– Понятно. Случай с убийством следует запомнить. Если потребуется поставить под сомнение действия группы Бублански, мы всегда сможем зацепиться за этого Свенссона как за профнепригодного полицейского. Полагаю, у нас сохранились соответствующие контакты в СМИ… А последний парень?
– Йеркер Хольмберг. Пятьдесят пять лет. Он из Онгерманланда и на самом деле является специалистом по обследованию места преступления. Года два назад ему предлагали пройти обучение, чтобы стать комиссаром, но он отказался. Его, похоже, вполне устраивает теперешняя работа.
– Кто‑нибудь из них занимается политической деятельностью?
– Нет. Отец Хольмберга был в семидесятых годах муниципальным советником от Партии центра.
– Хм. Группа кажется довольно скромной. Напрашивается мысль, что она достаточно сплоченная. Можем ли мы их как‑нибудь изолировать?
– В этом деле замешан еще пятый полицейский, – сказал Нюстрём. – Ханс Фасте, сорок семь лет. Мне удалось узнать, что между Фасте и Бублански возникли серьезные разногласия – настолько серьезные, что Фасте взял больничный.
– Что нам о нем известно?
– Собирая сведения, я наткнулся на очень разную реакцию. У него длинный послужной список и полное отсутствие серьезных нареканий в протоколе. Профессионал. Но иметь с ним дело трудно. Похоже, что он поссорился с Бублански из‑за Лисбет Саландер.
– Как?
– Кажется, Фасте купился на историю о лесбийской банде сатанисток, о которой писали газеты. Он явно терпеть не может Саландер и сам факт ее существования считает личным оскорблением. По всей видимости, именно он стоит за половиной слухов. Я узнал от бывшего коллеги, что Фасте вообще с трудом работает вместе с женщинами.
– Любопытно, – сказал Гульберг и немного поразмыслил, потом продолжал: – Поскольку газеты уже писали о лесбийской банде, возможно, стоит развить эту линию. Доверия к Саландер это, пожалуй, не прибавит.
– Проблемой ведь являются полицейские, читавшие расследование Бьёрка. Можем мы их как‑нибудь изолировать? – спросил Сандберг.
Ваденшё закурил новую сигариллу.
– Предварительным следствием руководит Экстрём…
– Но заправляет всем Бублански, – сказал Нюстрём.
– Да, но он не может действовать наперекор административным решениям. – У Ваденшё сделался задумчивый вид. Он посмотрел на Гульберга. – У вас больше опыта, чем у меня, но у всей этой истории столько нитей и ответвлений… Мне думается, что было бы разумным отсечь Бублански и Мудиг от Саландер.
– Отлично, Ваденшё, – сказал Гульберг. – Именно так мы и поступим. Бублански руководит расследованием убийства Бьюрмана и той пары из Энскеде. Саландер в этом контексте больше не актуальна. Теперь речь идет о том немце, Нидермане. Значит, Бублански с его командой надо сконцентрироваться на поисках Нидермана.
– О'кей.
– Саландер их больше не касается. Кроме того, имеется расследование событий в Нюкварне… там ведь три старых убийства и есть связь с Нидерманом. Расследованием пока занимается Сёдертелье, но эти два дела следует объединить. Значит, на некоторое время у Бублански руки будут заняты. Кто знает… может, ему удастся поймать этого Нидермана.
– Хм.
– А этот Фасте… можно ли вернуть его на работу? Он кажется подходящим человеком для проверки подозрений в отношении Саландер.
– Я понимаю вашу мысль, – сказал Ваденшё. – Следовательно, надо заставить Экстрёма разделить эти два дела. Однако это предполагает, что мы можем влиять на Экстрёма.
– Тут особых проблем возникнуть вроде бы не должно, – ответил Гульберг, покосившись на Нюстрёма.
Тот кивнул:
– Экстрёма я могу взять на себя. Думаю, он только и мечтает забыть обо всем, что касается Залаченко. Он отдал отчет Бьёрка по первому же требованию ГПУ/Без и уже заявил, что, разумеется, будет неукоснительно соблюдать все инструкции, связанные с государственной безопасностью.
– Что ты собираешься предпринять? – с подозрением спросил Ваденшё.
– Дайте мне разработать сценарий, – ответил Нюстрём. – Полагаю, мы просто‑напросто аккуратно объясним ему, как он должен действовать, если не хочет, чтобы его карьера резко оборвалась.
– Серьезную проблему представляет третья часть, – сказал Гульберг. – Полиция ведь обнаружила расследование Бьёрка не собственноручно… она получила его от какого‑то журналиста. А СМИ, как вы все понимаете, в нашем случае – это проблема. «Миллениум».
