Надо признать, во всех этих трудовых подвигах он, совершенно неожиданно для себя, обрел очень серьезное подспорье. То, во что превратились Санины вычислители за пять лет, как раз и оказалось одним из главных источников вдохновения итальянца, помимо перспективы получить любые детали из любых материалов сразу и без согласования. Он нашел для "вычислителей" массу таких применений, которые и в голову не приходили самим разработчикам. И уж, тем более, Сане. На них он, кстати, и смоделировал так ловко электросхему: казалось, именно для этого они и были созданы. Позже метод стал – не мог не стать! – классическим.
Роберт Бартини был совершенно полноценным конструктором, способным сделать машину от идеи и до серии, но, откровенно говоря, Мясищев оказался куда лучшей "мамой", способной выносить, выкормить, выпестовать сырую, уязвимую, как младенец, концепцию, – до полноценной, надежной, удобной, технологичной модели, практически лишенной "детских болезней". А еще он управлял применением итальянца, как рачительный командир управляет применением какого‑нибудь могучего средства усиления, вроде батареи "буранов", орудий особой мощности, или тяжелых танковых полков Прорыва.
К примеру, иммигрант так считал аэродинамику, что модель практически не нуждалась в "продувке" на аэродинамической трубе. Он сокращал количество натурных и лабораторных экспериментов по аэродинамике и прочности в десятки, если не в сотни раз. Собственно говоря, за счет его аэродинамики и веса, чуть не в два раза меньшего, чем у машин аналогичного размера, и образовывалась такая дальность. А еще разработанные им методики расчета вместе с математическим аппаратом становились всеобщим достоянием советских конструкторов, и это было чуть ли не поважнее отдельно взятой модели. Даже самой выдающейся.
Вторым компонентом являлся экономичнейший мотор. Берович, на основе уже имеющегося опыта, был свято уверен, что если серийный двигатель, да вылизать надлежаще, изготовить с прецизионной точностью, и облегчить, где можно за счет других материалов и декомпактизирования элементов конструкции, то он и без радикального изменения конструкции даст прирост экономии процентов на 15–20. В итоге получилось, как всегда. Явился сам Швецов, поскольку курочить предполагалось именно его двигатель, узнал, какие именно имеются возможности, и в итоге получился совершенно новый двигатель. Он, кстати, помимо всего прочего, положил начало основательным исследованиям проблемы малошумности агрегатов: тут и замена прямозубых шестерен в редукторах, где только можно, на шевронные и эвольвентные, и принцип "пассивной смазки", и широкое применение профилей с волокнистой "матрицей" вместо монолитных металлов. Да мало ли что.
Берович делал то же, что и всегда: старался в кратчайшее время сделать (и делал!) любые детали и узлы, которые ему заказывали. В нужных количествах. То есть делал выданные конструкторами решения осуществимыми.
Просто так, без последствий, такой гремучий коктейль остаться не мог. Под соусом выполнения заказа на специальную, разведывательную модификацию одной из существующих моделей, троица разработала "НБ‑1", в миру получивший название детское имя "ТР‑6". И, прежде, чем превратности военных судеб развели их, друзья успели сделать две машины. Исходная идейка, что привела к такому результату, со временем полностью потеряла актуальность, а вот черная, почти бесшумная ночная птица с доселе небывалыми характеристиками, осталась. Это кажется парадоксальным, но на основе ошибочных предпосылок не так уж редко делаются очень, очень верные выводы.
Тут два интересных обстоятельства, можно сказать, этюда. Один касается извивов начальственной психологии: шкодила троица[14], соответственно, втроем, а расстрелять Хозяин решил одного Саню. Сделать то же самое с остальными, хотя бы из справедливости, ему по какой‑то причине даже и в голову не пришло.
Второе касается извива тех самых судеб: Бартини ушел из группы Туполева, поскольку пожелал делать истребитель вместо бомбардировщика. В связи с этим выбором так и остался зэ‑ка, в то время, как группу Туполева еще в сорок первом освободили вместе с начальником. В итоге он, не один он, но все‑таки, сделал именно что бомбардировщик (а, по сути – так два). Впервые в его конструкторской биографии ушедшие в хорошие серии.
