— Нашел? — спросил он у меня.
— Да. — сказал я. — Векшин их под ванну засунул.
— Одни брюки были?
— Одни.
— Ну ладно... — генерал Орлов повернулся генерал к майору Лупилину. — Значит, говоришь, депутат тебя бежать уговаривал?
— Так точно!
— И почему же ты не побежал, а?
Майор замешкался с ответом, и генерал несильно ударил его волосатым кулаком по лицу.
Что-то хрустнуло в майоре, он качнулся назад, но тут же выпрямился, застыл, как прежде, вытянув руки по швам.
— Как можно-с, господин генерал! — не обращая внимания на текущую из носа кровь, ответил он. — Я не имею права покидать территорию этой квартиры без вашего разрешения-c!
— Прости его, Гриша. — мягко проговорила Екатерина Тихоновна. — Он не хотел тебя огорчать. Это депутатова работа!
— Слышал? — сказал генерал Орлов майору. — Пойди, принеси тряпку. Подтирать будешь.
И он повернулся к депутату Векшину.
Почему-то, хотя во сне Векшин и пытался укусить меня, мне стало жалко его.
— Извините, Григорий Иванович. — сказал я. — Рудольф, конечно, виноват. Но я обещал, что вы не будете его чрезмерно наказывать.
— Да, Гриша. — поддержала меня Екатерина Тихоновна. — Высечь высеки, но поаккуратнее. Чтобы работать мог. А ты, Федя, возьми там, в шкафчике, бутылку. Налей, а то сердце чего-то защемило.
— Как скажешь, Катенька! — сказал генерал и скомандовал майору, чтобы тот принес из коридора скамью.
Сам же подошел к столу, на котором, исполняя просьбу Екатерины Тихоновны, я уже поставил два стакана — один для своей супруги, другой для себя, и осушил мой стакан.
Я хотел сделать ему замечание, но увидел, как затягиваются дымкой черно-пе- туховые глаза, и промолчал. Поставил на стол еще один стакан для себя.
— Николай Федорович Федоров, — сказал я, наполняя стаканы, — считал, что первоначальный быт человечества отличался решительным перевесом причин к единению над поводами к разъединению. Мне хотелось бы выпить за то, что в нашей стране в целом и квартире в частности мы продолжаем при этом сохранять этот душеполезный баланс.
— Какой у меня супруг умный! — сказала генералу Орлову Екатерина Тихоновна. — Ничего понять невозможно. Не то что у тебя. Тебя, Гриша, право же, иногда даже и слушать неинтересно.
— Мы Федоровых в партшколе не проходили. — закусывая, сказал генерал. — Там все про равенство и братство да про общность советских людей толковали. Вот мы и общаемся, понимаешь ли.
Майор Лупилин тем временем — это ли не живая иллюстрация перевеса причин к единению над поводами к разъединению! — привязал депутата Векшина к скамье, и генерал Орлов встал.
Вытер о штаны руки и взял плеть.
— Ты, Гриша, не увлекайся! — глядя на широкую спину генерала, попросила такая прекрасная, такая нежная и заботливая сегодня Екатерина Тихоновна. — Депутатов беречь велят, я по телевизору слышала.
— Ага! — сказал генерал и взмахнул плетью.
Раздался удар, а потом крик депутата Векшина.
Я на порку смотреть не стал.
Все-таки, несмотря на проступок Векшина, я по-прежнему считаю его своим другом.
— Ты видишь, Рудольф, — уходя из кухни, сказал я. — Я сделал для тебя все, что обещал. Терпи, друг. А потом я навещу тебя, чтобы почитать газеты и
Н.Ф. Федорова.
Я собирался лечь спать, но мешали крики Векшина, мешал портфель, который Екатерине I Поляковой удалось переправить с Юпитера.
Портфель стоял под столом и смотрел, как я лежу в постели и слушаю крики Рудольфа.
Зачем он так кричит? Ведь он же знает, что кроме него в квартире живут и другие масоны.
Я встал и открыл портфель.
Я так и знал — там послание...
Это была рукопись Ш-С.
Оказывается, Ш-С., не спросив разрешения и даже не посоветовавшись со мною, переправил ее инопланетянам с экспедицией полковника Федорчукова и Екатерины I Поляковой, но руководство Юпитера вернуло рукопись мне, как Ге - рою Вселенского Союза, для рецензии.
Не понимаю, почему Ш-С. не передал свой отчет о проделанной работе мне лично... Читается он легко.
Когда я завершил чтение, экзекуция на кухне тоже закончилась.
Влажно темнел вымытый майором пол, на диване, поджав под себя ноги, спала Екатерина Тихоновна, а на столе стояла пустая бутылка емкостью в 0,75 литра и рядом — в 0,5 литра, но тоже пустая.
А когда я доставал 0,75 литра, бутылка была полной.
