Вивьен, несмотря на не покидавшую ее тревогу и страх, с уважением наблюдала за уверенными действиями лаборанта. Все в этой комнате с громоздкой и какой-то неправдоподобной аппаратурой было особенным, принадлежащим скорее науке вообще, чем тому знакомому шумному миру больницы, который остался за дверью. От этих зловещих тяжелых аппаратов и приспособлений зависит теперь ее судьба, подумала Вивьен. Если бы Майк был здесь, ей не было бы так страшно.
Доктор Белл и Люси Грэйнджер ждали, когда будут готовы контрольные снимки. Наконец, вот они – один за другим. Вкладывая каждый из них в негатоскоп, доктор Белл внимательно сравнивал их с теми, что были сделаны две недели назад. После него снимки так же тщательно изучала Люси.
– Вы видите какие-либо изменения? – наконец спросила она.
– Боюсь, я ничего не вижу.
– Вот здесь есть небольшое, – указал ей доктор Белл. – Но возможно, это след вашей биопсии. А так особых изменений я тоже не нахожу. Мне очень жаль, Люси, но, кажется, мы мало чем смогли помочь вам, – добавил он почти виноватым голосом. – Вы сами скажете Джо Пирсону или мне сделать это? – спросил он, собирая снимки в папку.
– Я сама скажу ему, – промолвила Люси, думая о чем-то своем. – Пожалуй, я сделаю это сейчас же.
Сестра Уайлдинг, отбросив со лба седую прядь, упрямо выбивавшуюся из-под белой шапочки, быстро шла по коридору четвертого этажа. За ней следовал Джон Александер. Наконец она остановилась у одной из дверей и заглянула в палату.
– К вам посетитель, миссис Александер, – бодрым голосом воскликнула она и, отступив, пропустила Джона.
– Джонни, родной мой! – Элизабет радостно протянула к нему руки, слегка поморщившись от боли, вызванной резким движением. Джон наклонился и нежно обнял ее. На минуту она успокоенно и облегченно замерла в его объятиях, а затем отстранилась. Оба вдруг почувствовали натянутость, словно давно не виделись, и от неожиданности этой встречи не знали, о чем говорить.
– Я выгляжу ужасно, – наконец растерянно сказала Элизабет.
– Ты прекрасно выглядишь.
– Все получилось так неожиданно. – Она смущенно посмотрела на свое неуклюжее больничное одеяние. – Я ничего не захватила с собой, даже ночной рубашки.
– Я понимаю, дорогая.
– Я составлю список, и ты все мне принесешь. Сестра Уайлдинг задернула штору, отделявшую койку Элизабет от еще одной койки в палате.
– Ну вот, теперь вы совсем одни и можете поболтать вдоволь. А потом, мистер Александер, я покажу вам вашего малютку, – приветливо сказала она и вышла.
Лицо Элизабет мгновенно изменилось, в глазах были страдание и тревога.
– Джонни, родной, он будет жить?
– Видишь ли, детка… – И Джон растерянно умолк.
– Я хочу знать правду. Сестры не говорят мне… – Голос Элизабет задрожал.
Джон понял, что сейчас она разрыдается.
– Я видел доктора Дорнбергера, – начал он, осторожно подбирая слова. – Он сказал, что есть надежда. Ребенок сможет выжить, но шансов у него… – Он удрученно умолк.
Руки Элизабет бессильно упали на подушку.
– Значит, надежды нет?
Что он должен сказать ей, мучительно думал Джон. Вселить ненужную надежду? Ну а если ребенок умрет?
– Он, знаешь.., очень маленький. Родился слишком рано. Если какая-нибудь инфекция, он может не выдержать… – тихо сказал он.
– Спасибо, Джонни. – Элизабет крепко ухватилась за его руку. Глаза ее были полны слез, и Джон почувствовал, что сам близок к тому, чтобы расплакаться, как мальчишка.
– Что бы ни случилось, Элизабет, родная, у нас еще все впереди. Мы еще молоды… – сдерживая дрожь в голосе, утешал он ее.
– Но это.., это уже второй, Джонни… – безутешно разрыдалась она. – Это так несправедливо…
– Ну поплачь, поплачь, моя маленькая. Тебе станет легче, – нежно успокаивал он, обхватив руками и прижимая ее голову к своей груди. Рыдания понемногу затихли.
– Дай мне носовой платок, – наконец промолвила Элизабет и вытерла мокрые глаза.
– Ну вот видишь, теперь тебе легче. Элизабет с трудом заставила себя улыбнуться.
– Знаешь, Джонни, пока я здесь лежала, я все обдумала…
– Что, родная?
– Ты должен учиться дальше.
– Ну зачем ты опять об этом? Мы ведь все решили.
