Лекция 15 ПОСТРАДАВШЕГО
Жизнь Иисуса Христа — это не триумф, а унижение, не успех, а неудача, не радость, а страдание. Именно благодаря этому обнажается бунт человека против Бога и необходимо следующий за этим гнев Божий, но вместе с тем раскрывается и то милосердие, с которым Бог сделал своим дело человека, а также его унижение, неудачу и страдание, чтобы это уже не должно было быть делом человека.
В катехизисе Кальвина вы можете прочитать весьма примечательное утверждение о том, что в символе веры жизнь Иисуса вплоть до страстотер-пия обойдена, поскольку то, что произошло в этой жизни до страстотерпия, не относится к «существенному содержанию нашего спасения». Я позволю себе сказать об этом: здесь Кальвин заблуждается. Как можно говорить о том, что остальная жизнь Иисуса не имеет существенного значения для нашего спасения? Чем бы она была и что должна была бы означать? Просто излишней историей? Я склонен думать, что жизнь Иисуса вся целиком связана с тем, о чем говорит положение: «пострадавшего…».
Кальвин дает нам отрадный пример того, что ученики даже великого учителя видят иногда лучше, чем он. В Гейдельбергском катехизисе, составленном учениками Кальвина Олевианом и Урси-ном, говорится: (вопрос 37) «Что ты понимаешь под словом «пострадавшего»? — То, что Он телом и душой во все время Своей жизни на земле, а особенно в конце этой жизни испытывал гнев Бога против греха всего человеческого рода». В пользу позиции Кальвина можно было бы указать на то, что Павел и послания в Новом Завете вообще почти не обращаются ко «всему времени» жизни Христа и что апостолы и после завершения истории проявляют к этому удивительно мало интереса. Их взгляд прикован лишь к одному — к тому, что Он, преданный иудеями, попал в руки язычников, был распят на кресте и воскрес из мертвых. Однако то обстоятельство, что изначальная христианская община столь полно сконцентрировалась на распятом и воскресшем, следует понимать не в плане исключения, а в плане включения. То, что Христос умер и воскрес, следует рассматривать, хотя здесь и налицо сведение всей жизни Иисуса к ее части, как развертывание и проявление этой жизни. Вся жизнь Иисуса подпадает под это слово «пострадавшего».
Все это представляет собой в высшей степени удивительный факт, к которому мы предыдущим не подготовлены напрямую. Иисус Христос, единственный Сын Бога, наш Господь, зачатый Святым Духом, рожденный Девой Марией, истинный Сын Божий и истинный сын человеческий. Как соотносится с этим представление всей его жизни под знаком «пострадавшего»? Ведь следовало бы ожидать иного, чего-то светящегося, торжествующего, успешного, наполняющегося радостью. А мы не слышим ни слова об этом, и все целое этой жизни оказывается под знаком господства того, что выражено высказыванием: «пострадавшего». Действительно ли это нечто последнее и окончательное?
Нельзя, разумеется, оставлять без внимания то, как завершается все в целом: на третий день воскрес из мертвых. И вообще жизнь Иисуса не предстает как полностью лишенная признаков грядущей радости и грядущей победы. Ведь не случайно столь много говорится о «вознесении радости» и столь часто встречается образ свадьбы с ее радостью. И хотя мы не без удивления неоднократно слышим, что Иисус плакал, но ни разу не слышим, что Он смеялся, все же следует сказать: во всем его страдании постоянно просвечивает какая-то радость в окружавшей его природе, в детях, а главное — присутствует какая-то радость в самом его существовании, в его миссии. А однажды мы слышим о его радости по поводу того, что Бог укрыл нечто от мудрых, но открыл это несведущим. И в чудесах, творимых Иисусом, присутствуют торжество и радость. Исцеление и поддержка приходят в жизнь людей.
Здесь становится видно, о ком идет речь. В истории преображения, где рассказывается, что ученики видели Иисуса в одеждах настолько белых, насколько на земле нельзя выбелить, предвидится это другое, предвидится исход этой жизни, можно также сказать — ее начало и исток. Бенгель был, несомненно, прав, когда говорил об Евангелиях, повествующих о том, что происходило до воскресения: обо всех этих историях об Иисусе можно сказать «spirant resurrectionem». Однако больше этого действительно нельзя сказать. От начала и до конца здесь ощущается определенная атмосфера — атмосфера победоносной божественности.