Я полюбовался своей спящей супругой и подумал, что правильно отмечал Н.Ф. Федоров, когда говорил, что протрезвление — не только нравственная, но и физическая необходимость.
— Этот телефон не подлежал никакому притрагиванию... — сказала сегодня Раиса Максимовна Горбачева. Она рассказывала нам с экрана телевизора об августовском отдыхе в позапрошлом году в Фаросе.
Какой все-таки замечательный у нее язык!
Не зря Раиса Максимовна так долго работала вместе с академиком Лихачевым в Фонде культуры!
Я решил не терять времени.
— Вы должны это запомнить, господин Орлов! — строго сказал я, повернувшись к черно-петуховому казачьему генералу. — Моя супруга Екатерина Тихоновна не подлежит никакому притрагиванию.
Генерал Гриша даже поперхнулся от неожиданности.
— Чего-о? — спросил он. — Чего-о ты сказал?
И глаза его начало затягивать дымкой, как вчера, когда он готовился наказать провинившегося депутата Векшина.
— Федя хотел показать, каким культурным языком разговаривает Раиса Максимовна. — объяснила Екатерина Тихоновна.
— Нам всем надо учиться этому языку! — подтвердил я и очень твердо посмотрел в глаза Орлову.
Тот вынужден был признать мою правоту.
— Это да. — сказал он и с сожалением посмотрел на свой волосатый кулак. — Культурёшки всем не хватает. Только партшкола закончена, так чего понимаем.
Ходил сегодня к Ш-С.
Хотел рассказать, что рукопись, переданную мне на рецензию, я прочитал. Но самого Ш-С. не увидел, хотя и долго ждал его.
Зато увидел, как живет сестра Ш-С..
Жить, конечно, всем сейчас становится немножко труднее.
Вот и в семье сестры Ш-С. раньше любили вареную колбасу, белый хлеб с маслом, чай с сахаром и пирожными, а теперь все любят мэра Собчака, правительство Гайдара и президента Ельцина.
Меня немножко удивляет это, но, как говорится, о вкусах не спорят. У каждого своя жизнь, и каждый понимает ее смысл по-своему. И депутат Векшин, и я, и сам генерал Орлов.
А Ш-С., в принципе, прав.
Хотя некоторым и кажется странным любить упырей, как своих близких, как жен, как мужей, но ведь мы же знаем, что царство человека не от мира животных. Почему же тогда человеку не быть способному и на такую высокую любовь, о которой пишет Ш-С.
Прочитал сегодня в газете, что снимается новый художественный фильм «Егор и его команда» по мотивам известной повести Гайдара.
Главный герой фильма собирает компанию демократически настроенных реформаторов, разыскивает с ними одиноких подпольных миллиардеров и помогает им приобретать фабрики, заводы, земли, города и даже отдельные республики.
В газете написано, что это будет нужный для воспитания молодежи фильм, и я решил, что неплохо бы написать текст песни для него со словами из философии общего дела.
Хотел посоветоваться со своим другом Векшиным, но он был занят, в чуланчик к нему заглянул в гости пьяный Гриша Орлов...
Странно, но порою мне становится неприятной добросовестность, с которой генерал Гриша относится к порученному ему воспитанию узников приватизации.
Покинув туалет, я долго стоял у окна на кухне, смотрел на грязный снег во дворе, на косую тень водосточной трубы и все бормотал, бормотал поэтические строки, пытаясь составить текст песни для фильма.
Жил один мешок на свете...
И другой мешок искал...
А еще мешок — в ракете К дальним звездам улетал...
Не знаю.
По-моему, это вряд ли подойдет, хотя Егора Тимуровича на наших масонских сходках и называют мешком.
Вернулся из командировки в Израиль Давид Эдуардович, и у нас наступила оттепель...
Снег за ларьками у метро растаял, проступили обломки ящиков, пустые бутылки, чьи-то кости.
Меня это трогает и вдохновляет.
Сегодня долго сидел за ларьками, пил пиво и сочинял стихи.
Стихи такие...
В затылке сирены примолкли,
Чело не туманит печаль.
На всех космодромах промокших Сгущается мертвая даль...
Прочитал эти стихи бомжу, лежащему рядом, и бомж заплакал.
Это хорошо.
Это значит, что высокое искусство по-прежнему нужно простому народу. Хотя, конечно, в отличие от сыновнего дела, искусство — только подобие воскрешения.
Приехал погостить брат моей супруги Екатерины II.
Человек он военный и, выпив на кухне, заспорил с генералом Орловым насчет Бориса Николаевича.
— Это выдающийся стратег! — говорил он. — Уж на что талантливые полководцы Наполеон и Гитлер были, а и они об эту Россию зубы обломали. А Борис Николаевич — нет. Он сумел-таки сокрушить заразу. Ему, если разобраться, чин генералиссимуса присвоить можно.
