Да, Перса действительно очень напоминала птицу, печальную красивую птичку, запертую в золотой клетке. Казалось, она ищет выхода из этой клетки, ждет, когда дверцу наконец распахнут и выпустят ее на волю.
– Рад тебя видеть, мама, – сказал Доминик, подходя к матери.
Перса улыбнулась. Доминик обнял мать и спросил, все ли у нее в порядке.
– Да, да. Все идет своим чередом. Позволь мне посмотреть на тебя, сыпок, – сказала Перса, отступив на шаг.
Мать пристально оглядела его с головы до ног: прекрасно сшитый костюм и начищенные сапоги, белоснежный воротничок тонкой рубашки. Нежная улыбка тронула ее губы.
– Ты видишь, я была права. Ты – его сын, как это было ясно с самого начала.
На мгновение Доминик помрачнел.
– Было время, когда эти слова могли ранить меня сильнее всего, – задумчиво сказал он, – но то время прошло.
Перса кивнула.
– Потому я и пришла сейчас.
– Ты узнала о моей женитьбе? – спросил Доминик, Он отправил весточку по цыганской почте, через друзей, которые помогали ему держать связь с табором.
– Да, сын. И еще я узнала, что ты отказался нарушить клятву, что ты не спишь с женщиной, которая стала твоей женой.
Слабая улыбка тронула его губы. Он открыл было рот, но Перса остановила его:
– Послушай меня, сын. Я знаю о твоей клятве и знаю, какую роль сыграла в твоем решении я.
– Мама, я…
– Ты должен узнать правду.
– Правду? О чем? – удивленно вскинул брови Доминик.
– Я пришла рассказать тебе то, что тебе давно следовало бы узнать об отце.
– Ах об отце, – с недоброй усмешкой протянул Доминик. – Я знаю о нем все, что меня интересует.
– Я понимаю твои чувства. Это был жесткий, холодный и эгоистичный человек. Его трудно было любить.
– И все же ты любила его. Когда я был мальчиком, ты говорила мне, что ты сильно его любишь.
– Да, я его любила.
– Даже после того, как он оставил тебя, оставил нас обоих.
Перса отвернулась.
– Так я тебе рассказала. Много лет я позволяла тебе считать, что твой отец нас бросил, что я пришла к нему, но он отослал меня прочь. Это неправда. Не раз и не два он приходил ко мне, когда ты был младенцем. Он звал меня к себе. Он хотел поселить нас в доме, давал деньги. Но я отказалась. Я тосковала по нему, я любила его так, как никого никогда не любила, но счастлива я могла быть только с табором – табор был моим домом. Когда он это понял, он отпустил меня.
– Почему ты мне этого не говорила?
– Я не могу сказать тебе, что жалею об этом. Если бы мне пришлось солгать вновь, чтобы подарить мне все эти годы, что мы провели вместе, чтобы подарить мне твою любовь, я бы сделала это вновь.
– Но…
– Я боялась потерять тебя. Я знала, как много он может дать тебе. Я знала, что тебе понравится та жизнь, которую предлагает отец. Я так боялась… Я боялась, что ты не вернешься ко мне – этого я бы не вынесла.
Доминик отошел к камину.
– Но почему он не сказал правду? Он знал, за что я его ненавижу.
– Наверное, он молчал из-за любви ко мне.
Доминик вернулся к дивану, сел и обнял мать.
– Все хорошо, мама. Причин для ненависти было много – слишком много. Я ненавидел отца не только из-за его отношения к тебе. И все же я рад, что ты мне рассказала правду.
Тяжесть упала с души Доминика, и он повторил:
– Спасибо, мама.
Только сейчас он заметил, чего стоил Персе ее рассказ, как переживала она, боясь, что сын не простит ей стольких лет обмана. Сейчас, когда все было сказано, лицо Персы просветлело.
– А теперь насчет той женщины, гаджио.
– Можешь спать спокойно, мать, – улыбнулся Доминик. – Катрина носит моего ребенка.
– Она – твоя женщина, сынок, – усмехнулась Перса. – Я это увидела сразу.
– Да, – тихо подтвердил Доминик. – Она для меня – все и даже больше.
Перса коснулась его щеки морщинистой рукой и посмотрела ему в глаза материнским, все понимающим взглядом.
– Останься у нас, – попросил Доминик, но Перса покачала головой:
– Мой дом – повозка. Так было, так будет и впредь. Я хочу вернуться поскорее.