– Нет, Джонни. – В голосе Элизабет, все еще слабом, прозвучали твердые нотки. – Я всегда этого хотела, да и доктор Коулмен советует.
– Ты представляешь, во что это нам обойдется?
– Да. Я пойду работать.
– А маленький как же? – нежно спросил он. На секунду воцарилось молчание. Затем Элизабет тихо сказала:
– Все еще может случиться, Джонни.
Дверь тихо отворилась, пропустив сестру Уайлдинг. Она сделала вид, что не замечает заплаканного лица Элизабет, и профессионально бодрым голосом сказала, обращаясь к Джону:
– А теперь, мистер Александер, я позволю вам взглянуть на вашего сына.
***Передав Джона Александера сестре Уайлдинг, доктор Дорнбергер направился в палаты для новорожденных. Они находились в дальнем конце длинного, окрашенного в светлые тона коридора. Это отделение больницы было заново отремонтировано и несколько перестроено всего два года назад и выгодно отличалось от других отделений обилием света и простора. По привычке доктор Дорнбергер останавливался почти у каждой двери и смотрел через ее стеклянную верхнюю часть на ряды крохотных кроваток, где лежали младенцы.
Они выиграли свою битву за жизнь, думал он. Теперь их ждут дом, родительская ласка и забота, а затем школа и потом уже еще более жестокая борьба за свое место под солнцем. Они познают все – радость успеха, горечь поражений. Но пока первый свой бой они выиграли – они живут.
А вот этим, по другую сторону коридора, упрятанным в инкубаторы, не повезло с самого начала. Им предстоит еще нелегкая борьба за жизнь. И доктор Дорнбергер, пройдя мимо общих палат, направился в палату особых случаев. Осмотрев последнего, самого слабенького и крохотного, младенца Александера, он сокрушенно покачал головой и методично, как всегда, написал на карте все необходимые назначения.
***В то время как доктор Дорнбергер покидал палату через одну дверь, сестра Уайлдинг уже вводила Джона Александера через другую.
Как и все, кто входил в палату слабых и недоношенных младенцев, они облачились в стерильные халаты и закрыли лица марлевыми повязками, хотя посетителей от младенцев отделяла перегородка из толстого стекла. Сестра Уайлдинг постучалась в нее, чтобы привлечь внимание дежурной сестры.
– Покажите младенца Александера! – громко крикнула она, чтобы та ее услышала. Сестра кивнула и прошлась по рядам инкубаторов, а затем остановилась и указала на один, слегка повернув его, так чтобы Джону было лучше видно.
– Боже мой! – Этот похожий на тихий стон возглас сорвался с губ Александера совершенно непроизвольно, хотя он готовил себя к самому худшему.
– Да, он очень маленький, – сочувственно произнесла сестра Уайлдинг.
– Но я.., я никогда не представлял, что могут быть такие, – растерянно проговорил Джон, глядя на младенца. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, и лишь еле заметное колебание крохотной грудки свидетельствовало о том, что он дышит. Он был таким маленьким, беззащитным и жалким, его сын.
Дежурная сестра, увидев замешательство и растерянность Джона, подойдя поближе, стала профессионально объяснять режим ухода, температуру инкубатора и другие подробности.
– Да, да, понимаю, – пробормотал Джон, не отрывая глаз от крохотного тельца. – Он будет жить? – наконец, собравшись с силами, спросил он. – У вас бывали такие случаи?
– Бывали, – серьезно, с сознанием ответственности ответила сестра. Она была совсем юной, небольшого роста, с рыжими волосами, но в ней уже чувствовалась профессиональная уверенность. – И многие из них выживали, если боролись за жизнь.
– А этот.., он борется?
– Еще рано делать выводы, – уклончиво ответила сестра. – Но борьба будет для него нелегкой, – добавила она.
Джон еще раз посмотрел на крохотное личико, тщедушное тельце и вдруг остро осознал, что это частица его самого, его плоть, это его сын, и ему захотелось крикнуть ему: «Ты не один, сынок, я пришел к тебе, я здесь! Вот мои руки, вот весь я сам. Возьми мои силы, мою кровь, мое дыхание, но только борись, только выживи. Я твой отец, и я люблю тебя!»
Джон почувствовал на своем рукаве пальцы сестры Уайлдинг.
– Пойдемте.
Он покорно кивнул и, бросив еще один прощальный взгляд на младенца, дал себя увести.
***Люси Грэйнджер постучалась и вошла. Доктор Пирсон сидел за своим столом, углубившись в бумаги, а в дальнем углу доктор Коулмен проглядывал папку с историями болезни. Как только Люси вошла, он обернулся.
– Я принесла рентгеновские снимки, – сказала Люси.
– Ну и что в них нового? – живо спросил Пирсон, отодвигая какие-то бумаги и освободив место на столе.
