Двое мужчин направляются к Джеку, но он от них уклоняется и мчится к Софии. Третий мужчина набрасывается на Джека и заваливается вместе с ним на землю, создавая при этом небольшое облако из сосновых иголок и пыли.
– Джек! – кричит София. Джек ругается, отбивается и дерется как дикий зверь, но на выручку своему соратнику подлетают еще двое мужчин и, заломив руки Джека за спину, вынуждают его встать на колени.
Сквозь деревья клубится мягкий туман. Остальные мужчины поворачиваются к Софии, которая, рыдая, сворачивается у ствола дерева, словно оно хоть как-то сможет ее защитить.
– Не трогайте ее! – вопит Джек, и этот пронзительный крик разрывает мое сердце в клочья. – Вы гребаные ублюдки, выберете кого-то, кто сможет дать отпор! Нет! Нет, София! София, беги!
– Н-нет. – Раздается четкий голос Эйвери, но Рен никак не реагирует, он кажется парализованным, все его внимание сосредоточенно на Софии и Джеке. – Нет, мы так не договаривались. Уходите. Просто уходите.
Однако ее команды летят в пустоту. Мужчины продолжают приближаться к Софии, и та закрывает голову руками.
– Помоги мне, Джек, – сквозь слезы молит она.
Некоторые мужчины шатаются – очевидно, пьяные, – когда направляются к своей цели, а достигнув, начинают стягивать с Софии платье. Я глотаю желчь. Джек моментально реагирует – удерживающий его мужчина вскрикивает и падает. Вскочив, Джек хватает алюминиевую бейсбольную биту, которая выпала у мужчины из рук, и замахивается ею на мужчину, снова, снова и снова. Эйвери матерится, и даже оцепеневший Рен вздрагивает. Двое мужчин бросаются на Джека, но тот ускользает от их мясистых рук и нацеливается на их головы… Сквозь деревья раздается глухой, тошнотворный, сильный удар, когда метал встречается с костью. Четвертый мужчина что-то нашаривает в своей куртке – вероятно, пистолет, но Джек быстро прячется за первого мужчину, который с трудом поднимается с земли, и пуля врезается тому в плечо, вновь пригвождая его к земле. Джек использует момент, чтобы атаковать, и бьет битой по шее стрелка. Тот, уронив пистолет в листву, падает наземь, словно тряпичная кукла.
Все это время Джек безумно улыбается, его рот и лицо забрызганы кровью.
Пятый мужчина, тот, который прижал Софию к дереву, лихорадочно пытается натянуть штаны. Джек ударяет его битой в бок, тот падает и пытается найти в листьях пистолет. Но Джек замахивается вновь. Раздается крик Софии. Что-то трещит, и это не бита… Мужчина поднимает руку, и в режиме ночного видения можно четко разглядеть кучу сломанных костей, изуродованного мяса и болтающейся кожи. Мужчина ошеломленно глядит на свою руку, а затем боль настигает его, и он начинает реветь.
– Пожалуйста, приятель, мы не хотели… – умоляет он, отползая прочь, – мы не собирались…
Мужчина поднимается и убегает, Джек запрокидывает голову назад и дико смеется, после чего пускается за ним в погоню. Они исчезают во мраке, и в кадре остается только рыдающая София, которая вскакивает на ноги и силится натянуть обратно платье. Как же ее сильно трясет. Она хочет уйти, но спотыкается обо что-то и, упав, скатывается с небольшого холма, пока не останавливается, с ужасной силой врезавшись в деревья. Наступает мертвая тишина, минуты тикают, пока София корчится, ее платиновые волосы разметались по сосновым иголкам. А затем раздается звук шагов, и она замирает.
– Твою мать, – шепчет Эйвери, – черт…
Из темноты возвращается Джек, и по мне пробегает дрожь. Его ухмылка исчезла, ее сменило еще более жуткое выражение лица – то, которое я знаю очень хорошо.
Маска.
Ледяная маска, скрывающая все эмоции.
Но это длится всего секунду, потому что потом он видит Софию… Джек, крича, подбегает к ней и, выронив окровавленную биту, бережно сгребает ее в свои объятия.
– Соф, – шепчет он, – София, София, пожалуйста…
Он поднимает руку, она липкая и мокрая от крови. София не шевелится. Джек рьяно хлопает по сосновым иголкам вокруг ее тела и вновь задыхается от эмоций, вопль дикого зверя вырывается из него. Кровь. Лужа крови вокруг ее таза, все цветочное платье окрашено ею.
Раздается хруст, видимо, Эйвери переместилась и наступила на веточку. Джек вскидывает голову, его глаза люто пылают жуткой белизной в ночном видение, лицо искажается яростью, и он хватает биту. Чертыхнувшись, Эйвери пускается наутек, и по мере приближения Джека Рен выходит из ступора и роняет камеру. Объектив едва ловит его обувь, когда он проносится мимо. Большие ботинки Джека проносятся мимо всего долей секунды позже.
