— Какие же пьесы, Андрей, ты должен писать в этом дворце!
Макаенок нахмурился:
— Здесь я буду не писать, а читать пьесы. Писать поздно. Склероз начинается.
3 декабря 1975 г.
Вчера звонок.
— Где Макаенок? — спрашивает Кудравец.
— В Гомеле. А кому он понадобился?
— Марцелев приглашает...
Кладу трубку. Я догадываюсь, зачем понадобился Макаенок, и сижу у телефона. Жду, когда к Марцелеву позовут меня. И правда, позвали.
— Георгий Леонтьевич, если Макаенка нет, Марцелев просит прийти вас.
Одеваюсь, иду. В здании ЦК стою в ожидании, когда спустится лифт. Вдруг подходит Александр Тимофеевич Короткевич.
— Как живется? Как работается?
Говорю, что по-всякому бывает. Иногда и трудненько. Как сейчас, например.
— Что, переписку Твардовского с Исаковским захотели опубликовать? — смеется.
Поднимаемся на четвертый этаж. Вхожу к Кудравцу.
— Насчет переписки? — спрашиваю.
— Не знаю, — пожимает плечами.
Вот тебе раз! Зав. отделом науки ЦК знает, а работник отдела культуры не знает... Ну да бог с ним. Предположим, что и не знает. Идем к Марцелеву. Станислав Викторович подает руку, показывает на стул:
— Садитесь!
Сажусь.
— Плохой подарок вы делаете съезду! — с места в карьер. И тут же, не дав мне рта раскрыть: — Почему редакция журнала «Наш современник» отказалась печатать письма Твардовского и Исаковского?
— Я впервые слышу об этом... По имеющимся у меня сведениям, Мария Илларионовна, жена Твардовского, никуда, кроме «Немана», не предлагала эти письма.
— Ну, это мы уточним... Надо перенести переписку на послесъездовские номера. Ну, скажем, на четвертый. Сейчас она просто не ко времени.
Я стал возражать, говоря, что Твардовский — это такая фигура, которая всегда ко времени, сказал о борьбе, которая ведется вокруг его имени, вспомнил и о письме Ольги Александровны, дочери поэта...
— Что за письмо? — спросил Марцелев.
Пришлось объяснить, пересказать содержание. Кстати, накануне у нас в редакции был Борисов (Рожков) и подтвердил, что письмо, действительно, существует, оно было опубликовано в западной коммунистической печати.
— Все равно... Надо перенести... Не снять, а перенести... И сделаете это вы сами, редакция...
— Что ж, надо так надо.
— Макаенку можете передать наш разговор. Жене Твардовского не звоните, пусть это сделает Макаенок. Вернется из Гомеля, мы еще с ним поговорим. — И показал корректуру первого номера журнала «Неман»: — Вот ваши грехи!
Я попросил:
— Может, я заберу... Нам же надо работать над номером, переверстывать.
— Не-ет, это пусть полежит у нас!
...Что ж, не привыкать. Как только среагирует на это Мария Илларионовна?
И что скажут (а не скажут, так подумают) те читатели и почитатели Твардовского, которым мы в двенадцатом номере сообщили о предстоящей публикации? И что вообще значит вся эта история? У меня все время такое чувство, как будто в спину и в лицо (когда как) дует знобящий ветерок тридцать седьмого года...
8—15 декабря 1975 г.
Звонит Макаенок. Рассказываю ему, как все было. Взрывается:
— Я пойду... Я откажусь... Я не хочу быть главным редактором... Не хочу!
Когда успокоился, стали судить-рядить. Вспоминаю, что кое-что важное я не сказал Марцелеву, — не сказал, в частности, что в двенадцатом номере мы сообщили о предстоящей публикации... Макаенок хватается за эту мысль и решает идти в ЦК, в самые высшие инстанции.
* * *
У кого он побывал — не знаю. Из разговоров ясно только, что все на нашей стороне. Даже Марцелев колеблется: а не хватил ли, дескать, через край?! Но решать никто не хочет, то есть, попросту говоря, никто не хочет брать на
себя ответственность. Вот придет А. Т. К. — он и решит, и возьмет. Во всяком случае, у Макаенка нет никаких сомнений на этот счет.
Ждем день. Ждем второй. Ждем третий. Наконец приезжает А. Т. К. (он ездил зачем-то в Индию), и ему немедленно (через Шабалина) передают корректурные оттиски переписки Твардовского и Исаковского. Дело было в прошлую пятницу. Когда я уходил домой, Макаенок сказал:
— Я тебе позвоню... завтра...
И правда, позавчера, в субботу, раздается звонок. Беру трубку. Голос у Макаенка мрачноватый. Значит, ничего не выходит.
— Как настроение? Светлое, как этот день? А у меня хуже некуда... А. Т. К. прочитал и говорит, что надо ехать в Москву — к Маркову, Озерову и Шауро.
Только они могут дать санкцию. Без них нельзя.
— И как же теперь?
