Чё б не поговорить. А ты чего в маске-то?
Похоже, старик не узнал его, либо никогда о нём не слышал. Морен улыбнулся.
— Я ищу нечисть, проклятого. Его видели в усадьбе Кременских пару дней назад. В эти дни в деревне не случалось ничего странного? Может, кто заприметил дикого зверя? Люди, животные не пропадали?
— Да нет, всё, как всегда. Лиса иногда в курятник заберётся да кур подушит, но куда ж без?
— В полях тоже спокойно?
— Ты чё, за полуденницей гоняешься? Спокойно у нас. Нечисти отродясь не было. Раз в год, может, забредёт какая тварь, да граф с ними быстро справляется, не церемонится…
— Чё ты мелешь?! — прозвучало с порога. Морен обернулся на голос — к ним на крыльцо вышла дородная женщина в цветастом платке, из-под которого выглядывали растрёпанные седые пряди. — Графа же нечистый убил! В дом забрался. И жену его утащил!
— Всё ты врёшь, женщина, — ощетинился старичок, демонстрируя тёмно-жёлтые зубы. — Опять мелешь, старая? Наслушаешься бабских сплетен и сама болтать начинаешь. Когда это нечисть в богатый дом забиралась? Чепуха это всё!
— Какие сплетни?! — искренне возмутилась женщина. — Ты посмотри, а! Давеча Иришка приезжала, сказала забыть, кто что в доме видел аль слышал, вот он с тех пор и твердит, как заговорённый: «Не было ничего!» — передразнила она мужа. — Его ж — окаянного — весь дом слышал! Медведь зимой и тот так не воет! Иришка ещё плотника позвать не успела — гроб сколачивать, а девки у реки уже шептались, что свещенника звать надобно, иначе никто работать туда не пойдёт. А лучше О-хот-ни-ков, — она выделила последнее слово, растянув гласные и произнеся его почти по слогам.
Старичок сплюнул под ноги, и женщина взбеленилась от гнева. С каждым словом её речь становилась всё громче и быстрее, пока слова не слились в неразборчивый шумный поток:
— А ты-то много знаешь?! Сидишь, как сыч, на своём крыльце, ни с кем дружбу не ведёшь, людей не слушаешь, упрямый, старый…
— Вы знали графа? — Морен мягко перебил её.
Женщина смерила его взглядом, но ответила:
— Знала, а то как же. Как хозяина и не знать-то?
— Вы можете рассказать мне о нём?
— Было бы чего. Знать мы его знали, но к нам он не захаживал. В лицо его всего пару раз видела, да и то по молодости. Раньше, бывало, напьётся да приедет в село посреди ночи девок портить. И ведь не откажешь же ему. Прошлый граф, отец его, себе такого не позволял. Вот Иришка часто заезжает, волнуется, спрашивает всего ли нам хватает.
— Вы про Ирину?
— Её самую, дочку его. Теперь уж она графиня, а? — её губы растянулись в полной довольствия улыбке, словно ей самой предложили перенять титул. — Раз в месяц всегда приезжает, спрашивает, как мы тут, со старостой общается. Если что нужно — лошадей, плугов иль тележку новую, — сразу всё достаёт.
Морен внимательно оглядел деревню вокруг. Сбор пшеницы уже миновал, и в каждом дворе покоились заготовленные на зиму стога сена. Чем вызвана такая забота о крестьянах, несложно понять — взамен они работали на хозяев имения в усадьбе, садах и полях, отдавая большую часть урожая. Морен и раньше бывал во владениях дворян, но этот край выглядел на порядок лучше, чем все остальные. Каждый дом ухожен, крепок и цел — ни одной покосившейся, пустой или подгнивающей хаты. На лугах паслись откормленные коровы, во дворах бегали куры и горделивые гуси, вокруг огородов — ровный забор, и почти у каждого порога высокие мальвы всевозможных цветов. О людях в Тихомирье заботились, и это сразу бросалось в глаза.
— Ваш муж сказал, — вернулся к разговору Морен, — что граф защищал имение от проклятых. Это правда?
Старик махнул рукой, отвечая сам:
— Да было б от кого защищать! Тихо у нас, мирно. Всю жизнь я здесь живу, и хоть бы один зверь забрёл к нам. Волков и тех нет, а ты говоришь проклятый!
— Так это не врут, получается? — шёпотом, точно боялась накликать беду, обратилась к Морену женщина. — Графа правда проклятый твой убил? Окаянный?
— Да. И я как раз ищу его. Не подскажете, где мне найти Якуба? Он работает плотником в усадьбе.
— И не только в усадьбе. Он и в деревнях чинит, коли мужик, как мой, непутёвый и сам починить не может. Он сейчас у Пруськи — ей свиньи забор разворотили, вот он его и чинит. А сама Пруська в садах, как и все наши девки. Сбор урожая нынче, не до болтовни им.
Морен поблагодарил их и направился к указанному дому. Ещё издали он заметил человека, которого и описывала ему Ирина. Крупный, широкоплечий мужчина с кустистой бородой и большими ручищами. Он вбивал колья будущего забора в землю и то и дело утирал со лба градом льющийся пот. Когда Морен спустился с лошади перед ним, он бросил на него быстрый взгляд и тут же побелел, как молоко.
— Якуб? Могу я поговорить с вами?
— Вы Скиталец, да? — спросил он заплетающимся языком. — Иришка говорила, что в Церковь обратится, но мы Охотников ждали. Вы на Охотника не похожи, на него похожи…
— Я и не Охотник, вы правы. Но Церковь направила меня, — терпеливо ответил Морен, хотя у него самого сводило скулы — он не любил говорить, что работает на Церковь, хотя именно за это Церковь ему и платила. Да и люди охотнее ему верили и меньше боялись, когда слышали, что он пришёл по воле Единого Бога, а не по обещанию звонкой монеты.
Якуб утёр лоб фартуком, сложил в его карманы инструменты и вытер грязные от земли руки о собственные штаны.
— Вы пришли про окаянного спрашивать, да?
— Да. Вы его видели?
— Не видел я его. Когда в спальню вошёл, не было уже там никого. Окно разворочено, да Иришка без сознания лежит. И Мирина — графиня то бишь — на полу умирала. Лицо когтями разодрано. Крови столько было…
Он то и дело отводил глаза, не глядел на Морена прямо и запинался, не закончив мысль. Плотник был выше него почти на голову и вдвое крупнее в плечах, отчего смотрелся его страх весьма комично.
— А до того, как вы вошли туда? Слуги в доме говорят, что слышали крики.
— Дык были крики. Я в тот вечер пришёл порог чинить. Днём работы много было, пришлось вечером прийти — граф за такое не бранился. Хозяева ругались, крику на весь дом. Ну дык они часто ругались. Граф выпить любил, а как
