцы ко лбу, словно пытается удержать мысли внутри.
— Думаю, мне нужно время подумать.
— Нет, Калеб! — я качаю головой из стороны в сторону. Он кивает своей вверх и вниз. Мы выглядим как парочка обезумевших китайских болванчиков.
Вот и начинается: меня охватывает паника, и я начинаю хныкать:
— Не бросай меня снова. Я не могу одна заботиться о ней, — я опускаю голову.
