на себя подштанники. Рубашки у него на «липучках». Его речь замедленна, словно
звучание сильно изношенной аудиокассеты.
У Рида — церебральный паралич.
Болезнь не позволяет ему водить машину, кататься на велосипеде, даже сходить
прогуляться. Но она не помешала ему окончить школу, а затем — Христианский
университет в г. Абилин, где он специализировался на латыни. Церебральный паралич
не мешает ему преподавать в колледже Сент-Луиса и не удержал от пяти
миссионерских поездок за границу.
И болезнь Роберта не воспрепятствовала ему стать миссионером в Португалии.
Он поехал в Лиссабон — один — в 1972 году. Там он снял номер в гостинице и
принялся учить португальский. Роберт познакомился с владельцем кафе, который
стал кормить его с ложечки в часы затишья, и нашел учителя, помогшего освоить
язык.
Роберт ежедневно располагался в парке, где раздавал брошюры о Христе. За
шесть лет он привел к Господу семьдесят человек, одна из которых, Роза, стала его
женой.
Недавно я слышал его проповедь. Я видел, как его внесли в инвалидной коляске
на помост. Я видел, как ему положили на колени Библию. Я видел, как он
непослушными пальцами перелистывал страницы. И я видел, как слушатели утирали с
глаз слезы восторга. Роберт мог бы взывать к их симпатии или жалости, но он повел
себя диаметрально противоположно. Воздевая скрюченную руку, он хвалил свою
жизнь
— У меня есть все, что нужно для счастья.
Рубашки у него держатся на «липучках», но его жизнь держится на радости.
* * *
Никакой другой человек не имел столько оснований для скорби — и все же
никакой другой человек не был таким жизнерадостным.
Его первым домом был дворец. Великое множество слуг находилось в полном его
распоряжении. Щелкнув пальцами, он мог менян, ход истории. Имя его было
прославленным и превозносимым. Он обладал всем — богатством, властью, почетом.
А потом у него не осталось ничего.
Исследователи до сих пор сидят в раздумьях над этим событием. Историки бью к
я над попытками объяснить его. Как мог царь в одно мгновенье потерять все?
Только что он был монархом, и вот он стал нищим.
Постелью ему в лучшем случае служила одолженная на время циновка, — а чаще
просто земля. В его скитаниях у него не было денег на транспорт, даже самый
простой, ведь он жил только на подаяния. Иногда он бывал так голоден, что жевал
зерна из колоска или сорванный с дерева плод. Он изведал уличный холод и
проливные дожди. Он знал, каково это — когда у тебя нет своего угла.
8
На полах в его дворце не найти было и пятнышка — теперь он жил среди
отбросов. Он не знал, что такое недомогание — теперь же его со всех сторон
окружали болезни.
В его царстве перед ним благоговели — теперь над ним издевались. Однажды
соседи попытались его линчевать. Кое-кто называл безумным. Родственники уже
почти было решили держать его дома взаперти и не выпускать.
Если кто над ним и не смеялся, то лишь потому, что предпочитал его цинично
использовать. Им нужны были зрелища. Им нужны были фокусы. А он стал сенсацией.
Такие люди хотели, чтобы его видели в их обществе — пока он не вышел из моды. А
потом они решили убить его.
Его обвинили в преступлении, которого он не совершал. Свидетелям заплатили за
ложь. Суд стал фальсификацией. Сторона защиты на нем вообще отсутствовала.
Судья, преследуя чисто политические цели, вынес ему смертный приговор.
Его убили.
Он уходил из жизни так же, как пришел в нее — без гроша. Похоронили его в
чужом склепе, за похороны заплатили друзья. Хотя некогда он обладал всем, в день
смерти у него не оказалось имущества.
Он должен был бы чувствовать себя несчастным. Он должен был бы горевать. У
него были все основания кипеть от злости и возмущения. Но ничего такого с ним не
происходило.
Он оставался жизнерадостным.
Ворчуны не привлекают последователей. Люди шли за ним, куда бы он ни
направился.
Дети не любят сердитых взрослых. К нему же малышня так и льнула.
Люди не приходят, чтобы выслушивать печальные повести. На его проповеди
собирались толпы.