В настоящем же эта жизнь действительно есть страдание с самого начала. Повествование евангелистов Луки и Матфея не вызывает сомнений, что уже детство Иисуса, его рождение в яслях в Вифлееме находилось под знаком страдания. Этот человек в течение всей своей жизни остается преследуемым, чужаком в своей семье — что за предосудительные слова способен Он сказать! — и в своем народе остается чужаком в сферах жизни государства и церкви и культуры. А каким путем неудач шествует Он! А сколь одиноким и непривечаемым предстает Он среди людей, перед вождями своего народа, да и перед народными массами и даже в кругу своих учеников. В этом самом узком кругу найдет Он предающего Его человека, и человек, которому Он говорит: «Ты есть камень…» — трижды отречется от Него. И наконец, именно об учениках говорится, что, «оставив Его, бежали». А народ хором призывает: «Смерть Ему! Распни Его!»
Вся жизнь Христа свершается в таком одиночестве и в тени надвигающегося креста, и если то там, то здесь вспыхивает свет воскресения, то это скорее исключение, которое подтверждает правило. Сын человеческий должен идти в Иерусалим, должен быть там осужден, подвергнут бичеванию и распят — с тем чтобы воскреснуть на третий день. И к гибели Его влечет прежде всего именно это господство долженствования.
Что это означает? Не противоположно ли это тому, что можно было бы ожидать при наличии вести о том, что Бог стал человеком? Здесь же претерпевается страдание. Обратите внимание, что именно здесь впервые в символе встречается нам великая проблема зла и страдания. Конечно, нам приходилось уже не раз иметь с этим дело. Однако в буквальном смысле мы здесь в первый раз сталкиваемся с указанием на то, что в отношении между Творцом и творением не все обстоит наилучшим образом, что существует скорее какая-то несправедливость, какое-то разрушение, что тут причиняется боль и претерпевается страдание. Впервые нам говорится о теневой стороне бытия здесь, а не в первом положении, где ведется речь о Боге-Творце. Не при описании творения как неба, так и земли, а здесь, при описании земной жизни ставшего творением Творца предстает зло, здесь становится видимой вдали и смерть.
А если дело обстоит таким образом, то это означает, что в любом случае требуется сдержанность при всяких сколько-нибудь самостоятельных описаниях порока и зла. Когда предпринимались попытки подобного рода, то в меньшей или в большей степени упускалось из виду, что вообще все это выступает на передний план в связи с Иисусом Христом. Он претерпел страдания, Он сделал видимым, как обстоит дело со злом, с бунтом человека против Бога. Что знаем мы о зле и о грехе, что знаем мы о том, что такое страдание и что означает смерть? Здесь мы и узнаем все это. Здесь весь этот мрак предстает в своей реальности и истине. Здесь возносится и наказуется стенание, здесь становится видимым реально, каковы отношения между Богом и человеком. Что все наши стенания, что все то, что человек считает своим знанием о своей глупости и греховности, а также о греховности мира, что все наши рассуждения о страдании и смерти — что все это в сопоставлении с тем, что становится видимым здесь? Он, Он пострадал, тот, кто есть истинный Бог и истинный человек. Всякое самостоятельное, то есть отделенное от Него, рассуждение на все эти темы необходимо является недостаточным и неполным. Всякая речь о данном предмете всегда будет чем-то неподлинным, если не будет исходить из этого центра. Сегодня стало очевидным то обстоятельство, что человек в состоянии перенести самые ужасающие удары судьбы и пройти незадетым через все, как сквозь ливень. Сейчас мы знаем, что ни страдания, ни зло не постигаются нами в их подлинной реальности. Мы можем поэтому постоянно ускользать от знания о своей вине и грехе. Подлинное знание придет лишь тогда, когда мы постигнем, что Он, тот, кто есть истинный Бог и истинный человек, претерпел страдания. Другими словами, требуется вера для того, чтобы увидеть, что такое страдание. Здесь было страдание. Все прочее, что мы знаем как страдание, есть неподлинное страдание в сопоставлении с тем, что произошло здесь. Лишь соотносясь с произошедшим здесь, можно познать, почему в тварном космосе открыто и явно наличествует страдание — это причастность тому страданию, которое претерпел Он. Если мы примем во внимание это «пострадавшего», то будем стремиться исходить из следующего обстоятельства: это был Бог — тот, кто стал человеком в Иисусе Христе, кто должен был претерпеть страдания, причем претерпеть их не из-за их поведения по отношению к Нему. От Вифлеема до момента смерти на кресте окружающий Его людской мир отворачивался от Него, отвергал, преследовал, а в конце обвинил, осудил и распял Его на кресте. Это посягательство человека на Него, на самого Бога. Здесь обнажается бунт человека против Бога. Божий Сын не принимается, а отвергается. С Божьим Сыном люди оказываются в состоянии сделать лишь то, что сделали злые виноградари согласно соответствующей притче: вот идет сын и наследник, давайте убьем его, а его наследие возьмем себе.
