Тем не менее большинство Совета министров пошло на открытый конфликт с Горемыкиным, неизменно настаивавшим на негативном отношении к «народному представительству». Более того, конфликт с премьером вылился в конечном итоге в конфликт с царем, закончившийся полным поражением кабинета и повлекший за собой для царизма в целом далеко идущие последствия.
Чтобы понять причину этой немыслимой ни в какие другие времена оппозиции царских министров своему монарху, следует все время иметь в виду ту тревогу и крайнюю растерянность, которую испытывало правительство летом 1915 г. и которую так хорошо передал Яхонтов. Первое секретное заседание Совета министров, запротоколированное им, началось словами Поливано- ва:«Считаю своим гражданским и служебным долгом заявить Совету министров, что отечество в опасности». Далее следовал рассказ о бездарности и растерянности ставки, раздражении в стране, признаках революционизирования не только в тылу, но и на фронте. Реакцию министров и свою собственную на этот рассказ Яхонтов передает следующим образом: «Всех охватило какое-то возбуждение. Шли не прения в Совете министров, а беспорядочный перекрестный разговор взволнованных, захваченных за живое русских людей. Век не забуду этого дня переживаний. Неужели все пропало!.. За все время войны не было такого тяжелого заседания. Настроение больше, чем подавленное. Разошлись словно в воду опущенные...» Заседание 24 июля автор начинает тем же рефреном: «Настроение в Совете министров подавленное. Чувствуется какая-то растерянность. Отношения между отдельными членами и к председателю приобретают нервный характер» 54
Ситуация еще более осложнилась, когда на заседании б августа Поливанов сообщил о намерении царя взять на себя верховное командование. Это сообщение военный министр предварил словами: «Как ни ужасно то, что происходит на фронте, есть еще одно гораздо более страшное событие, которое угрожает России». Он добавил, что нарушает тайну: царь сообщил ему о своем намерении по секрету. «Это сообщение военного министра вызвало в Совете сильнейшее волнение. Все заговорили сразу, и поднялся такой перекрестный разговор, что невозможно было уловить отдельные выступления. Видно было, до какой степени большинство потрясено услышанной новостью, которая явилась последним оглушительным ударом среди переживаемых военных несчастий и внутренних осложнений»55.
Мнение большинства выразил Кривошеин. «Ставятся ребром судьбы России и всего мира,— заявил он.— Надо протестовать, умолять, настаивать, просить — словом, использовать все доступные нам способы, чтобы удержать его величество от бесповоротного шага. Мы должны объяснить, что ставится вопрос о судьбе династии, о самом троне, наносится удар монархической идее, в которой и сила, и вся будущность России... Я понимаю тех,— в отчаянии воскликнул министр — кто говорит, что можно потерять равновесие душевное, нужно иметь особенные нервы, чтобы
выдерживать все.происходящее. Россия переживала гораздо более тяжелые эпохи, но никогда не была такой, когда все делается к тому, чтобы еще усложнить и запутать и без того безысходное положение» 56.
Такое же ошеломляющее впечатление произвело известие о смене верховного командования и на ставку. «Неожиданность, потрясающая сенсационность сообщения совсем ошеломили меня,— писал Шавельский,— у меня буквально руки опустились... зловещим представилось мне это событие. При том мракобесии, которое, опутав жизнь царской семьи, начинало все больше и сильнее расстраивать жизнь народного организма, великий князь казался нам единственной здоровой клеткой... В него верили и на него надеялись. Теперь же его выводят из строя в самый разгар борьбы» 57.
Дума и помещичье-буржуазная оппозиция были потрясены не меньше. Выше уже говорилось о приезде Родзянко на заседание Совета министров. Председатель Думы потребовал от Горемыкина, чтобы правительство добилось отказа царя от принятого им решения, так как в противном случае армия может положить оружие, неминуем взрыв негодования. На ответ премьера, что правительство в советах не нуждается, Родзянко воскликнул: «Я начинаю верить тем, кто говорит, что у России нет правительства» 58.
