— А что думает обо всем этом Хайди? — выпалила я, совершенно забыв, что в прошлый раз он запретил мне касаться этой темы.
— Что? — спросил он, наконец, захлопнув крышку багажника.
Поздно уже было идти на попятный, поэтому я сказала:
— Твоя невеста. Что она думает о твоей погоне по свету за каким-то мистическим предметом, который нашел твой ныне покойный брат? И это в компании с его вдовой?
— Не думаю, что она очень рада.
— Ты её любишь? — Этот вопрос и меня застал врасплох, потому что только после того, как он слетел с моих губ, я поняла, что меня это волнует.
— Я бы не стал жениться на ней, если бы не любил, — ответил Бен, прежде чем обошел машину и сел на место водителя.
Голос Бена был спокойным, но я решила больше не лезть в эту тему, чтобы она не переросла в спор. Мне еще повезло, что мы сразу не начали грызться. Дорога до Нойшванштайна заняла три часа. Два первых часа мы ехали в тишине — нам просто не о чем было разговаривать. Хотя изредка мне нравилось, когда Бен открывал рот, ведь его голос был так похож на голос Лиама, и тогда я чувствовала себя ближе к нему.
Спустя два часа мы заехали на заправку, чтобы пополнить бак и, к моему удивлению, Бен предложил зайти внутрь, выпить чашечку кофе, прежде чем тронуться дальше в путь. Я обрадовалась возможности размять ноги, поэтому мы припарковались и вошли в здание, которое оказалось светлым и чистым и источало аромат горячего супа. Я уселась возле окна с видом на шоссе, пока Бен стоял в очереди за нашими напитками. Через несколько минут, он подошел и поставил на стол поднос.
— Благодарю, — сказала я, когда он протянул мне бумажный стаканчик с напитком.
— Я взял для нас и вот это, — сказал он, разжимая ладонь и ставя на стол между нами две бутылочки «Егермейстера» [10].
Я почувствовала комок в горле при виде двух бутылочек со знакомой этикеткой оленя. Когда я приезжала в Германию с Лиамом, он купил нам по точно такой же бутылочке. Погода стояла отвратительная, и они помогли нам согреться.
— Подумал, это поможет тебе согреться, — сказал Бен.
Я кивнула и, быстро поблагодарив, убрала свою бутылочку в карман, уже решив, что не буду её открывать. Я не хотела бередить рану ароматом напитка, ведь с ним было связано столько счастливых воспоминаний, а теперь осталась только горечь, потому что мой любимый мужчина, с которым я их делила, мертв. И вновь боль утраты сжала мне сердце, и я отвернулась к окну, зная, что рано или поздно она отпустит.
И тут меня удивил Бен, сказав:
— Извини меня, я вел себя как идиот. Неважно, что я чувствую, тебе наверняка в разы хуже. В общем, если я еще раз тебе нагрублю, скажи, чтобы я отвалил. И я... попробую вести себя получше.
Я оторвала взгляд от окна и посмотрела на него, чтобы понять, насколько он искренен, почти ожидая, что это такая завуалированная издевка, скрытое презрение. Но он и правда был искренен, и даже встревожен, боясь, что я приму в штыки его попытку наладить наши отношения. И прежде, чем я что-либо успела сказать, он продолжил:
— Порой мне кажется невозможным вернуть былые отношения между нами... и мне невыносима эта мысль. Вот, почему я срываюсь на тебя, на родителей, на всех. Просто не могу сдержаться. И смириться не могу. Это слишком сложно. Поэтому, Жасмин, если по моей вине тебе еще тяжелее, то мне очень жаль. Прости меня.
— Спасибо, Бен, — ответила я. — Но думаю, мы оба хороши.
Он кивнул с видимым облегчением. Я тут же сменила тему, чтобы не ляпнуть чего лишнего и опять все не испортить:
— Расскажи мне о легенде Лоэнгрин.
— Это немецкая средневековая романтическая история, — ответил Бен. Теперь он выглядел более расслабленным. Сняв крышечку со своей чашки кофе, он продолжил: — Вагнер не первым изложил свою собственную версию этой истории, но основная завязка сюжета та же: появляется лодка с рыцарем, которую тянет лебедь. Рыцарь приходит на выручку деве, ложно обвиненной в убийстве собственного брата. Он предлагает ей помочь, но с одним условием — она никогда не должна спрашивать его имя. И еще оказывается, что её брат жив, но превращен в лебедя злым колдуном. Дева и рыцарь позже влюбляются и женятся, но в итоге, конечно, она задает запретный вопрос. Он говорит ей свое имя — Лоэнгрин, но как только она его узнает, рыцарь должен навсегда покинуть её. Она умирает с разбитым сердцем, когда он уплывает прочь. Это типичная опера — много смертей и ненужной тоски.
— А почему она не должна была знать его имя? — спросила я.