Почему? Потому что он был жизнерадостным. Он оставался жизнерадостным в
своей нищете. Он оставался жизнерадостным, когда от него все отвернулись. Он
оставался жизнерадостным, когда его предали. Он оставался жизнерадостным, даже
когда был прибит к пыточному кресту шестидюймовыми римскими гвоздями.
В Иисусе воплощена непреходящая радость. Радость, отказывающаяся сгибаться
под суровыми ветрами трудных времен. Радость, которая противостоит боли.
Радость, корни которой глубоко уходят в основания вечности.
Видимо, у Него научилась этому Беверли Силлс. Наверняка у Него научились
этому Глин Джонсон и Роберт Рид. И у Него же можем научиться этому и мы.
Что это за радость? Что это за веселье, которое только знай себе подмигивает
всяческим напастям?
Что это за птица, что поет о солнышке еще до рассвета? В чем источник такой
безмятежности вопреки всем страданиям?
Я называю это священной отрадой.
Священная она потому, что неземная. Свято то, что принадлежит Богу. А эта
отрада — Божья.
И отрада — потому что она чудесна и удивительна.
Отрада — это вифлеемские пастухи, пустившиеся в пляс около пещеры. Отрада
— это Мария, нежно кормящая Бога. Отрада — это седовласый Симеон, 9
благословляющий Всевышнего, над Которым сейчас совершат обряд обрезания.
Отрада -— это Иосиф, учащий Творца вселенной забивать гвозди.
Отрада — это выражение лица Андрея, глядящего на короба с едой, которые
совсем не опустели. Отрада — это гости на свадьбе, захмелевшие от вина, которое
только что было водой. Отрада — это Иисус, идущий по волнам так же
непринужденно, как вы ходите по ковру. Отрада — это прокаженный, видящий у
себя здоровые пальцы на месте покрытых коростой обрубков... вдова, потчующая
гостей едой, которая была приготовлена для похорон... паралитик, на радостях
сделавший сальто. Отрада — это Иисус, Который совершает невозможное самым
невероятным образом: то исцеляет слепого, помазав его слюной, то платит подать
монетой, вынутой изо рта специально выловленной рыбы, то воскрешает из мертвых, прикидываясь садовником.
Что же это такое — священная отрада? Бог делает то, что другие боги могут
делать только в самых невероятных снах — лежит, завернутый в пеленки, катается на
осликах, омывает ноги ученикам, дремлет во время страшной бури. Отрада — это
день, когда Бога обвинили в том, что Он слишком радуется жизни, слишком часто
бывает на празднествах, слишком много времени проводит с теми, кто любит
бесплатное угощение.
Отрада — это плата за полный день тем, кто работал только один час... отец, отирающий свиной навоз со спины вернувшегося сына... пастух, закативший пир, потому что нашлась одна жалкая овечка. Это найденная жемчужина, умножившиеся
таланты, мытарь, который будет принят на небесах, разбойник, попавший в рай.
Отрада это изумление на лицах уличных бродяг, которых позвали на царский пир.
Отрада — это самарянка, застывшая с широко раскрытыми глазами, прелюбодейка, уходящая с усыпанного камнями двора, полуодетый Петр, кинувшийся в холодную воду, чтобы быть ближе к Тому, от Кого отрекся.
Священная отрада — это добрые вести, приходящие через заднюю дверь твоего
сердца. То, о чем ты всегда мечтал, но на что не смел надеяться. Когда правдой
становится то, что было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Это когда Бог
отдувается вместо тебя, когда Он твой адвокат, твой Отец, твой главный
приверженец и лучший друг. Когда Бог — на твоей стороне, в твоем сердце, когда Он
перед тобой и прикрывает тебя со спины. Это надежда там, где ты меньше всего
ожидал ее встретить, — это цветы на асфальте жизни.
Она священная, потому что только Бог может даровать ее. И отрада, ибо
вызывает трепет радости. Поскольку она священная, никто не отнимет ее у тебя. А
поскольку она так хороша, ты можешь мечтать о ней.
Именно эта радость прошла сквозь Чермное море. Это она трубила в трубы у стен
Иерихона. Это тайна, о которой сложила песнь Мария. Сюрприз — в пасхальное утро
началась вечная весна.
Это Божья радость. Священная отрада.
О ней Иисус говорит в Нагорной проповеди.
Девять раз Он дает обетование о ней. Обетование самым неожиданным людям:
«Нищие духом». Нищие на раздаче Богом благотворительного супчика.
