— Но зачем тебе это нужно?!
Королев стоял в дверях, привалившись к косяку дельтовидной мышцей, “эполетом” —у слабаков таких нет. Он не слабак. Он спокоен. Ему важно выяснить, важно понять.
— Не знаю, — не сводя глаз с высокого как башня окна, отрезала она. — Не знаю я ничего! Оставь меня в покое!
До холода в животе страшило, что она действительно не знает —зачем. Разумнее было бы даже заделаться вдруг шлюхой, алкоголичкой, бомжихой... Но в этом фарсовом имени, в этом внезапном порыве все было беспросветно, безнадежно, бесповоротно —и еще эти вопросы!
Мелодичной трелью напомнил о себе телефон. Королев бросился на него с быстротой и точностью каратиста.
— Алло! Что?! Нет!!! На хрен!.. Да плевал я на контракт!
Ее взгляд, кажется, навеки прилип к этому окну.
Королев на секунду теряет контроль —телефон летит в угол —вдребезги. Она смотрит в окно. Королев вытирает вспотевшие ладони —и снова спокоен. Он все может простить, но сначала должен понять.
—Ты объясни, растолкуй... Я, что —импотент? Я что —не оплачиваю твои капризыкруизы? Я что —шестерка, бобик? Что ты молчишь?.. Где он живет?!! —вдруг взорвался он.
Она бесстрастно назвала адрес —чужой и беспросветный уголок мира, далекий, как какаянибудь Кулунада.
—Учти, —мстительно сказал Королев. —Я не дам тебе ни копейки. И ключей от машины тоже не дам.
“Тот наверняка тоже ничего мне не даст, — подумала она. — Боже, что я делаю?”
Она поднялась. Единственное, что ей сейчас удавалось — это холодное лицо. Маска, защита. А что остается? Этот болван смотрит так, словно готов убить. Все готовы убить, никто не хочет помочь — даэе сейчас, когда и помочь-то нельзя.
Королев смотрел, как уходит жена, и тихо говорил себе —внутрь: “Спокуха, Толя, спокуха! Дров наломать всегда успеем. Спокуха!” Внутренний Толя бурлил и вздымался, царапал грудь, но, наконец, охолонул и притих. Королев решительно отпер бар и плеснул себе неразбавленного виски. торжественно и мрачно отхлебнул жгучего напитка, отсалютовал стаканом отражению в зеркале и сказал:
— Посмотрим!
15.
Олега Петровича трясло и поташнивало. Каждые пять минут он бегал в туалет мочиться. Каждые десять минут с помощью колдовства добавлял к торжественному столу какоенибудь новое блюдо, используя в качестве шпаргалки “Книгу о вкусной и здоровой пище”. С пищей пиджак справлялся на славу —ее хватило бы на целый гарем. Женщина не появлялась.
Пробегая мимо зеркала, Олег Петрович неизменно видел в нем бледное перепуганное лицо и впадал в отчаяние —женщины к таким не ходят. Никакое волшебство здесь не поможет. Потом он вдруг слышал шаги на лестнице и почти терял сознание —пришла! Сердце раздувалось до необычайных размеров и лезло из ушей, ноги заплетались, темнело в глазах — но шаги удалялись, Стеблицкий падал в кресло и приходил в себя.
С того момента, как прозвучало заветное заклинание, у Олега Петровича не было ни минуты покоя. Он ждал, он жаждал, он чумел от ужаса. Вдруг совершенно отчетливо представлялась ему свадьба —толпа гостей, неизвестно откуда взявшихся, большинство которых, бог знает почему, составляли солидные господа во фраках и с кайзеровскими усами, невеста в белом, несказанно прекрасная —настолько, что лицо ее он не мог в деталях вообразить и довольствовался неким ослепительным бликом, и он сам, собственной персоной, в зеленых огородных штанах и замызганном пиджаке, без коего в новой жизни не сделать и шага. То чудилось, что весь город судачит о нем и моет ему кости, причем кости виделись довольно отчетливо и буквально —как голый мокрый скелет, переходящий из корыта в корыто. Но страшнее всего было видение милицейского наряда, неотвратимо оцепляющего дом, и жестяной мегафонный голос, громыхающий во дворе: “Гражданин Стеблицкий, сдавайтесь!”
Робкая утонченная натура Олега Петровича протестовала, просилась обратно в тихую и благонамеренную жизнь. Но Олег Петрович не отпускал ее туда. Сторонний наблюдатель, пожалуй, усмотрел бы в данной ситуации аналогию с тем старинным способом ловли обезьян, которым пользуются на Востоке. Стеблицкий маялся и трусил, но разжать потный кулак, ухвативший лакомую долю, было уже выше его сил.
Она пришла, когда Стеблицкий уже отчаялся. С мертвым лицом, с сумочкой на тонком ремешке, с платиновыми прядями, рассыпавшимися по плечам, по черной коже дорогого пальто. Почти не разжимая губ, произнесла имя, с отвращением разглядывая субтильного человечка, испуганно таращившегося исподлобья и втягивающего шею в воротник грязного пиджачища.
Олег Петрович скорее угадал, чем услышал собственную фамилию, жалко улыбнулся, хотел ответить, но вместо этого просто кивнул и зарделся. “Клоун какой-то, —с отчаяньем подумала женщина. —Жулик”. Но непонятная, неодолимая сила влекла, всасывала ее в эту убогую дыру, пахнущую котлетами мужскими носками.