– Я убью вас! – Эхом раздаются его крики. – Я, блядь, убью вас!
Он продолжает кричать, звук то постепенно исчезает, то вновь становится отчетливым, словно Джек ходит кругами. Слышно, как под сопровождение пронизанных болью криков – глубоких, сильных и яростных – металлическая бита разносит на щепки деверья…
– – –
– Он еще какое-то время продолжает кричать, а затем пленка обрывается, – поверх всего этого наконец заговаривает Безымянный.
Экран планшета становится синим, а следом гаснет. Едва мои руки начинают дрожать, как я их успокаиваю. Безымянный наблюдает за моей реакцией.
– Итак? – произношу я. – Что я должна была из этого извлечь?
Безымянный выгибает бровь.
– Ты не пришла в ужас? Он в месиво избил четырех мужчин и убил последнего…
– Последний сорвался с обрыва, потому что было темно, – спокойно парирую я. – Джек его не толкал. Он сам себя убил.
– Он не бежал бы, если бы Джек за ним не гнался, – возражает Безымянный. – Не защищай его. Он убил человека и, как только мы вернем эту пленку федералам, отправиться за это в тюрьму.
– Ошибаешься, тела нет. Ты ничего не сможешь доказать.
– Белина Эрнандес. Ты ведь ее знаешь, не так ли? Ты как-то ходила к ней в гости.
– Откуда ты знаешь…
– Было очень легко получить доступ к ее жалкому компьютеру. Она ведет там дневник. Белина Эрнандес жена Джеймса Эрнандес – человека, упавшего с обрыва. Твой кровожадный заклятый враг, движимый чувством вины, выплачивал ей алименты на ребенка под видом федеральных средств. Как думаешь, это будет выглядеть в глазах присяжных? Он практически уверен, что убил Джеймса, и это убедит присяжных.
– Он защищал Софию! – огрызаюсь я.
– Самооборона – это одно. Превышение самообороны – это другое. И эта пленка очень четко показывает разницу.
Крепко вцепившись в планшет, взвешиваю все «за» и «против» того, чтобы выбросить его в мусоросжигатель. Безымянный смеется.
– Я знаю, о чем ты думаешь. Даже не пытайся. У меня еще много копий на разных носителях. Ты лишь испортишь вполне хороший планшет.
Безымянный встает, и я прихожу в себя, вновь остро осознавая, что мы заперты в этой комнате. Сжимаю пилочку для ногтей, от чего он смеется только громче.
– Я просто хотел показать, в кого ты считаешь себя влюбленной. Он не я, это точно. Но он еще хуже меня. Он убийца. Он ранит тебя сильнее, чем я когда-либо.
Я швыряю планшет ему в голову, но Безымянный успевает уклониться, и тот врезается в стену, оставляя вмятину на розовой краске. Моя грудь тяжело вздымается.
– Да пошел ты! – выплевываю я. – Никто и никогда не ранит меня сильнее, чем ты!
Дверь позади меня резко распахивается, и входит афропарень с диким взглядом.
– О, э-э, блин. Простите, ошибся комнатой.
Я бросаюсь к двери, но меня останавливает голос Безымянного:
– Было приятно с тобой побеседовать, свинка. Знаю, тебе это не нравится, но теперь придется делать это чаще.
– С чего бы? – негодую я.
Он улыбается.
– Я видел на камерах слежения, как ты разрисовываешь дверь кабинета Саммерса. Даже сделал себе несколько копий. Интересно, что об этом подумает декан?
Я убегаю как можно дальше. От комнаты. От дома. Когда голос Безымянного наконец-то исчезает из моей головы, я падаю на лужайку и опустошаю желудок.
– 11 –
4 года
0 недель
0 дней
Видеть и разговаривать с Безымянным – это одно.
Видеть и разговаривать с ним за день до годовщины его злодеяния – слишком случайно. Он, должно быть, это спланировал. Или нет. Может, я единственная помню точную дату, когда все полетело под откос. Его, вероятно, это не волнует.
В последние несколько лет своей короткой, но замечательной и чрезвычайно отстойной жизни в эту дату я прогуливала школу. Ходила на пляж рядом с «Макдональдсом», считала крабов и собирала маленькие красивые камешки. Пыталась позаботиться о себе, ведь в тот день никто обо мне не позаботился. В прошлом году я никак это не «отмечала», потому что была настолько увлечена войной с Джеком, что впервые совершенно забыла об этой дате.
Оглядываясь назад, я понимаю, что единственный в мире парень, которому удалось отвлечь меня от боли, должен быть особенным. Особенным и достойным находиться рядом. Может, я уже тогда подсознательно это знала, потому и пыталась держать его рядом, ну, по-своему, своим ха-ха-я-подкинула-наркотики-в-твой-шкафчик-и-разнюхвала-о-твоем-прошлом способом, который, вероятно, далеко не самый лучший. Но я совсем не умела заводить дружбу, не знала, как удержать людей в своей жизни, поэтому и делала это по-своему. Раздражала всех.
