ночь, лунный свет и Венеру-соблазнительницу, олицетворяющую священную и мирскую любовь, богиню секса, красоты и победы, которую нередко изображают с зеркалом. И я думаю о Диане – богине природы, любви, охоты и диких животных, которыми она управляла. Я вспоминаю, что наши древние предки охотились ночью, при свете луны, когда животные спали и были более уязвимы, и их проводника – богиню луны – часто почитали больше, чем ее брата, бога солнца. Я понимаю, что сияющее желтое зеркало в полночной бордовой плоскости картины подобно солнцу на фоне голубоватого лунного света, исходящего от девушки; что она красива, но внушает причудливый страх, одновременно и античная статуя и ребенок. Может быть, девочка освещена, омыта голубоватым лунным светом, или она сама – мерцающая луна, воплощение лунного света. И, размышляя над картиной, я вспоминаю, что нередко именно ночью, в оцепенелой тишине моей собственной детской, перед тем как я засыпал, мое воображение часто порхало в воспоминаниях и грезах, в сказочных и кошмарных мирах.
Полотна Бальтюса вдохновляют на игру спонтанных ассоциаций, воображения и ностальгии, но разнообразные достоинства картины заводят не только в закоулки памяти, они направляют гораздо дальше, не позволяя оставаться в одном и том же месте надолго. Кожа обнаженной девочки Бальтюса, хотя и кажется человеческой и молодой, – самая загадочная из тех, что мне доводилось видеть в живописи. Скроенную из множества матовых и полупрозрачных слоев цвета плоть девочки сложно описать. Она светится изнутри, но при этом в основном окрашена в бледно-голубоватый (хотя иногда на ней появляются отблески жемчужно-белого, матового темно-зеленого, золотистого и розового) и кажется то шелковой, то мучнистой, то полупрозрачной, то опаловой. Теплые губы, скулы и гениталии девочки глянцево-розовые, а кожа и волосы местами сияют, словно позолоченные. Она наводит на мысль об артефактах, куколках насекомых и облупившихся фресках. Бальтюс поддерживает происходящее на разных стадиях вероятности и перехода. Картина вызывает ассоциации, возникающие вспышками, поэтичные и ни на миг не прерывающие своего движения и игры, как если бы холст и формы на нем претерпевали алхимические трансформации, как если бы девочка была столь же мимолетна и непостоянна, как фантазия.
Однако, несмотря на всю неуловимость, сказочность и запутанность картины «Кот перед зеркалом I», кажется, что Бальтюс хочет рассказать нам историю, и он знает, как привлечь зрителей и удержать их интерес – околдовать их. Создается ощущение, что мерцающее ручное зеркало парализует девочку и кота, как часы, которые раскачивает гипнотизер. И я включен в эту игру. Бальтюс налаживает диалог между котом, девочкой, зеркалом и зрителем: наш взгляд скачет между ними, словно шарик в пинг-понге, следует за их загадочными взорами. Зеркало напоминает не только пятно солнечного света, но и огненный обруч, горящий факел или золотую замочную скважину на бордовом фоне. И вновь перекличка с Джотто: зеркало подобно нимбу, который девочка-ангел только что сняла с головы, – так что сама девочка, кот и зритель теперь могут лучше рассмотреть ее переливчатую красоту. Зеркало-нимб девочки, как и живописные или золоченые нимбы на средневековых полотнах – которые часто остаются плоскими, парадоксальным образом прикрепленными и к круглым головам владельцев, и к задней стене картины, – также выглядит одновременно и плоским, и объемным, показанным и спереди, и сбоку. И так же, как и живописные или золоченые нимбы, зеркало как будто поворачивается в пространстве и раскрывается окном, золотым световым порталом или мостом из одного мира в другой.
Но какова же история кота, этого таинственного наблюдателя с картины Бальтюса? Коты загадочны сами по себе. В названии полотна Бальтюс отводит центральное место коту и зеркалу, а не девочке, которую даже не упоминает. То же верно для названий многих картин Бальтюса, изображающих кошек, девочек и зеркала, – сюжет, который он тщательно исследовал последние двадцать пять лет своей жизни.
Живописец, у которого когда-то было целых тридцать кошек, хорошо знал этих животных – по крайней мере, настолько хорошо, насколько это возможно. Первое произведение Бальтюса – маленькая автобиографическая книжка с картинками «Мицу́», повесть без слов – была опубликована в 1921 году, когда автору было всего тринадцать лет; книга состоит из сорока сделанных карандашом и тушью рисунков, рассказывающих историю о том, как одиннадцатилетний Бальтюс нашел, полюбил, а затем потерял кошку, которую звал Мицу. Рильке написал предисловие к «Мицу» и содействовал публикации книги. В предисловии поэт задает вопрос: «Знает ли кто-нибудь кошек? Вот вы, например, думаете, что знаете?.. Кошки – это кошки, не больше, но и не меньше. И их мир – исключительно, во всех отношениях, кошачий… мир, населенный одними кошками, где они живут абсолютно непостижимым для людей образом».
Кошки Бальтюса – не просто домашние питомцы. Они другие, непознаваемые. Они возвращают нас во времена, когда животные были чужаками – посланниками извне. Кажется, что кот на полотне «Кот перед зеркалом I», балансирующий на стуле, словно гаргулья или инкуб, поднялся из кровати, подобно перископу. Или, может быть, она возникла из стены, как ангел-вестник из другого мира. Как писал Бальтюс в своих мемуарах: «Кошки и зеркала помогают во внутреннем странствии». И ещё:
Зеркало, часто воспринимаемое как символ тщеславия или знак высочайшего благородства, присутствует на многих моих картинах. Порой оно – в том смысле, который усмотрел бы Платон, мой частый спутник здесь, в Россиньере, – олицетворяет идею души, отголоски ее глубинных вариаций. Мои девушки часто им пользуются не чтобы себя разглядывать, это указывало бы на легкомысленность (мои девушки – не бесстыдные и распущенные лолиты), но чтобы исследовать глубины своего существа. <…> Занятие живописью – дело столь многосложное и тайное, что нельзя просто так изобразить предмет или существо, перегруженное смыслами, – зеркало или кошку – без риска вызвать ассоциации, которые стали неотъемлемой частью искусства и на языке живописи означают что-то конкретное. Зеркало явно отсылает нас к миру грез, к миру воображаемому. Я же хотел абсолютно другого. Зеркало для меня – словно неотъемлемый элемент картины. Некоторые изображенные мною девушки смотрят в зеркало, и картина устремляется неизвестно куда. И вам предстоит соединить нити, разбросанные посреди тумана.
«Кот перед зеркалом I» Бальтюса благодаря спонтанной ассоциации затрагивает множество метафор, источников и идей; все они собраны художником в течение жизни, полной наблюдений, чтения и размышлений, он сохраняет их и обыгрывает. Эти веяния, передающиеся от художника к художнику, проявляются на полотне Бальтюса в манерах, выражениях лиц и чертах, которые переходят естественным образом – благодаря природе и воспитанию – от родителей детям. Бальтюс никогда не рисовал просто кота, девочку и зеркало. И он никогда не делал пустых отсылок к устоявшимся в истории
