Опыт разработки и реализации столыпинских реформ показывает, что самодержавная власть постоянно запаздывала с преобразованиями. Каждый шаг вперед, как правило, был вынужденным, диктовался чрезвычайными обстоятельствами и страхом перед дестабилизацией режима. Когда же прямая угроза революции отступала, правящие круги стремились побыстрее свернуть реформы. Особенно активно выступали против реформ местные власти.Конец 1907 — начало 1908 года — период фронтального наступления дворянства на реформы Столыпина. Тон критики становился все развязнее, обвинения в адрес правительства — все жестче, вплоть до того, что правительство сознательно разрушает государственные устои России. Уже в январе 1908 года начали распространяться слухи о возможной отставке главы правительства.
Столыпину не суждено было увидеть плоды своего великого труда. В конце августа — начале сентября 1911 года в Киеве состоялись торжества по случаю открытия памятника Александру II. Приехал туда и царь с семьей и свитой. Развязка наступила неожиданно: 1 сентября в киевской опере в присутствии императора Столыпин был смертельно ранен провокатором Богровым и 5 сентября скончался. Был ли убийца революционером или агентом охранки, о чем до сих пор спорят исследователи, не столь важно: политически Столыпин стал жертвой и «правых» и «левых».
Убили великого сына России. Он сумел понять, в какую сторону должна двигаться страна. Его, как и любого реформатора на Руси, ненавидели, ибо он замахнулся на интересы умирающих экономических и политических сил, тормозивших движение России в будущее, нормальное будущее.
В 1915 году, в разгар Первой мировой войны, крестьянская реформа была приостановлена. Община устояла в борьбе с частной собственностью. Временное правительство под натиском люмпенской демагогии снесло памятник Столыпину в Киеве, чем демонстративно поставило крест на его великих реформах.
В этом очерке о Столыпине нет открытий. Факты известны. Я хотел лишь подчеркнуть, что Россия имела практический шанс уберечься от разрушительного октября 1917 года, закрепиться на пути правового и процветающего государства. Столыпин страстно этого хотел и видел реальные пути преобразований.
Но закостенелость самого строя, убогость дворянского мышления, патриархальная твердолобость общинного крестьянства, демагогическая сердобольность интеллигенции, никогда не умевшей заглянуть за горизонт, авантюризм разномастных революционеров — все это, вместе взятое, и определило незавершенность столыпинских реформ и, как следствие, привело к войне, революции и контрреволюции, к государственному террору, разрушившим Россию.
Глава четвертая
ФЕВРАЛЬСКАЯ ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Истоки, характер и последствия Февральской демократической революции еще долго будут проверять нас на способность учиться, отличать проницательность от авантюризма, государственную ответственность от ложной претенциозности, реальный успех от пьянящего головокружения, истинное мужество от показной бравады, неброскую взвешенность от сверкающих, но пустых импровизаций.
Автор
И так, Столыпин оставил множество незавершенных дел. Правда, не по своей вине. Эта незавершенность во многом и определила катастрофический ход дальнейших событий в России. Нет ничего хуже незавершенности реформ, они открывают дорогу авантюрам и судорожным попыткам вернуться в прошлое. Как я уже писал, Петр Аркадьевич больше всего боялся войны и революции. Но традиционное российское сознание да еще неискоренимое стремление к нескончаемой драке привели и к войне, и к Февральской революции, и к последующей контрреволюции в октябре 1917 года.
До февраля 1917 года Россия не знала иной формы правления, кроме самодержавия, если не считать первые ростки парламентаризма в начале века, о чем говорилось выше. За четыре года до февральских событий было отпраздновано 300-летие династии Романовых. Империя и трон казались могучими и незыблемыми, но вскорости здание самодержавия рухнуло в одночасье. Нечто похожее произошло и в 80-х годах XX столетия, но теперь потерпело крах большевистское самодержавие.
Ошарашенные современники Февраля не могли понять, что стряслось. Но звучное, завораживающее слово «свобода» затмевало все остальное. Попытки реалистического анализа случившегося и его возможных последствий, призывы к разуму, осторожности, взвешенности объявлялись трусостью и предательством. Все говорили без умолку, и никто не хотел слушать. Столица заболела восторгом от лозунга «Долой самодержавие!».
