из сказки…
Прав был ты, Афинский Архелай, прав был, когда говорил, что всё происходит
от сгущения и разрежения воздуха. А ещё, Овидий: «Ибо, коль сырость и жар меж
собою смешаются в меру, Плод зачинают, и всё от этих двоих происходит…»
Сгустился Архелай… mein big pardon, сгустился воздух и явил Софи, ах, Софи
непередаваемую, непознаваемую, необъяснимую и непереносимую, Софи в её
прелестях и сладостях… сбежались все, чтоб смотреть, а они! Они (якобы
«сырость и жар») разыгрывали скоропостижную, как говорил papa («ne veut pas la
polka»), их постигшую любовь.
Ах, Антонио! Ах, Архелай! Кто разыгрывал, кто разыграл?… «…он не спит,
дрожит от любви, он бледен, может умереть…»1 и пугает кошку. Она знает… они,
1 Овидий.
86
кошки, знают и, когда дело доходит до дела, трутся всеми положенными частями
и просят, выпрашивают, умоляют… А ты… читаешь, читаешь до слёз про
Шлегелей, про Новалисов и Тиков, пусть даже и про Жанов-Полей Рихтеров… а
они – они не кошки и не рихтеры, они, они сквозят сквозь подтаявший и
хлюпающий снег… ручка в ручке, ручка в ручку, и у них эроты в разных частях
тела будоражат, как сказал Николай Александрович Добролюбов, эротический
разгул, а у тебя эроты – юродивые пантомимщики играют в куски-кусочечки
бархатом твоих воспалённых век. Вот Вам, Владимир Владимирович, чёрный
бархат, на котором Вы вообразили себе свою Лолиту.
Да-а, разве дело в Лолите? Да! и в Лолите! В любви-и… И сидел бы я сейчас,
как Гумберт Мурлыка на диване, влюблённый, а она, вытянув «наивные» ноги…
«тонкокостные», «длиннопалые» и «обезьяньи»… и золотистые волоски… и
необычайно правильной формы на левой и на правой ноге ногти…
Фантазии разыгрываете? Фантазии Вас разыгрывают? Лолита! Почему Лолита?
А что, в мировой литературе можно найти персонаж соблазнительнее? Вот
именно, в мировой литературе.
Дело в любви (как же не поговорить о любви, когда разговор о телах и
Лолитах?)
«Любовная аналитика – едва ли не самое впечатляющее из всего написанного
Платоном. Любовь не есть ни прекрасное, ни благое, но – жажда красоты и
добра», – о-о-о! Какая же это любовь?
Они любили друг друга и так прижались друг к другу… что не разорвать. Так
сразу взяли и прижались! Так вот сразу и прижались, и бог ветра (что ещё за бог?)
и не надеялся их разъединить. Не надейся, бог ветра, Шу.
Анто-ни-о! Ха-ха-ха! Создаёшь, создатель «…художественное произведение
собственного «я»»?
Так лучше, понятней, удобней. Лучше пусть весь мир будет множеством
субъектов, со своими собственными мирами, мирками, чем какой-то один
громадный мир, какое-то бесформенное, безграничное, бесконечное, безличное,
непонятное тебе и часто враждебное. Когда мирки (создаётся видимость), тогда
легче выдержать по одному; одного, какого-нибудь встретившегося тебе, в
промежутке времени, индивидуума (извините, как везде, volgarita), чем борьбу с
бесконечным, непонятным и трудно или вообще неодолимым ми-ром. С такой
позиции, из такого источника и возник субъективный идеализм и, доросший до
экзистенциализма, представил из себя уже не философские спекуляции с вуалями
и тёмными местами, а конкретного человека в башне из слоновой кости. Ему
(человеку) там проще себя понять. Но, если говорить о философиях,
утверждающих объективность мира, объективность идеала, то окажется, что все
их умонастроения остаются умонастроениями (что, в конечном счёте и есть
«субъективное восприятие мира), потому что конкретной встречи с объектом
никогда не бывало и быть не может, лишь только в воображении или
разгорячённом воображении. И что тут обвинять моего любимого профессора?
