– Ты мог бы научить меня.
– Я скоро уеду.
– А ты не уезжай.
Доминик сжал кулаки и уже другим, строгим голосом сказал:
– Ты должен отработать деньги, которые я отдал за тебя Золтану.
Янош кивнул.
– Можешь начать с чистки лошадей. Скребок и гребни найдешь возле ограды.
Янош, вздохнув, сказал:
– Спасибо тебе, Катрина.
– Не за что.
– Спасибо, Домини.
Доминик только кивнул. Он смотрел мальчику вслед, а потом, обернувшись к Кэтрин, спросил:
– Тебе он нравится?
– Он чудный ребенок. Жаль, что ему никогда не стать чем-то большим, чем…
– Чем просто цыганом?
– Я не имела в виду это.
– Я знаю, – сказал Доминик. – Иногда я сам бы хотел найти способ помочь им. Но только здесь ничего не поделаешь. Им нравится именно такая жизнь.
– А как же ты, Доминик? Тебе такая жизнь по душе?
Он улыбнулся.
– Пошли. Нам надо поговорить.
«Не сейчас», – подумала Кэтрин, идя следом за ним к вардо. Не сейчас, когда все так ново, так чудно.
Но Кэтрин послушно вошла в вагончик и присела на кровать. Доминик сел рядом и взял ее за руку.
– О прошлой ночи, – начал он.
– Все было чудесно, Доминик. Это была самая чудная ночь в моей жизни, но…
Последнее «но» насторожило его.
– Что это еще за «но»?
– Но…
Кэтрин сглотнула слюну. Она смотрела на его глаза, на его губы, на его грудь. Как же сильно она его любит!
Ей надо было сказать ему, что они больше не могут любить друг друга, быть вместе, что всему надо положить конец, а вместо этого погладила его по щеке и поцеловала. Доминик застонал, обнял ее, прижал к себе.
– Кэтрин, – шептал он, лаская ее.
Языки их соприкоснулись, он спустил блузу с плеча, дотянулся до груди, двумя пальцами стал ласкать сосок. Он целовал ее шею, теребил губами мочку уха, опускаясь по плечу все ниже и ниже. Когда он коснулся губами груди, взял сосок в рот, лаская его языком, Кэтрин знала, что все те правильные и мудрые решения, принятые накануне, ничто в сравнении с этим наслаждением.
В этот самый последний раз она отдаст себя чувству, которое будет в ее жизни первым и последним.
– Люби меня, Доминик. Я хочу…
Доминик приподнял голову, посмотрел на нее.
– Я никогда еще не хотел женщину так, как хочу тебя. – Он снова стал ее целовать.
Кэтрин чувствовала, как рука его, скользя по бедрам, пробирается к самой сердцевине ее существа.
– Там так влажно, – прошептал он почти с благоговением, – так туго и так хорошо.
Она раскрылась перед ним, позволила пальцам его проникнуть внутрь, творить свое волшебство. Ничто больше не имело значения – лишь тот жар, что рос в ней. Когда он отстранился, чтобы раздеться, Кэтрин остановила его, прижавшись к нему всем телом.
– Нет, – прошептала она, – я не хочу так долго ждать.
Пальцы его быстро расстегнули пуговицы на бриджах, рука ее крепко сомкнулась вокруг его твердого древка.
– Полегче, малышка. Подожди.
– Я хочу тебя, – сказала Кэтрин. – Сейчас. Сию минуту.
Доминик, кажется, проникся ее желанием. Он накрыл ее своим сильным телом, задрал вверх ее юбки. Кэтрин шире раскинула ноги. Сжав в руках ее ягодицы, он приподнял ее и одним мощным резким движением вошел внутрь.
Кэтрин застонала. Прижавшись к его мускулистым плечам, она выгибалась навстречу каждому толчку. Через несколько минут она была уже на вершине блаженства. Доминик, все ускоряя темп, заставлял ее подниматься все выше и выше, заставлял ее желать слиться с ним.
Кэтрин закинула голову назад, извиваясь, вонзила ногти в его сильную спину. Когда эта сладкая мука стала невыносимой, она закричала и взвилась куда-то за пределы этого бренного мира. Сколько она парила в этом океане чистейшего блаженства? С ним она узнала, что такое наслаждение, что такое счастье.
Как можно после этого расстаться с ним?
Доминик в исступлении повторял ее имя. Потом, когда все закончилось, они еще долго лежали в объятиях друг друга. И молчали.
– Я все утро мечтал об этом, – сказал наконец Доминик, целуя ее во влажный висок, – боялся только, что тебе будет больно.
– Мне чудно, – ответила Кэтрин. – Лучше, чем чудно.
– Я не хотел так торопиться, – улыбнулся Доминик.
– Ты – прелесть.
Доминик нежно коснулся ее губ.
– Мне бы хотелось лежать здесь с тобой еще и еще, но, увы, не могу. Мне надо уехать, Кэтрин. Завтра вечером я вернусь.
– Куда ты едешь?