Доминик не стал ее отговаривать. Он понял то, что понял и его отец, – свободную птицу нельзя держать в клетке, даже если эта клетка из чистого золота.
Они поговорили еще немного. Перса рассказала о том, как дела в таборе, оба посмеялись над новыми приемами, жанжано, изобретенными для того, чтобы надувать простодушных гаджио.
Потом они пили кофе, по мнению Персы, слишком слабый, Доминик рассказал о выведении новой породы рысаков.
В комнату несмело вошла Кэтрин.
– Доброе утро, любовь моя, – поприветствовал ее Доминик.
Кэтрин непроизвольно коснулась ладонью округлившегося живота и с робкой улыбкой взглянула на Персу.
– Рада видеть вас, мама.
Перса окинула взглядом пополневшую фигуру молодой хозяйки, затем взглянула Кэтрин в глаза:
– И я рада видеть тебя, дочь.
Глаза старой цыганки наполнились слезами, и, словно в ответ, слезы навернулись на глаза молодой женщины.
Даже Доминик почувствовал, что в горле защекотало.
Какое-то время все молчали.
– Оставь нас, сынок, – попросила Перса. – Мне нужно кое-что рассказать моей новой дочке. Ребенок в конце концов на четверть цыган. Есть заклинания, которые Кэтрин должна знать, гадания и молитвы, призванные помочь малышу родиться крепким и счастливым.
Доминик хохотнул в кулак, и Кэтрин улыбнулась.
В дверях Доминик столкнулся с Яношем. Он заметил, что мальчик одет в самую простую из своих рубашек, в старенькие бриджи. И почему-то он был босиком.
– Заходи, – предложил он мальчику, – здесь кое-кто из твоих старых друзей.
Янош топтался на месте. В руках у него была связка книг, аккуратно перетянутая бечевкой.
– Персиваль сказал мне, что приехала Перса. Если она согласится взять меня, – сказал Янош, умоляюще глядя на цыганку, – я бы хотел уехать с ней.
– Янош, – воскликнула Кэтрин, вставая. – Неужели ты хочешь нас бросить! А как же учеба? Я знаю, что тебе нелегко, но…
– Мы поговорим об этом позже, любовь моя, – мягко остановил ее Доминик. – Я с самого начала предупреждал тебя, что мальчик может уйти. Он следует зову своей природы так же, как и мы следуем зову своей.
– Я возьму мальчика, – сказала Перса. – Мне будет с ним хорошо.
– Я люблю тебя, Катрина, но я не могу здесь быть счастливым. Я тоскую без наших. Я поеду с Персой.
– Тебя здесь всегда встретят с радостью, – сказал Доминик. – Знай, что как бы далеко тебя ни занесла судьба, тебе есть куда вернуться.
Кэтрин стояла как в воду опущенная,
– Не грусти, любимая, – сказал муж, беря ее за руку. – Скоро у тебя будет свой ребенок.
– Да, – улыбнулась Кэтрин.
– У тебя будет сын, – сказала Перса. – Мальчик, смуглый и красивый.
Кэтрин не стала спорить, не стал возражать и Доминик.
Доминик отправил Яноша собирать вещи – всю одежду и книги, которые он сможет унести, а женщинам предоставил возможность поговорить наедине.
Он вышел в сад и, проходя мимо фонтана, сорвал розу. По аллее, скрывавшейся под сенью деревьев, он пошел к семейному кладбищу. Он приходил сюда лишь однажды – в день похорон отца.
Сейчас он стоял у низкой железной ограды и смотрел на серый камень со скромной табличкой:
«Самуил Доминик Эджемонт, пятый маркиз Грэвенвольд. Покойся с миром».
Доминик постоял у могилы с минуту, затем положил на камень цветок. Пусть они никогда не испытывали привязанности друг к другу, но теперь они больше не враги.
Доминик поднял голову к небу. Кречет взмыл ввысь. Доминик следил за полетом птицы, пока она не скрылась из виду, и думал об отце.
Быть может, теперь наконец его отец обрел долгожданный покой.
Доминик улыбнулся. То же самое он мог сказать и о себе.
[1] мой друг (фр.).
[2] не так ли? (фр.)
[3] Собор Рэтисской богоматери.
[4] Речь идет о войне 1775‑1783 годов, которую ясли Северо-американские колонии Англии за свою независимость. – Примеч. пер.
[5] Бог мой (фр.).