— Надо ехать. В воскресенье поеду, чтобы в понедельник побывать и в Союзе, и в ЦК, если понадобится. Из Москвы, как только все решится, я тебе позвоню.
* * *
Тогда же, в субботу, часа два или три спустя, — новый звонок:
— Я тут думал, думал... Нет смысла в воскресенье ехать. Дело в том, что в понедельник начинается съезд писателей Российской Федерации, значит, все они — и Марков, и Озеров, и Шауро — будут на съезде. К ним просто-напросто не подступишься. Ехать надо — мне или тебе — позже, числа семнадцатого- восемнадцатого, когда они освободятся. А сейчас бесполезно.
— А зачем ехать? Позвони Маркову или Озерову, — вопрос настолько простой, что его можно решить и по телефону. Ты — Маркову, а А. Т. К. пусть позвонит Шауро. Ему это еще проще.
— А что? Это идея! Завтра же свяжусь с Озеровым. Телефон (новый телефон) у Шамякина есть. А потом я позвоню тебе, расскажу, как и что.
* * *
Сейчас понедельник. Утро. Звонка нет и нет. Боюсь, что его и не будет.
17 декабря 1975 г.
Звонил — и не дозвонился. Ни до Маркова, ни до Озерова. Значит, надо ехать. Мария Илларионовна прислала письмо на имя Жиженко — уточняет некоторые детали, содержащиеся в переписке. Спрашивает, почему задерживается корректура второго номера.
Макаенок предложил поехать мне. Я отказался. Во-первых, это требует денег, которых у меня нет. Во-вторых, и до Маркова, и до Шауро сам Макаенок «дойдет» скорее, чем я. И наконец, в-третьих, 4 января мне предстоит поездка на пленум по фантастике и приключениям. А зачем же — два раза подряд! Накладно во всех отношениях!
19 декабря 1975 г.
Макаенок тянет время. Вчера поздно вечером звонит: так и так, дескать, встречался с самим, то есть с Машеровым, и все равно ничего не выходит. Нужна санкция Москвы.
Мотивы? Да очень простые! Переписка двух больших русских поэтов печатается где-то в Минске... Почему? Столичные журналы отказались печатать, да? А если отказались, то, опять же, — почему?
Вчера же, только не вечером, а днем, в редакции у нас был Ан. Гречаников. Посидели, потолковали... И в разговоре вдруг выяснилось, что сделка-то с Мирошниченко заключена выгодная. Выгодная для нас, белорусов. Дело в том, что мы-то печатаем одну пьесу (самого Мирошниченко), а журнал «Театр» (все тот же Мирошниченко) — две сразу: пьесу Макаенка и пьесу Шамякина! Вот как! Не продешевили — и то хорошо!
* * *
Оказалось, с Машеровым разговаривал не сам Макаенок, а А. Т. К. Он-то и передал мнение Машерова насчет переписки.
25 декабря 1975 г.
Макаенок съездил-таки в Москву. Разговаривал с Марковым, Верченко и Долговым, работником сектора литературы ЦК КПСС. Все одобряют и поддерживают. Марков будто бы сказал:
— Мы же вас печатаем, почему вам не печатать нас?
В тот же день Макаенок позвонил мне. Попросил связаться с Марцелевым и сказать, что все улажено, будем печатать. Я так и сделал, то есть взял и позвонил, полагая, что этого будет достаточно. Но в ответ слышу:
— Знаю... Я тоже разговаривал с Долговым... Странно, но мне он говорил другое... Я не против, нет, но — давайте еще подождем и подумаем...
Через день является сам Макаенок. Договариваемся печатать с третьего номера. Звонит все тому же Марцелеву. Однако тот... тот и не против и... против. «Погодите... Не спешите... Давайте еще подумаем и посоветуемся...» С кем? Неизвестно. Между прочим, Макаенок ехал из Москвы в одном вагоне с Шауро. Само собой разумеется, рассказал ему историю с публикацией. Шауро подумал, подумал и говорит: «А зачем вам печатать эту переписку? Зачем вообще ее печатать?»
Вот тебе раз!
Я посоветовал Макаенку:
— Позвони Маркову... Попроси обратиться к кому-либо через голову Шауро... — Но Макаенок только «посмотрел лукаво и головою покачал».
26 декабря 1975 г.
Только что позвонил Макаенок. И — сразу, без предисловий:
— Хочу сообщить тебе пренеприятное известие... Так, кажется, у классика? Так вот, пять минут назад состоялся телефонный разговор с одним ответственным товарищем...
— С Марцелевым? — спрашиваю.
— Да, с Марцелевым... И этот ответственный товарищ в самой категорической форме заявил, что переписку Твардовского и Исаковского надо... не отложить, нет, — снять... навсегда снять... Снять, выкинуть и забыть...
...Что ж, по крайней мере, все ясно.
30 декабря 1975 г.
Наташка принесла от Кудравцов «Раковый корпус» А. Солженицына. Кудравцам дал почитать эту книгу Мих. Шимановский, собкор «Известий». А где тот взял, одному аллаху известно.