Нюстрём открыл свой блокнот.
– Микаэль Блумквист, – произнес он.
Все сидевшие за столом слышали о деле крупного афериста Ханса Эрика Веннерстрёма, и имя Микаэля Блумквиста было им знакомо.
– Даг Свенссон – журналист, которого убили, работал в «Миллениуме». Он собирал материал о траффикинге и в результате вышел на Залаченко. Труп Свенссона обнаружил именно Микаэль Блумквист. Кроме того, он знаком с Лисбет Саландер и все время верил в ее невиновность.
– Откуда, черт возьми, он может знать дочь Залаченко… это кажется слишком невероятной случайностью.
– Мы не думаем, что это случайность, – сказал Ваденшё. – А считаем, что Саландер является чем‑то вроде связующего звена между всеми ними. Каким именно образом, нам пока неясно, но это единственное разумное предположение.
Гульберг молча начертил у себя в блокноте несколько концентрических окружностей, потом наконец поднял взгляд.
– Мне необходимо немного над этим поразмыслить. Пойду прогуляюсь. Встретимся снова через час.
Прогулка заняла у Гульберга не час, как он оговорил, а почти четыре часа. Погуляв минут десять, он нашел кафе, где подавали кофе во множестве самых невероятных видов, заказал чашку самого обычного черного кофе и уселся за угловой столик возле входа. Он напряженно думал, пытаясь разобраться в разных аспектах проблемы, и периодически записывал отдельные слова в ежедневник.
Через полтора часа у него начал вырисовываться план.
Назвать хорошим план было нельзя, но, перебрав все возможности, Гульберг пришел к выводу, что проблема требует принятия решительных мер.
Людские ресурсы, к счастью, имелись, и план был выполним.
Гульберг поднялся, нашел телефон‑автомат и позвонил Ваденшё.
– Нам придется еще немного отложить встречу, – сообщил он. – Мне необходимо сделать одно дело. Мы можем собраться в четырнадцать ноль‑ноль?
Затем Гульберг дошел до площади Стуреплан и остановил такси. Вообще‑то скудная пенсия госслужащего не позволяла ему так роскошествовать, но, с другой стороны, он пребывал в том возрасте, когда уже не имело смысла копить деньги на какие‑нибудь безумства. Шоферу он назвал адрес в районе Бромма.
Когда через некоторое время его высадили по указанному адресу, он прошел пешком квартал в южную сторону и позвонил в дверь небольшого частного дома. Ему открыла женщина лет сорока.
– Добрый день. Мне нужен Фредрик Клинтон.
– Кто его спрашивает?
– Старый коллега.
Женщина кивнула и проводила его в гостиную, где медленно поднимался с дивана Фредрик Клинтон. Ему было всего шестьдесят восемь лет, но выглядел он значительно старше – сказался диабет и проблемы с сосудами.
– Гульберг, – удивленно произнес Клинтон.
Два старых шпиона долго рассматривали друг друга, потом крепко обнялись.
– Я уже не думал, что когда‑нибудь тебя снова увижу, – сказал Клинтон. – Полагаю, тебя выманило вот это.
Он указал на первую страницу вечерней газеты с фотографией Рональда Нидермана и заголовком «Убийцу полицейского ищут в Дании».
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Гульберг.
– Я болен.
– Вижу.
– Если мне не пересадят почку, я скоро умру. А вероятность получения новой почки крайне мала.
Гульберг кивнул.
Женщина подошла к дверям гостиной и спросила, не угостить ли Гульберга чем‑нибудь.
– Кофе, пожалуйста, – ответил тот и поинтересовался у Клинтона, когда та ушла: – Кто эта женщина?
– Моя дочь.
Гульберг кивнул. Несмотря на тесное сотрудничество в течение долгих лет работы в «Секции», в свободное время почти никто из коллег друг с другом не общался. Гульберг в мельчайших подробностях знал черты характера сотрудников, их сильные и слабые стороны, но имел лишь смутное представление об их семьях. Клинтон был, пожалуй, самым близким его соратником в течение двадцати лет. Гульберг знал, что Клинтон состоял в браке и имеет детей, однако имена дочери и бывшей жены или как Клинтон обычно проводит отпуск, ему известно не было – словно бы все, находившееся вне «Секции», считалось закрытой темой и обсуждению не подлежало.
– Что тебе надо? – спросил Клинтон.
– Мне бы хотелось знать, какого ты мнения о Ваденшё.
Клинтон покачал головой:
– Я ни во что не вмешиваюсь.
– Я спрашиваю не об этом. Ты знаешь его, он ведь проработал с тобой десять лет.
Клинтон вновь покачал головой:
