Тут он вдруг увидел ее в группе нарциссов. Нарцисс из Элис получился не очень убедительный, но Генри она показалась невероятно красивой. На ватных ногах он пробился через столпотворение и схватил Элис за руку.
– Ой, Генри! Откуда вы взялись?
– Как я рад вас видеть!
– Почему вы здесь?
– Как я рад вас видеть!
Тут помощник режиссера заорал на них из-за суфлерской будки, требуя, чтобы Генри отошел в сторону. Одна из загадок театральной акустики: шепот актера разносится со сцены до самых дальних рядов галерки, а помощник режиссера может хоть надорваться от крика, в зрительном зале его никто не услышит.
Генри, всегда уважавший начальство, покорно умолк. На сцене кто-то пел про луну. Упоминали также и тишину. Генри узнал песню – она и раньше казалась ему занудной. Исполнительница ему тоже не нравилась – некая мисс Кларисса Уивер, ведущая актриса в спектакле. Она играла возлюбленную главного героя, роль которого исполнял Сидни Крейн.
В своей неприязни Генри был не одинок. Мисс Уивер в труппе недолюбливали. Роль она получила не столько за талант, сколько в знак личной благосклонности руководства. Пела она скверно, играла посредственно и не знала, куда девать руки. Все это еще можно бы простить, но к прочим грехам добавлялся еще один, известный в театральных кругах под названием «выкомариваться». Иными словами, примадонне было трудно угодить, а когда что-нибудь было ей неугодно, она сообщала об этом немедленно и в самых недвусмысленных выражениях. Уолтер Джелифф часто говорил ближайшим друзьям в доверительной беседе, что, хоть он и небогат, а готов предложить весьма существенное вознаграждение человеку, который уронит пуд железа на голову мисс Уивер.
Сегодня ее песня раздражала Генри сильнее обычного, поскольку он знал, что нарциссам вот-вот пора бежать на сцену – для вящего правдоподобия станцевать с зайчиками танго.
– Как я рад вас видеть! – сказал Генри.
– Ш-ш! – сказал помощник режиссера.
Сыщика это обескуражило. Разве смог бы Ромео в такой обстановке ухаживать за Джульеттой? Пока он собирался с духом, чтобы повторить свою реплику еще раз, Элис покинула его ради нужд спектакля.
Генри мрачно побрел в пыльную полутьму, стараясь держаться подальше от суфлерской будки. Оттуда, правда, можно было разглядеть Ее, но сталкиваться с помощником режиссера именно сейчас нисколько не хотелось.
Генри присел на какой-то ящик и задумался о своей горькой судьбе. Тут-то к нему и подошел Уолтер Джелифф.
– Притушите звук, старина, – посоветовал он. – Мисс Уивер бьется в истерике по поводу шума за сценой. Она требовала выгнать вас вон, но я ей сказал, что вы – мой талисман и я скорее умру, чем расстанусь с вами. А вы все-таки поосторожней с вокалом, ладно?
Генри уныло кивнул. На душе у него было тяжело. Его преследовало ощущение, которое часто испытывают посторонние за кулисами: чувство, что его никто не любит.
Между тем спектакль продолжался. Взрывы смеха в зрительном зале известили, что на сцену вышел Уолтер Джелифф, а периоды летаргического молчания доказывали, что мисс Кларисса Уивер еще не закончила свою роль. То и дело пространство за кулисами наполняли девушки в самых экзотических нарядах, какие только могла измыслить неисчерпаемая фантазия постановщика. Генри каждый раз вскакивал со своего ящика и принимался высматривать Элис, но тут невидимый оркестр разражался новой мелодией и хористок вызывали на сцену.
Возможность продолжить разговор представилась только к концу второго акта.
К тому времени сюжет «Девушки из Брайтона» достиг кульминации. Герой, лишенный наследства богатым и титулованным отцом за то, что посмел влюбиться в героиню, бедную продавщицу, изменил свою внешность (надев галстук другого цвета) и вслед за возлюбленной явился на широко известный курорт, где героиня, изменившая внешность при помощи нового платья, поступила официанткой в ресторан «Ротонда» на Эспланаде. Преданный дворецкий, переодевшись носильщиком портшеза, последовал за героем, а богатый и титулованный отец, переодевшись итальянским оперным певцом, тоже прибыл на курорт по каким-то своим причинам – несомненно, вполне основательным, хоть я и не могу их сейчас припомнить. Во всяком случае, он тоже оказывается тут, и все они встречаются на Эспланаде. Каждый узнает другого, считая при этом, что сам остался неузнанным. Все поспешно уходят, на сцене остается одна героиня, которая стойко переносит испытание и поет песню «Королева Гонолулу» в сопровождении хора гейш и болгарских офицеров.