Не снимая пальто, она прошла в комнату, села в кресло. Воплощенная “Книга о вкусной и здоровой пище” вызвала у нее кривую усмешку. Олег Петрович переминался с ноги на ногу, не зная, с чего начать.
—Так что вам от меня нужно? —надменно спросила она, тут же забывая свой вопрос и жмурясь, точно от невыносимой боли. —Как вы это сделали? —теперь глаза ее в упор смотрели на Стеблицкого.
Олег Петрович развел руками — слава богу, хоть на что-то пригодились.
— Вы немой? — раздраженно спросила она. — Этого еще не хватало!
Нет, страшный незнакомец, похититель ее души вовсе не казался монстром -обыкновенный человетишко, который в обыкновенных обстоятельствах мог рассчитывать, самое большее, на сдержанный кивок где-нибудь в лифте. Однако таинственная сила попрежнему удерживала ее и не оставляла никакой надежды.
“Боже, как все это понять?! Он, что — гипнотизер, колдун?”
Она попыталась вообразить себя фавориткой колдуна. Это было похоже на сцену из мультфильма —седоволосая неопрятная старуха в кацавейке и с папиросой в зубах раскладывает засаленные карты в сумраке избушки, из углов которой таращатся крупные, в ладонь, пауки, а в котле кипит приворотное зелье.
— Вот что, колдун, налейте мне шампанского! — вдруг скомандовала она.
Олег Петрович немедленно бросился к столу. Он что-то разбил, щедро залил пеной скатерть и, наконец, дрожащей рукой протянул гостье бокал, почти теряя сознание от
витавшего в комнате легкого сквознячка, который имел аромат духов, октябрьских заморозков и вечных запретов.
Она медленно пила шампанское и беззастенчиво разглядывала Стеблицкого. Он спохватился, покраснел и неуклюже сорвал с себя пиджак. Выбежал в соседнюю комнату, бросил пиджак на кровать, постоял минутку, ломая пальцы, и вернулся на цыпочках.
Она протянула ему пустой бокал, отчаянным, почти вульгарным жестом потребовала повторить. Олег Петрович вскрыл новую бутылку с расторопностью участника конкурса на самый быстрый огнетушитель. Он мог выполнять сейчас любое задание —мыть полы, клеить обои, кастрировать собак —все, что угодно, лишь бы не стоять под пристальным взглядом ее серых глаз.
—Налейте же и себе, Стеблицкий! —сказала она, и Олег Петрович немедленно и с радостью налил, удивляясь, как такая очевидная вещь не пришла ему самому в голову.
Подождав, пока он проглотит вино, задыхаясь от колючих пузырьков, она спросила:
— Откуда вы меня знаете?
Шампанское уже подействовало на Стеблицкого — он мгновенно опьянел, воодушевился и обрел дар речи.
—Я все о вас знаю!—пылко вскричал он, воздев руки к невысокому потолку. —Вы -Королева! Без всяких “е”! Честное слово! Я полюбил вас сразу, как увидел на школьном дворе. Вы были такая... такая... Я никогда никого так не любил! Ну, разве что в восьмом классе, одну девочку... Но это было так невинно, так несерьезно... Детское влечение, понимаете?
— Вы, что же, не влюбляетесь помимо школьного двора? — удивилась она.
Стеблицкий на секунду задумался — эта мысль потрясла его.
—Да! Да! —с жаром подтвердил он. —вся жизнь прошла на школьном дворе. Именно! Я ведь по профессии учитель. Что, в сущности, может быть прекраснее? Вспомните -выпускной бал, школьный вальс, напутствие учителя, а завтра уже —большой мир перед вами...
Она сухо засмеялась, и Олег Петрович в недоумении замолчал.
— Терпеть не могла учителей, — пояснила она. — Тупые зануды... По-моему, у всех учителей комплексы, я не права? Учителя — это же просто неудачники, те, кто не добрал баллов до высшей лиги, разве нет?.. Смотреть, как кто-то уходит в большой мир, а самому оставаться на школьном дворе... Нос в мелу, грошовая зарплата, повторенье-мать ученья, хорошенькие десятиклассницы, которые хихикают у вас за спиной... Я не права?
Олег Петрович посмотрел в ее ясные спокойные глаза, лучившиеся неугасимой, но какойто извращенной правотой, и с ужасом понял, что в такой атмосфере чужую королеву ему не обольстить. Какое уж тут “ваше высокоблагородие”! Уличные подонки запросто втаптывают учителя в грязь, спивающиеся псевдоинтеллигенты втягивают в сомнительные махинации, бандиты тычут в нос автоматом, жены нуворишей смеются в лицо и называют неудачником, а общество —молчит! Благоговение, разум, светоч, факел —пустой звук. А ведь звание учителя было священно на Руси. Но не сейчас. Да сейчас вообще ничего нет святого! Выходит, прав пустозвон Барский — урвать, вот что главное! есть у тебя на плечах волшебный пиджак —все пляшут под твою дудку, нет —смеются, видишь ли, у тебя за спиной. Ну что ж, они хотят пиджак —они его получат! Придут, придут времена, когда человеку, как и положено, будет воздаваться по заслугам и достоинствам, но не нам, видно, суждено их дождаться. И не можем мы ждать милостей от природы, когда она осыпает ими одних мерзавцев.
