—Вы... —у Стеблицкого пересохло в горле. Уже когда он все решил и решился. Было жутко и вдобавок обидно. — Вы, что же, так и оставите?
—Вот, опять испугался! Что ж, поскольку вся канитель началась с чуждого нам поджигателя, мы вправе предположить, что вмешательство потусторонних сил началось... А я... я еще не волшебник, я только учус-с, —Барский пропел это смиренным дискантом, но, видя вытянувшуюся физиономию Стеблицкого, захохотал. —Но не будем пессимистами и спрячем голову в песок! Страшнее милиции, конечно же, ничего на свете нет! А против нее я как раз предпринял кое-какие меры. Во-первых, ликвидировал “Мерседес”, во-вторых, заставил милицию купить у Карпухина полотна. После этой сделки стороны обоюдно ошалели и пребывают в этом состоянии до сих пор. Но я еще им добавил. Я подбросил им труп — в чашу городского фонтана. Пусть ломают голову!
— Чей труп? — с ужасом спросил Стеблицкий.
—Не бойтесь, ничей. То есть, труп как таковой. Абстрактная криминалистическая загадка, символ вечной тайны. Неизвестный обезображенный труп в чаше городского фонтана -при полном отсутствии улик и свидетелей. Не об этом ли мечтают все сыщики мира?! Тело тщательно упаковано в несколько слоев серебристого целлофана...
— Почему — целлофана?.. — хрипло прошептал Стеблицкий.
—Мне показалось, так приличнее... Все-таки городской фонтан, гуляют дети... А я просил у князя тьмы труп пострашнее. Так что наивные глазенки маленьких человечков не должны увидеть ничего, кроме сверкающей упаковки... Зато сыщикам будет куда как интереснее. Представьте, слой за слоем снимать гремящую серебристую пленку и с замиранием сердца предвкушать...
У Стеблицкого подобная перспектива не вызвала однако зависти. ОН уяснил одно, что число глупостей, наделанных Барским с помощью пиджака катастрофически растет, и следует поторопиться. Нетерпение, видимо, слишком хорошо читалось в его лице, потому что Барский оборвал себя на полуслове и заговорил о другом, с подобострастными и брезгливыми интонациями:
— Впрочем, что ж я вас баснями? Разоблачайтесь, Олег Петрович, опробуем пиджачок-то... Истомились, небось, сгораете в огне желаний?
—У меня большие серьезные планы! —горячо и убедительно сказал Стеблицкий. —Не хочется, чтобы им помешали в самом начале. — Да уж верю! — усмехнулся актер. — Как там, “я планов наших люблю громадье”?..
Он вдруг встал и сбросил с плеч халат. Распутные гурии зашевелились и гибкими руками в один миг обвили по-зимнему бледное тело актера, от чего он сделался отдаленно похожим на статую Лаокоона. Олег Петрович занервничал, предвидя безобразие. Но Барский мужественно избавился от пут и, сверкнув очами, крикнул на гурий “Цыц!”, после чего те осыпались, как осенние листья, и оцепенели в полудреме.
—Беда! —пожаловался актер, стаскивая с себя пиджак. —Вот вам наука —не перебарщивайте, когда колдуете... примерьте!
Стеблицкий взял пиджак. От подкладки разило гарью и потом. “Господи! — подумал Олег Петрович, чувствуя сильнейшее головокружение. — Где я? Зачем? Я вовсе ничего не хочу! Я хочу преподавать литературу, слушать музыку и немножко гулять...”
Голый, как Тарзан, Барский, бесстыдно выпятив живот и уперев руки в бока, с нетерпением ждал. Восточные красавицы равнодушно пялились на Стеблицкого сквозь бархатные ресницы. Сверху падали розовые лепестки и золотистый птичий помет. Олег Петрович вспомнил, что, гуляя, можно запросто получить по морде.
“Я не буду много просить, — жалобно подумал он. Это было похоже на молитву. — Я не буду устраивать оргий, покушаться на чью-то бесценную жизнь... Я буду умерен в желаньях и скромен в быту...
— Олег Петрович! — заговорщицки шепнул голый Барский. — Вы бы опробовали вещь, а? Чтобы потом никаких претензий...
—Это что же —желание нужно загадывать? —бледно улыбаясь, спросил Стеблицкий и с отвращением ощупал засаленную ткань пиджака.
— Нужно, Олег Петрович, нужно! — возбужденно бормотал Барский.
“Экая обезьяна! —подумал Олег Петрович. —Не надейся, что мы одного поля ягоды. От меня ты пакостей не дождешься! —он сбросил свой красивый пиджак и надел волшебный, который был ему явно велик. —Преподам же я тебе, дружок, урок интеллигентности и ответственности!”
И, то ли от интеллигентности, то ли оттого, что перед ним стоял актер, Олег Петрович вдруг выпалил:
— Хочу... полного Шекспира в подлиннике!