У всех революций и контрреволюций немало схожих черт, но каждая из них неповторима, имеет свою судьбу, свои последствия и уроки, свою мифологию, свой позор, но и свои благие мечты. События Февраля 1917 года были полны романтики, но ее демократический порыв был уничтожен контрреволюционерами Октября.
Исторические события после 1985 года открыли исключительный шанс укоренить Перестройку в контексте общего демократического движения. Возвращение к свободолюбивой идеологии демократической республики Февраля 1917 года давало возможность значительно укрепить нравственные основы реформаторства. Но Перестройка не смогла вовремя опереться на ее основные идеи и ценности.
Понятно, что Февральская революция случилась не враз. Строй мучительно распадался. Дворянство вырождалось. Поднимающиеся банкиры и промышленники не знали, как и в наши дни, удержу в жадности, демонстрируя историческую безответственность. Страна была унижена поражением в Русско-японской войне и позорными провалами — в Первой мировой. Бездарное ведение этой войны оскорбляло достоинство народа. Цвела коррупция. Самодержавие боялось всех, металось из стороны в сторону.
Все ждали бури. И получили ее.
Итак, жажда перемен лилась через край, катилась по столице, сметая старую власть. Но как раз здесь и наступил первый акт драмы демократической революции. Дело в том, что лидеры, претендовавшие на руководство массами, еще не могли понять и оценить всю глубину происходящего, хуже того, даже не верили в возможность победоносного исхода революции.
Конечно, каждая революция непредсказуема. Неимоверно трудно предугадать ее повороты. Сознание порой трусливо, порой догматично, порой затуманено дымом безотчетной эйфории, где уже нет места для разума и чувства ответственности. Кроме того, оно не поспевает за бегом времени, хотя хвастливо видит себя бегущим впереди паровоза.
Подлинного характера событий и их значения не дано было понять и политическим лидерам того времени. Для большинства интеллигенции и умеренных демократов революция стала полнейшей неожиданностью. Многие мечтали лишь о такой революции, которая, поколебав устои царизма, привела бы к созданию конституционной монархии. Ждали демократических свобод за счет ограничения власти царя, но не полного краха сложившегося строя. Сам лозунг «Долой самодержавие!» для многих политических партий был лишь бойким призывом, а не практической задачей дня.
Меньше всего ожидали революционных действий с таким исходом политические деятели в эмиграции, в первую очередь социалисты. Революция оказалась внезапностью даже для авантюристов из ленинского крыла. 4 февраля 1917 года Шляпников от имени русского бюро ЦК большевиков сообщил Ленину в Швейцарию: «Политическая борьба с каждым днем обостряется, недовольство бушует по всей стране. Со дня на день может вспыхнуть революционный ураган». Кстати, информация Шляпникова была запоздалой. Царь к этому времени уже отрекся от престола. Информацию приняли с недоверием. Еще до этого, в январе 1917 года, Ленин, выступая перед швейцарской молодежью в Цюрихе, сказал, что он и другие «старики», пожалуй, не доживут до революции.
Но и тем левым политикам, которые своими глазами видели вздымающиеся волны протеста, все это казалось случайной вспышкой, обреченной на провал. Тем более что провинция еще спала крепким сном. Да и просыпаться-то она начала лишь тогда, когда заполыхала гражданская война. Перед Февралем для обсуждения быстроменяющейся ситуации в Петрограде неоднократно собирались представители левых партий и групп. Когда на этих собраниях говорили о революции, то одни полагали, что ее прихода надо ждать лет 30, другие — 50. При этом ссылались на то, что волнения еще не затронули реальных интересов масс. С точки зрения марксистской догматики подобные рассуждения были правильными, поскольку исходили из ложного представления, что революцию совершают якобы массы, а не кучки авантюристов. В России народные массы были ни при чем, все решалось в Петрограде партийными активистами и боевиками.
Деятели либерального, буржуазно-демократического толка и парламентской ориентации не решались воспользоваться событиями, чтобы добиться радикальных политических реформ, и тем более не решались взять власть в свои руки. И вся эта политическая неустойчивость, вязкость, тактика выжидания продолжались до тех пор, пока не стало ясно, что правящий самодержавный режим уже не в состоянии утихомирить волнения в Питере и Москве, остановить разложение армии. Все это очевидным образом грозило перерасти в кровавый бунт.
