Он слегка вздрогнул.
– И все-таки… Не знаю. Противится как-то душа артиста роскошествовать за счет убиенных поросят. Видела когда-нибудь, как свинью убеждают исполнить заглавную роль в «Первоклассной сосиске Бойда»? Жутковатое зрелище. Их подвешивают за задние ножки и… Бр-р-р!
– Ну что ты, не надо, – утешала Элизабет. – Может быть, им даже нравится.
– Ну, не знаю, – протянул Джеймс Бойд с сомнением. – Я наблюдал за ними, и, надо сказать, вид у них был не очень-то довольный.
– Постарайся об этом не думать.
– Хорошо, – послушно согласился Джеймс.
Внезапно с верхнего этажа донесся вопль, а следом за воплем в квартиру ворвался лохматый молодой человек в пижаме.
– Ну что еще? – спросил Джеймс. – Кстати, познакомься, это мисс Герольд, моя невеста. А это мистер Бриггс – Пол Энксворти Бриггс, известный также как «автор романов для юношества». Что у тебя стряслось, Пол?
Мистер Бриггс даже заикался от волнения.
– Джимми! – вскричал автор романов для юношества. – Представь себе, что сейчас было! Ко мне в квартиру вскочил черный кот! Я услышал, как он мяучит за дверью, открыл, а он – шасть! А я как раз вчера вечером начал новую книгу! Нет, вот скажи, ты веришь, что черные кошки приносят удачу?
– Удачу? Держись за этого кота, друг, приклепай его к себе стальными обручами! Это лучший талисман в Нью-Йорке! До сегодняшнего утра он жил у меня.
– Ах да, чуть не забыл спросить – премьера прошла успешно? Я еще не прочел утреннюю газету.
– Ну и не читай. Такого провала Бродвей не знал со времен Колумба.
– Тогда… я не понимаю…
– И не надо. Иди спокойно домой и напихай своего кота рыбой, не то уйдет. Дверь небось открытой оставил?
– Черт, – ахнул, бледнея, автор романов для юношества и ринулся к двери.
Элизабет спросила задумчиво:
– Ты думаешь, Джозеф и правда принесет ему удачу?
– Это смотря как понимать удачу. Пути Джозефа неисповедимы. Если я правильно представляю себе его методы, новый роман Бриггса отвергнут все издательства, и когда он будет сидеть у себя в квартире и выбирать, какой бритвой лучше зарезаться, раздастся звонок в дверь, и появится самая прекрасная девушка на свете, и… Можешь мне поверить, все у них будет хорошо.
– И он не будет страдать из-за романа?
– Ни капельки.
– Даже если ему придется уехать домой, и убивать поросят, и…
– Кстати о поросятах, радость моя. Я заметил, ты как-то слишком болезненно относишься к таким вещам. Конечно, их подвешивают за задние ножки и так далее, но ты не забывай, свиньи иначе смотрят на мир. Я уверен, им даже нравится. Постарайся об этом не думать.
– Хорошо, – послушно согласилась Элизабет.
Любовь некрасивого полисмена
Если перейти Темзу по мосту Челси, путник окажется в приятном районе Баттерси. Обойдя стороною парк, где прогуливаются няни с детьми, а в декоративном пруду плавают утки, он выйдет на широкую дорогу. Одна ее сторона отдана Природе, другая – Разуму. Справа тянутся в не слишком обширную даль зеленые деревья, слева – бесконечные ряды жилых домов. Это и есть Баттерси-парк-роуд, страна многоквартирных пещер.
Участок полицейского констебля Плиммера охватывал первые четверть мили пещерной местности. В его обязанности входило пройтись размеренным шагом, как подобает солидному лондонскому полисмену, вдоль фасадов, свернуть направо, чуть дальше повернуть налево и переулком вернуться к началу пути. Таким образом он поддерживал мир и законопорядок в пределах четырех кварталов.
Поддерживать, собственно, было особенно и нечего. Возможно, в Баттерси есть свои головорезы, но они не живут на Баттерси-парк-роуд. Специальность Баттерси-парк – интеллект, а не преступление. В здешних домах обитают писатели, музыканты, газетчики, художники и актеры. С ними справился бы и ребенок. Эти люди колотят исключительно по клавишам рояля, крадут одни только идеи, а если кого замучают до смерти – так разве что Шопена и Бетховена. В такой обстановке честолюбивый молодой полицейский не дождется повышения.
Эдвард Плиммер понял это уже через сорок восемь часов после того, как приступил к работе. Ему стало ясно, что все эти многоярусные жилища населяет сплошная высокоинтеллектуальная непорочность. Не было даже надежды на кражу со взломом. Ни один взломщик не станет грабить писателей – только зря время тратить. Констебль Плиммер смирился с судьбой и считал службу в Баттерси своего рода отпуском.