– В городе есть таверна «Черный буйвол». Владелец – романе гаджио – друг цыган. Он у нас как связной – получает сообщения от некоторых наших друзей и передает нам. Вчера мне сказали, что посыльный моего отца приезжает в маленький городок на побережье.
– От отца? – переспросила Кэтрин, оправляя платье.
Доминик тоже сел и стал застегивать брюки.
– Это долгая история. Когда-нибудь я ее тебе расскажу.
– Доминик…
– А пока я хочу, чтобы ты знала, что я все уладил.
– Доминик, ты должен выслушать меня…
– Я выслушаю, обещаю тебе. Мы обо всем поговорим, и я отвечу на все твои вопросы, но только после моего возвращения. Знай только, у меня довольно денег, чтобы о тебе позаботиться. Когда мы приедем в Лондон, я сниму тебе дом в предместье. У тебя будет много красивых нарядов и слуг – у тебя будет все, что пожелаешь.
Кэтрин растерялась.
– О чем ты говоришь?
– Я говорю о том, что мы будем вместе, как сейчас. Я иногда буду уезжать от тебя по делам, но мы сможем часто видеться, и ты, любовь моя, ни в чем не будешь нуждаться.
Понемногу до Кэтрин стал доходить смысл его предложения.
– Ты собираешься поселить меня в загородном доме? У тебя есть для этого деньги?
– Да.
– В Лондоне?
– Да.
– Так ты собираешься сделать меня своей содержанкой?
– Кэтрин, – взволнованно заговорил Доминик, – англичанин не женится на тебе. Теперь уже никогда не женится.
– А как же ты, Доминик? Ты, кажется, тоже не собираешься жениться. Или я уже надоела тебе?
Доминик помрачнел.
– Я уже говорил тебе, Катрина, я никогда не женюсь. Это дело решенное. Пойми, это не так уж важно – замужем ты или нет. Я позабочусь, чтобы ты была окружена вниманием, лаской, чтобы у тебя были деньги…
Все казалось таким унизительным, что Кэтрин боялась сойти с ума. Она начала хохотать, хохотать как безумная, как не смеялась никогда в жизни.
– Ты собираешься сделать меня твоей любовницей? Представить всему Лондону как твою шлюху? Как это мило, Доминик. Я должна была догадаться, что ты ловкач по улаживанию дел. – Кэтрин смеялась почти истерически.
– Прекрати! – Доминик начинал выходить из себя. – Я думал, ты будешь довольна… или, может, ты боишься, что кто-то в Лондоне знает, что я цыган? Можешь не беспокоиться.
Кэтрин не могла остановить полубезумный смех.
Как могла она хоть на секунду поверить, что он испытывает к ней глубокие чувства? Как она могла быть такой дурой? Кэтрин вспомнила о Яне. «Ты ему скоро надоешь, как надоела я». Кэтрин вспомнила предупреждение Персы: «Мой сын никогда не женится». Ком подкатил к горлу.
Для Доминика она была лишь очередной покоренной вершиной, еще одной женщиной-на-время. Он добился того, чего хотел с самого начала. Она вспомнила о том, как только что просила любить ее – он добился даже большего, чем предполагал.
– Прости, Доминик, – сказала она, проглотив обиду и слезы. – Твое происхождение здесь ни при чем. Просто…
Кэтрин тихонько рассмеялась, но смех ее был слишком похож на плач. Как страдала она, как мучилась, собираясь рассказать о том, почему им не суждено быть вместе. Сейчас, после того, что он предложил, в душераздирающей исповеди необходимости не было.
– Ты прав, – продолжала Кэтрин. – Ты сообщил мне чудесную новость. Это и в самом деле все решает.
Согласись Кэтрин на это унизительное предложение, ее честь и честь семьи была бы запятнана навсегда. А еще был тот человек, который хочет ее смерти. Не очень-то он обрадуется появлению Кэтрин! Один Бог знает, чего еще от него ждать.
– Конечно, – согласился Доминик, однако в голосе его не было уверенности. – Ты будешь счастлива. Обещаю тебе. Только верь мне, а об остальном я позабочусь.
– Я верю тебе, Доминик.
«Когда-то это было так».
– Всегда верила.
Доминик пристально посмотрел ей в глаза. Что-то она скрывает, по сейчас нет времени выяснять что.
– Мне пора. Я вернусь к завтрашней ночи. Если все пойдет гладко, дня через три мы уедем.
– Как скажешь.
Доминик взглянул на нее исподлобья. Стоило бы поговорить с ней, развеять ее сомнения, но времени не было.
– Поговорим об этом потом, – пообещал он. – Все будет хорошо,
Кэтрин кивнула.
– Прости, Доминик. Все произошло так неожиданно. Я уверена, что ты поступаешь правильно. Когда мы вернемся в Англию, все будет хорошо.
Он наклонился и поцеловал ее, поцеловал как собственник, как мужчина, сознающий свое право на нее, и в этом жесте не было ни теплоты, ни трепетности.
