За несколько месяцев до пуска специалисты по прочности из РКК «Энергия»
выяснили, что ракета может разрушиться в полете от ветровых нагрузок,
настолько ее корпус сделан тонким, чтобы сэкономить вес. По правилам
следовало бы вводить управление по углам атаки и скольжения. Это как раз
тема нашей последней статьи в журнале. Но, как у нас говорили, «поезд уже
ушел», внести новое управление в уже сделанную СУ было совершенно
нереальным. Решили рисковать.
Для этого метеослужба полигона непрерывно зондировала ветер, я по
министерской связи диктовал эти данные в Харьков, их вводили в аналого-
цифровой комплекс и определяли, является ли нагрузка допустимой. Как
93
всегда, «прочнисты» перестраховались и дали нам очень жесткие
ограничения, при которых пуск еще возможен. Вся связь с метеорологами и
Харьковом осуществлялась голосом, более современными видами связи мы
тогда не располагали. Итак, я диктую в Харьков данные последнего
метеозондирования, надо мной стоит Губанов, который хочет уже нажимать
кнопку «пуск», все ждут, а я пытаюсь вытащить из сидящего в Харькове
В.Н.Романенко точные данные по нагрузкам. Наконец, очень осторожный
Романенко начинает говорить, что нагрузки вроде допустимые, но с каждым
последующим метеозондированием обстановка ухудшается. Я повторяю
вслух его слова, но Губанов, услышав «вроде допустимые» и, не дожидаясь
конца фразы, идет и нажимает пусковую кнопку. И правильно делает, ракета
медленно поднимается со стартового стола и уходит. Наше волнение в это
время описать невозможно.
Начинается отсчет времени дежурным офицером телеметрического контроля.
Каждые 20 секунд он повторяет, глядя на экраны мониторов «тангаж,
рыскание, крен (это углы поворота ракеты по трем осям) - в норме, полет
устойчивый», а в следующие 20 секунд - «давление в камерах сгорания
двигателей в норме». Вот так все присутствующие узнавали о полете ракеты,
никаких мониторов перед ними не было, но все равно это были самые
приятные слова. Слышим «полет первой ступени закончен, двигатели
нормально выключились». Начался с тем же комментарием полет второй
ступени. И, наконец, предварительная команда на выключение двигателей
прошла, а спустя несколько секунд и главная. Нагрузка выведена на орбиту, у
нас начинается всеобщее ликование, прямо скажем, неожиданный для всех
результат. Чтобы с первого же пуска такой колосс полетел, это невиданно,
предыдущий гигантский проект Н1-Л3 так этого и не сделал. Но все ведут
себя так, вроде этого только и ждали. Кто-то из работников ЦК побежал
звонить по ВЧ Горбачеву в Будапешт, чтобы и его обрадовать.
Теперь главное побыстрее улететь с полигона в Москву, начальников тьма-
тьмущая, а есть только два служебных самолета РКК «Энергия».
Прошу команды генерального директора РКК В.Д.Вачнадзе приказать
включить меня в полетный лист первого самолета, но продолжаю бояться,
что в последнюю минуту появится какой-нибудь зам. министра или министр,
и меня из листа вычеркнут. Поэтому заранее приехал на аэродром,
называемый «Крайний», и жду. Спокойно стало только, когда со своим
неизменным маленьким кейсом появился Глушко и пригласил меня с собой.
Теперь меня снять с самолета уже нельзя.
Летим в личном салоне генерального, летчики приносят только чай (даже в
такой день), а невозмутимый Валентин Петрович говорит только одну фразу.
«Теперь на очереди – «Вулкан»». Это тоже ракета-носитель, но не с
четырьмя, а с 8 боковушками и вывести на орбиту она может до 200 тонн, я
знаю о ней только понаслышке, проектирование еще не началось.
94
Так мне запомнился первый пуск «Энергии». Интересно, что в 2002 г.