Не так уж это, в сущности, и плохо. Поначалу здешняя атмосфера даже показалась ему успокаивающей. Прежде он служил в бурном Уайтчепеле, где постоянно приходилось отволакивать в участок мускулистых пьянчуг, так что руки болели, а на несчастные лодыжки сыпались пинки не желающих покоряться задержанных. А однажды в субботу трое приятелей джентльмена, которого констебль убеждал не убивать свою жену, так его отделали, что когда Плиммер вышел из больницы, к его прежней неказистости прибавился еще и перекошенный нос, похожий на корявый древесный корень. Все эти мелочи не красили службу в Уайтчепеле, и полицейский с радостью перевелся в Баттерси, где было тихо, как в монастыре.
И только-только начала эта тишина терять свое очарование, только-только мечты о более деятельной службе вновь посетили констебля Плиммера, как в его жизни появился новый интерес, и больше он уж не мечтал о переводе на другой участок. Констебль влюбился.
Случилось это на задворках дома под названием «Йорк Мэншнз». Все всегда случается на задворках многоквартирных домов, потому что именно там происходит настоящая жизнь. Со стороны парадного ничего не увидишь, разве что иногда выйдет покурить лохматый юноша с трубкой – а вот на задворках, где кухарки ведут деловые переговоры с торговцами, бывает в иные часы очень даже оживленно. Ведутся на повышенных тонах едкие диалоги по поводу вчерашних яиц и жесткого мяса в субботу. Бодрые молодые люди на тротуаре перекрикиваются с ехидными девушками в пестрых ситцевых платьицах, выбегающих ради этого из кухонь на маленькие балкончики. Получается очень трогательно, почти как в «Ромео и Джульетте». Ромео подходит, гремя тележкой с товаром. «Ши-исят четыре! – выкликает он. – Ши-исят четыре!» Распахивается дверь кухни, и Джульетта выходит на балкончик. Она смотрит на Ромео неблагосклонно. «Вы – Перкинс и Блиссет?» – осведомляется Джульетта. Ромео признается, что это так и есть. «Вчера вы нам дюжину яиц продали, так два были тухлые!» Ромео все отрицает. Свежие были яйца, только что из-под курочки. Курица снеслась буквально у него на глазах. Джульетта слушает холодно. «Ага, как же, – отвечает она и прибавляет, чтобы закончить спор: – Ну ладно, полфунта сахару, один конфитюр и два бекона к завтраку». С грохотом, с каким океанский лайнер бросает якорь у причала, грузовой лифт идет вверх. Джульетта забирает покупки и удаляется со сцены, хлопнув дверью на прощание. Маленькая драма окончена.
Вот такая жизнь происходит на задворках нью-йоркских многоквартирных домов – кипит, можно сказать. Бурлит вовсю.
На вторую неделю такой вот простой жизни однажды в дежурство констебля Плиммера полуденную тишину прорезал свист, за которым последовало мелодичное: «Эй!»
Констебль Плиммер посмотрел вверх. На балкончике второго этажа стояла девушка. Констебль окинул ее долгим внимательным взглядом и ощутил непонятный трепет в груди. Что-то в облике этой девушки взволновало констебля Плиммера. Я не говорю, что она была красавицей; я не утверждаю, что вы или я стали бы ею бредить; я просто говорю, что с точки зрения констебля Плиммера это была девушка что надо.
– Мисс? – отозвался констебль.
– Время не подскажете? – спросила девушка. – У нас все часы остановились.
– Время, – сказал констебль Плиммер, сверившись с наручными часами, – точнехонько без десяти минут четыре.
– Спасибо!
– Не за что, мисс.
Девушка оказалась не прочь поболтать. Был тот блаженный час, когда ленч уже позади, а думать об обеде пока еще рано, и можно позволить себе маленькую передышку. Барышня перегнулась через перила балкончика и очаровательно улыбнулась.
– Хочешь узнать время – спроси полисмена! – объявила она. – Давно вы на нашем участке?
– Двух недель не будет, мисс.
– А я здесь третий день.
– Надеюсь, вам нравится, мисс.
– Да так, ничего себе… Молочник симпатичный.
Констебль Плиммер не ответил. Он был занят – молча ненавидел молочника. Констебль его знал – этакий красавчик, завитой и набриолиненный, из тех треклятых обаяшек, которые ходят по свету и усложняют жизнь честным некрасивым людям с любящим сердцем. О да, он знал этого молочника!
– Такой веселый, все шутит, – сказала девушка.
Констебль Плиммер опять не ответил. Он прекрасно знал, что молочник веселый и все шутит. Наслушался его. Как девушки падки на разных болтунов, вот что обидно.
– Он… – девушка захихикала. – Он прозвал меня «Розанчик»!