Московская городская дума приняла 5 августа постановление, которое стимулировало, несомненно, известие о смене верховного командования. В постановлении наряду с требованием образовать министерство, облеченное доверием страны, и просьбой дать высочайшую аудиенцию представителям московского городского самоуправления, на первом месте фигурировало ясно демонстративное приветствие Николаю Николаевичу как верховному главнокомандующему.
Возникает, естественно, вопрос, почему решение царя вызвало такое крайне отрицательное отношение со стороны верхних классов, включая и большинство кабинета? Этот вопрос тем более уместен, что и правительство, и «общественность» все время жаловались на то, что назначение Николая Николаевича верховным главнокомандующим, приведшее к разделению власти на военную и гражданскую, создало страшный хаос в управлении. Даже в самый разгар прений в Совете министров по поводу принятого царем решения Кривошеин и Харитонов вынуждены были признать, что оно влечет за собой и плюсы — удаление Янушкевича (который, по всеобщему мнению, считался одним из главных виновников военных неудач), а главное — объединение военной и гражданской власти в одних руках 59.
Тот же Кривошеин отрицательную реакцию на решение царя мотивировал двумя взаимно связанными доводами: народ давно, еще со времен Ходынки и русско-японской войны, считает царя неудачником. Популярность же великого князя Николая Николаевича, напротив, еще крепка, с его именем связывают все надежды на конечную победу. Щербатов к этому присовокупил:
решение будет истолковано как результат влиянии Распутина. Харитонов пошел еще дальше, заявив: окружение великого князя в ставке может склонить его «на какие-нибудь решительные шаги» Поливанов в ответ на это пожал плечами, а Кривошеин выразил полнейшую уверенность в лояльности великого князя60.
Отрицательную реакцию большинства министров на решение царя Щербатов объяснял (в своих показаниях Чрезвычайной следственной комиссии), во-первых, полным отсутствием у Николая каких-либо военных способностей, а во-вторых, гем, что пребывание царя в ставке (а не в столице) «технически делало невозможным правильное управление страной»: возникнет «безалаберщина» (министры начнут порознь ездить в ставке и нарушится регулярность заседаний кабинета, удлинятся сроки приня тия решений и т. д.) 6|. Те же соображения привел и Полива нов 6'2.
Но совершенно очевидно, что, если бы дело заключалось только в этих причинах, реакция не была бы столь болезненной и острой. Тот же Поливанов, отметив, что царь понимал только «декоративную сторону» военного дела, признал, что и Николай Николаевич был не подготовлен к своему посту63. Главная причина состояла в другом: в страхе, что с переменой командования в ставке восторжествует распутинское влияние. В цитированных словах Шавель- ского эта мысль уже присутствует. Щербатов вынужден был добавить: министры «отдавали себе отчет, что оставление императрицы здесь (одной, без царя.— А. А.) могло грозить стремлением в той или иной форме, если не регентствовать, то близко к этому, что во всех отношениях было крайне опасно» 64. В этом отдавали себе отчет и Дума, и помещичье-буржуазные оппозиционные круги, и даже большая часть правых.
У министров была еще дополнительная причина недовольства принятым царем решением, которую Яхонтов охарактеризовал следующим образом: общее настроение министров — как такое решение приняли без них? «Значит, к Совету нет доверия»65. После первых неудачных попыток переубедить царя Щербатов, выражая мнение большинства, резюмировал: положение правительства в такой ситуации становится «трудным и щекотливым» 66. Доверия к правительству нет не только в Думе, но и «у того, кто является источником правительственной власти». «По-видимому,— заключал Яхонтов,— в Совете министров назревает внутренний кризис. Большинство обижено принятием решения о перемене командования... помимо участия Совета... Иван Логгинович (Горемыкин.— А. А.) тверд в своей позиции, что сейчас не время протестовать» 67.
Обладай министры марксистским представлением о ходе собы- I тий в стране, они бы расценили данный факт как часть общего ^ процесса прогрессирующего падения роли официального правительства, процесса, ускоренного войной и разложением царизма. Но поскольку они не обладали подобным представлением, то усмотрели в решении царя лишь стечение нескольких несчаст-