— Потому что рыцари-лебеди владеют некими волшебными силами, которые они черпают из Святого Грааля, но владеют они ими, пока никто не знает об их истинной природе. Поэтому, сказав свое имя, он раскрыл себя, что он — рыцарь Грааля, и тем самым раскрыл источник своей силы.
— И король Людвиг любил эту историю?
— Скорее был одержим. Похоже, он был очарован этой историей еще до того, как услышал оперу Вагнера. Проектируя Нойшванштайн, он думал о Лоэнгрине, украсив стены сценами из легенды. Кроме того, почти в каждой комнате есть лебеди. Ему хотелось, чтобы лебеди жили и на озере, и в гроте Хоэншвангау [11].
— И черные лебеди на самом деле живут в этих замках?
— Нет.
— У тебя есть хоть какая-нибудь теория, почему они попадали мертвые с неба на похоронах Лиама?
— Нет, — снова сказал он. — Понятия не имею. Может быть, это просто какое-то странное природное явление, как все считают. Сложно поверить, что это происшествие имеет отношение ко всей истории.
— Ну да, наверное, — ответила я. — А ты уже бывал в Нойшванштайне?
— Я бывал в этой части Германии, — ответил Бен, — и видел замок в горах, но... внутри побывать не довелось... — Он дернул рукой и поднес её к голове. Его лицо перекосилось от боли.
— В чем дело?
— Ни в чем. Просто мигрень.
— Мигрень? — взвизгнула я. Одного этого слова было достаточно, чтобы напугать меня до чертиков.
— Жасмин, это всего лишь головная боль, — пробормотал Бен. — Мигрени у меня всегда были. Не о чем волноваться. Пошли, пора в дорогу.
Мы покинули заправку, сели в машину и продолжили наш путь уже не в такой тягостной тишине. Когда в поле зрения показались оба замка, Бен остановил машину на придорожной площадке, и мы вышли, чтобы осмотреть их. Шлосс [12] Хоэншвангау стоял справа — приземистые, громоздкие крепости, окрашенные в желтый цвет, в окружении зеленых, заснеженных сосен на фоне горных вершин Альп. И шлосс Нойшванштайн слева от нас — высокие, белые шпили и башенки, упирающиеся в синее небо — завершенный сказочный дворец в истинном понимании этого слова, на фоне тех же альпийских красот. Отсюда мы не могли рассмотреть детали их декора, все-таки они находились слишком высоко. И, тем не менее, зрелище было поразительным.
— Нойшванштайн появляется в фильме «Пиф-паф, ой-ой-ой» [13], — Бен прислонился к дверце машины, пока мы смотрели на замки. — И именно он вдохновил Уолта Диснея на его мультипликационные сказочные замки.
Неудивительно, что он напомнил мне иллюстрации Диснея.
— А где то самое озеро? — спросила я.
— За Хоэншвангау. Отсюда его не видно.
Он сел обратно в машину, и я последовала его примеру, ожидая, что мы двинемся дальше в путь. Но Бен просто сидел в тишине, вцепившись в руль.
— Так куда мы направляемся? — взяла я на себя инициативу.
— Нужно найти место, где можно переночевать, — сказал Бен. И голос его почему-то прозвучал как-то странно. — Можешь сесть за руль вместо меня?
— А что такое? — разволновалась я. Я никогда не водила машину в чужой стране. Автомобиль, конечно, застрахован, но от этого было не легче.
— Похоже, меня сейчас стошнит, — ответил Бен, рывком расстегивая ремень безопасности и шаря рукой по дверце, чтобы выскочить на улицу.
Я отстегнула ремень и, обойдя машину, встала перед ним.
— Ты случайно не болен? На тебе весь день лица нет. Что с тобой?
— Ничего страшного, — пробормотал Бен, не поднимая головы, продолжая стоять согнувшись. — Я не заразен.
— Тогда что с тобой? — я смутно осознавала, что страх заставляет мой голос звучать выше и злее, потому что на какое-то мгновение уже было приготовилась услышать его признание: «Я болен и скоро умру».
— Едой отравился, — ответил он, оперевшись на капот машины.
— Отравился едой?
— Да. Я прошлым вечером ходил в сосисочную... приметил одну... они были слегка недожаренными, но я все равно съел одну.
— Какого черта ты это сделал?
Он пожал плечами.
— Я был голоден.
— Как же это глупо.
Непонятно с чего вдруг, но я почувствовала раздражение по отношению к нему. Возможно, это было от того, что я, так или иначе, переживала за него, а возможно, от того, что мы теряли время, а может, меня выбесило, что он жрал в каком-то ресторане сосиски, в то время как сама я давилась в номере чипсами. Но что теперь поделать...
— Слушай, если бы это было отравление, то оно уже бы давно дало о себе знать, — хмуро констатировала я.