87
Ему его собственного «я» хочется… да не хочется, приходится придумывать,
придумывать, придумывать собственное произведения собственного «я»?.. а то
невмоготу.
А эти – прижатые!
Ах, небо и земля, они так любили друг друга и родились, и обнялись крепко,
крепко, обнявшись. Да так и жили, слившись воедино, и ссорились по пустякам…
видите ли! она по утрам, съедала своих деток. Ну-у, если звёзды – это детки!.. Но
ссорясь, они продолжали любить друг друга и оставаться обнявшимися, пока
ветер (все же – не самостоятельный человек – Мойры, Норны, Ананке, наконец )
не разъединил их и не отделил небо от земли.
Мы встретились, и я не спросил его ни о чём.
Для него воздух… что для него этот Архелайский воздух? Плевать! Это, когда
теоретически! А практически… идут под хлюпающим и подтаявшим снегом…
ручка в ручку… у них эроты, будто юродивые пантомимщики в жилах.
И галантные любовники, и Нежность-на-Любовной Склонности, и Нежность-
на-Уважении, и Нежность-на-Благодарности. Но прежде всего надо пожить в
деревнях Мужество, Великодушие, Исправность, Угождение, Учтивая Записка и,
наконец, Любовное Письмо!..
– Hallo! Hallo, господин студент!
– А что? Герцоги и принцы, дамы, корсеты, корсажи, картуши, картузы,
капризы и кухарки («не только прелестные и обворожительные крестьяночки,
дочери садовников, горничные и безумные мавританки»), и лакеи, и монокли, и
ми-ми-ми, в конце концов, и потрогать, и пощупать, и диван в гостиной -
чудовищное ложе, ложе любви…
«И ло-же-сме-ер-ти–их-зо-о-вёт…»
Ого, ого! Фантазия разыгралась!
…раковина такая, такая морская раковина, всасывает всё, без остатка, неровно-
бело-розовыми створками. Ложе Афродиты (не смотреть всякие порносайты, а
смотреть у Ботичелли)!
«На ложе страстных искушений
Простой наёмницей всхожу»
«Будь другом мне моим, Пегас!» – она ему говорит.
Какой круп, какой круп! Меланиппа, какой же надо иметь круп, чтоб бог не мог
от него оторваться; бешен-ная скачка, но ты же бог? тебе целые леса несутся
навстречу, острыми елями на всей скорости втыкаются в твои глаза, но ты же бог?
88
горы устремляются, чтоб размозжить твой череп, но ты же бог! И даже, когда
боги повели бровями – такая скачка!.. скачка, неистовая скачка привлекла
внимание богов (а боги, кто знает что у них на уме) – даже после такого! – он не
мог оторваться, оторвать руки от твоего крупа, Меланиппа, от твоего
меланиппова крупа.
И не скажешь же ты, Меланиппа, что мальчик-бог целомудренней чёрного
жеребца?
Может, жеребец животнее…
– Ведь многое, многое, что с нами происходило, было только в нашем
воображении, – сказал вдруг, кажется, Доктор.
– Вы хотите сказать, что выпало «Се-як»? – сказала вдруг, кажется, Софи.
– А сейчас мы и не помним уже, – сказал… сказал, вдруг, кажется, Профессор.
– А «Ду-шеш», alors, две шестёрки, выпало только в нашем воображении? –
продолжила Софи и продолжила ещё: – Вы хотите сказать, что, на самом деле, там
выпало и всегда было «Се-як»?
– …не помним, – продолжил, кажется, профессор, – было ли это на самом деле
или это наши фантазии. И рассказываем другим, друг другу, друг с другом, как
правду жизни, свою правду жизни,
А в «Кукольном театре» начинают