Элис была одной из гейш.
Она стояла чуть в стороне, и Генри тут же подскочил к ней. Пришел его час! Энергия так и клокотала, убедительные слова сами просились на язык. За время с их последнего разговора бурлящие чувства подорвали его самоконтроль. Непривычный человек, случайно оказавшись за кулисами, практически обречен в кого-нибудь влюбиться, а если был влюблен и раньше, жар его чувства возрастает многократно.
Сейчас или никогда! Генри забыл, что можно – и даже вполне разумно – дождаться конца представления, проводить Элис до гостиницы и по дороге вновь попросить ее руки. Ему казалось, что времени у него осталось ровно четверть минуты. «Быстрота в действиях!» – вот девиз Генри Пайфилда Райса.
Он схватил девушку за руку.
– Элис!
– Ш-ш! – зашипел помощник режиссера.
– Послушай! Я люблю тебя! Просто с ума по тебе схожу. Какая разница, в театре я работаю или где-то еще? Я люблю тебя!
– Прекратите шуметь!
– Ты выйдешь за меня замуж?
Элис посмотрела на него. Она как будто колебалась.
– Молчать! – рявкнул помощник режиссера, и Генри замолчал.
В этот миг, когда вся его будущая жизнь висела на волоске, со сцены донеслась та душераздирающая верхняя нота, которая обычно предупреждает слушателей, что соло подошло к концу и сейчас вступает кордебалет. Словно влекомая некой потусторонней силой, Элис отступила от сыщика, направляясь к выходу на сцену.
Генри был в том состоянии, когда человек не отвечает за свои поступки. Он ничего не видел вокруг, кроме Элис; он не сознавал, что в театре происходит нечто важное. Генри знал одно: Элис ускользает от него, нужно ее остановить и решить наконец все дело.
Он попытался ее схватить и не успел. Она была уже слишком далеко и с каждым мгновением отдалялась еще больше.
Генри рванулся к ней.
Совет юноше, начинающему свой жизненный путь: находясь за кулисами театра, ни в коем случае не совершайте рывков. Театральная архитектура устроена таким образом, что совершающий рывки неизбежно себя губит. Рабочие сцены заранее возводят здесь свои капканы, и вы в полумраке обязательно в них попадете.
Капкан, который достался Генри, состоял из одной выпирающей половицы. И выпирающей-то не так чтобы уж очень сильно. Конечно, колодцы глубже и церковные двери шире. Но Генри оказалось довольно и ее [1] . Ударившись о выпирающую половицу носком ботинка, он полетел головой вперед, беспорядочно размахивая руками и ногами.
В таком положении человек инстинктивно хватается за первую попавшуюся опору. Генри вцепился в отель «Суперба» – гордость Эспланады. Плоское фанерное здание продержалось примерно одну десятую секунды, после чего Генри вылетел на сцену, волоча его за собой, споткнулся о болгарского офицера, который как раз надувался для очередной рулады в нижнем регистре, и, наконец, свалился бесформенной кучей точно в центре сцены, что не всякому опытному артисту под силу.
Надо признаться, публика приняла его хорошо. Именно эта песня раньше не пользовалась особым успехом, но сейчас зрители повскакали на ноги, дружно выкрикивая: «Бис!» С галерки и из партера неслись восторженные крики и требования повторить.
Генри ничего повторять не собирался. Слегка оглушенный, он поднялся на ноги и машинально стал отряхиваться. Оркестранты, сбитые с толку непредусмотренным экспромтом, прекратили играть. Гейши, равно как и болгарские офицеры, оказались не на высоте – они стояли группками в растерянности, дожидаясь дальнейших событий. Откуда-то издалека доносился голос помрежа, изобретавшего совершенно новые слова, новые словосочетания и новые гортанные звуки.
И тут Генри, потирая ушибленный локоть, заметил рядом с собой мисс Уивер. Подняв глаза, он встретился с мисс Уивер взглядом.
В мелодрамах часто встречается ремарка: «Выскальзывает через дыру в живой изгороди». Хоть Генри впервые в жизни выступал на сцене, этот трюк он исполнил не хуже иного ветерана.
– Дружище, – сказал Уолтер Джелифф.
Была полночь, разговор происходил в гостиничном номере Генри. Сыщик, сбежав из театра, инстинктивно забился в постель. Кровать представлялась ему единственным надежным прибежищем.
– Не извиняйтесь, дружище! Я у вас в неоплатном долгу. Во-первых, вы с безошибочным сценическим чутьем точно определили, в каком именно месте действие необходимо оживить, – и вы его оживили. Это прекрасно, а еще того лучше – вы повергли мисс Уивер в истерику, и она подала заявление об уходе. Завтра она нас покидает.