Несколько секунд они оба ошеломленно глядели на груду переплетенных в кожу томиков, немедленно возникших из небытия, а потом Барский спросил с невольным уважением:
— Знаете? Язык-то?
— Нет! — высокомерно ответил Стеблицкий. — Но теперь буду знать!
— Ага... — потрясенно сказал Барский и облачился в халат.
“Что —съел!” —подумал Стеблицкий, а вслух с рассудительностью умалишенного заметил:
—Займусь сомообразованием, методику преподавания надо менять в корне, возможно, придется реформировать вообще школу... ну-у, ясно, что все это придется в государственном масштабе... Дела много!..
—Но ведь, —скучным голосом произнес актер, —образованием можно, Олег Петрович, и так заниматься... в рубашке... да и не успеете вы —в государственном масштабе... —он внезапно посмотрел Стеблицкому прямо в глаза. —А знаете что, Олег Петрович? Я наверное пиджак вам все-таки не дам! Не дам, не дам, и не просите! Шекспира забирайте — вам его надолго хватит... А, кстати, знаете, что Шекспир был гомик?
Олег Петрович почувствовал во всем своем теле такую скверность, что и не передать. Даже в мокрых штанах было куда легче. Ради чего он смотрел буквально смерти в лицо? Ради чего унижался и изворачивался? Ради сомнительного Шекспира? Смешно! Его и Лев Николаевич не одобрял.
Олег Петрович отпрянул и прокричал заклятье. И в ту же секунду очутился у себя дома.
14.
Господин Королев, удачливый бизнесмен, в личной ванной персонального особняка при помощи бритвы “Жиллет” сражался с собственным лицом. Он видел его в зеркале —с мужественно очерченной линией нижней челюсти, со стальным блеском в глазах. Не хуже, чем у этого типа, что за спиной талдычит из телевизора, отражаясь в том же зеркале: “Я -мужчина, настоящий морской волк. Я выхожу в море. Мои мускулы поют. Я пересекаю три океана. Вот почему мне нужна вода для подмышек “Пинг-Понг”, чтобы чувствовать себя по-настоящему уверенно! “Пинг-Понг” для настоящих мужчин!” При этом он надменно смотрит поверх головы Королева, и океан бессильно отскакивает от его бронзовой груди, а Королев испытывает жгучее желание швырнуть морского волка вместе с телевизором на дно ванны, которая и не ванна вовсе, а, скорее, полубассейн —белый кафель и бирюза Майами-Бич, но сдерживает себя, потому что настоящему мужику не след сражаться с призраками, а телевизор и сам скоро сгорит. Телевизоры от повышенной влажности горели максимум через две недели. Он неизменно покупал новый —у приятеля, владельца магазина “Чунга-Чанга”, доверительно объясняя: “Пусть горит. Но мне, понимаешь, западло в ванной без телевизора”.
Океан осыпается каплями и пеной с рельефной груди морского волка, и на освободившемся месте повисает шикарная блондинка —она нюхает мужественные подмышки и мычит от восторга. королева передергивает —он весь одна большая судорога. В глазах вместо стали — недоумение и боль.
Еще бы —просыпаешься удачливым бизнесменом с офигенным годовым оборотом и телевизором в ванной, а жена ставит тебя перед фактом, что уходит к другому. Конечно, жена для настоящего мужчины что-то вроде мебели, но —к другому! Друзья непременно подъ...ут. К другому! Он даже не спросил, к кому.
В раздражении Королев бросает в ванну полотенце, мгновенно напитывающееся голубоватой влагой (бирюза Майами-бич!), идет через комнаты, играя литыми мышцами (агрегаты для качания от фирмы “Атлетик-Стил”), идет, как на таран, наваливается, точно грозовая туча, набухая гневом.
И вот —она, жена, блондинка, изящной выделки женщина. Сидит на широком белом диване, не шелохнувшись сидит, но в ее позе нет ни обычной грации, ни покоя. Так маются на занюханной скамье полуночного вокзала в чужом отвратительном городишке, упустив последний поезд.
А Королеву диван кажется куском айсберга — жена замерзла в нем, и ее неподвижное лицо обращено к сверкающему высокому окну. Что она таращится?! Белый насыщенный свет клубится по краям окна. Там, на улице неторопливый частый снег сыпется из серебристых небес — холодок и свежесть ранней зимы, румяные щеки, тайные девичьи мечты...
— Нет, ты скажи, какого... ты уходишь к этому козлу! К этому... как его?
— Олег Петрович Стеблицкий, — помолчав, ровным голосом ответила она.
Произнесенное вслух имя отдавало какой-то жутью — оно ничего не говорило ей самой. Совсем ничего. За спокойствием тона тщательно маскировалось отвращение, пугающая тошнота.
— Но зачем тебе это нужно?!