исполнилось 15 лет этому событию, но никакой особой информации по этому
поводу в доступной мне прессе не было. Зато был отмечен спустя некоторое
время такой же юбилей корабля «Буран». Я отношу это только к тому, что
писать об «Энергии» как о чисто российском достижении никак нельзя было,
так как все ее «боковушки» изготавливались в Днепропетровске, а
важнейший элемент – система управления - разрабатывался и изготавливался
в Харькове. Я считаю это проявлением российского национализма, ведь
Украина – другое государство.
Сразу после пуска «Энергии» к нам пришел новый начальник А.Г.А-ко. До
этого он работал главным конструктором серийного завода «Коммунар»
(бывший п/я 201).
Разработками современных СУ он никогда не занимался и в нашей технике
практически ничего не понимал.
Мы выполнили еще один успешный пуск «Энергии», на этот раз с
орбитальным кораблем «Буран».
У А-ко оказалась неизлечимая болезнь и, проработав несколько лет, он умер.
И снова перед начальством стал вопрос, кого назначить руководителем.
О.Д.Бакланов после удачного пуска первой «Энергии», как ему и было
обещано, ушел на самую главную в СССР в военно-промышленном
комплексе должность, став секретарем ЦК КПСС по оборонной
промышленности. Так что его настойчивость в вопросе поручения мне
руководить работами по созданию системы управления «Энергии» себя
оправдала. Может поэтому, а может успешные пуски двух ракет «Энергия»
произвели на начальство такое впечатление, что министерство и отдел
оборонной промышленности ЦК твердо стояли на моей кандидатуре.
Остановка была за «малым», в бумагах, которые по этому поводу
представлялись в ЦК должна была быть стандартная фраза «вопрос
согласован с местными партийными органами», что всегда было пустой
формальностью. Но этого, несмотря на все усилия, прилагаемые
министерством, так и не удалось достигнуть. Позиция и харьковского обкома
и киевского ЦК была непоколебимой, кто угодно, но не «инвалид» по 5-й
графе.
Вся эта история тянулась очень долго, но в конце концов Москва не
выдержала и министерство и ЦК КПСС пошло на беспрецедентный шаг,
назначив на заседании коллегии 12 апреля 1990г. Айзенберга Якова
Ейновича генеральным директором – главным конструктором НПО
«Электроприбор». Это произошло в день космонавтики.
Никаких особых деяний в эти годы я не совершил. Я все время пытался
убедить своих сотрудников, что пик развития РКТ прошел, и надо искать
другие сферы приложения наших сил, если мы просто хотим выжить, не
говоря уже о том, что для любых доступных нам новых работ наша
численность была чрезмерной, мы могли существовать только на полном
95
государственном обеспечении. Ситуация возможна только в полностью
финансируемой государством сфере, так как за деньги от любого
гражданского заказчика такая численность представлялась абсолютно
нереальной. Мы сделали попытку серьезно заняться системами управления
для транспортировки газа, поскольку отечественное производство в этой
области отстало от мирового на годы, так что все приходилось покупать за
границей. В целом, за малыми исключениями, попытка оказалась неудачной
и дело не только в том, что мы явно недостаточно владели предметной
областью. Отрасль полностью сложилась, любая попытка наталкивалась на
отчаянное сопротивление, в ней существовала собственная система
взаимоотношений, в значительной мере основанная на взятках. Чтобы
получить заказ, надо было определенные, значительные суммы «отстегнуть»
тем представителям заказчика, которые определяли, кому заказ дать. В
ракетной промышленности ничего похожего не было, мы просто не умели это
делать, так что наши отношения с газовиками оставляли желать лучшего,
хотя на высших должностях в Газпроме работали люди, заинтересованные в
таком сотрудничестве, да и средства у них были такие, что в наших взятках
они не нуждались.
Пожалуй, единственное дело, которое нам удалось, было переименование
фирмы. Наименование «Электроприбор» для рекламной и коммерческой
деятельности в гражданской сфере – полностью непригодно. Такие или очень
похожие названия имели много разных организаций, в том числе, и в
Харькове. Коллективный разум фирмы, с привлечением только появившихся
организаций, занимавшихся такими делами, привел нас к названию
«ХАРТРОН», и мне удалось получить согласие министерства на
переименование.
«ХАРТРОН» существует около 15 лет, я надеюсь, что это продлится еще