Когда власть спохватилась, было поздно: два "ТР‑6" успели сделать и испытать. Хуже того: по имеющимся данным, испытатель О. Ямщикова утверждает, что "Машина полностью соответствует заявленным параметрам, сколько‑нибудь выраженных недоделок выявить не удалось", а испытатель авиаприборов Е. Брюквина утверждает, что "имеющийся на борту радар "ВДРП(а)‑2" позволяет надежно обнаруживать наземную технику на расстоянии 35–40 километров, с расстояния 20–25 километров позволяет установить направление и скорость движения наземной (низкоскоростной) техники, а с расстояния 6–8 километров с высокой достоверностью устанавливает тип машин". При этом он еще "компактен, надежен и отличается чрезвычайным удобством обслуживания". В переводе на русский язык – телячий восторг. Если бы этот самый "ВДРП" был бы парнем, вышеупомянутая товарищ Брюквина дала бы ему уже сегодня. На него самого данные бомбардировщика особого впечатления не произвели: ни скорости, ни особой высотности, но товарищ Голованов, ознакомившись с таблицей, изумленно поднял брови. Товарищ Голованов позволил себе выразить категорическое несогласие с мнением Верховного Главнокомандующего и сумел во многом развеять его сомнения. Все не так! – увлеченно утверждал товарищ Голованов, не отводя от листка влюбленных глаз, – ну, четыреста километров в час. Высота – просто хорошая, семь километров с нагрузкой. Но радиус, радиус‑то – семь с половиной тыщ! Восемь тонн бомб! И, самое главное, – взяв со стола карандаш и позабыв, чей именно карандаш и с чьего стола берет без спросу, – подчеркнул пару строк.
"Обшивка выполнена из искусственной ткани сложного плетения, элементы каркаса состоят из неметаллических материалов и представляют собой профилированные пустотелые балки…" – и еще что‑то там такое про какой‑то совершенно особенный мотор. Не владея информацией, вождь начинал чувствовать раздражение, но Голованов понял это с одного‑единственного мимолетного взгляда и разрядил ситуацию. – Во‑первых машину нынешние радары видят только в упор, а прямо над головой уже нет. Во‑вторых с таким винтом и компоновкой двигатель работает почти втрое тише, чем аналогичный по мощности. И, самое главное, аэродром можно расположить хоть под Барнаулом, хоть под Ташкентом, а бомбить летать в Берлин. А поэтому аэродром можно осветить, как новогоднюю елку и все равно никто, никогда дотуда не долетит. И вообще это может быть что угодно, в зависимости от конфигурации оснащения. Летающая платформа, на которую можно навесить что угодно. Он вообще вызывался "бросить все и опробовать машину самому".
Впрочем, на самом деле убедило Сталина соображение, высказанное Головановым не как основное, а совершенно "кстати". С таким радаром, с такой дальностью машина могла ночи напролет висеть над войсками противника, фиксируя каждое движение его колонн без особой опасности для себя. Вот тогда‑то он и отдал знаменитое распоряжение. Если оставить за скобками все формулы военной бюрократии, смысл его сводился к простым вещам, всего‑навсего трем:
1) Высотность всемерно увеличить.
2) В качестве бомбардировщика без особого распоряжения не использовать.
3) Под командование ВВС не передавать, само командование не информировать, разместить все имеющиеся и ожидаемые машины на отдельных базах, не смешивая с прочим парком дальней авиации. Так что оставить в составе РГК всецело.
Он слишком хорошо помнил жуткие моменты, когда никто не имел понятия, где находятся не то, что отдельные дивизии, а целые танковые группы немцев. Сыт, урок усвоил. Лишние пять, шесть, восемь – да хоть сто! – тонн бомб на Берлин ничего не решат, а вот то, что немцам теперь будет труднее проводить скрытые перегруппировки – это полезно. Даже не "труднее", а, скорее, "ку‑уда труднее". И чем дольше матово‑черные самолеты останутся для немцев тайной, тем с большим количеством сюрпризов им придется столкнуться. Прежде всего, понятно, в виде готовой обороны именно на направлении главного удара, но не только. Ох, не только!
А кроме того, успех или неуспех того или иного полководца теперь будет напрямую зависеть от него, и это тоже само по себе было неплохо.
Он даже не разрешил сколько‑нибудь широкое производство новых машин, хотя у 63‑го, судя по всему, на эту тему имелись наработки.
Ох, уж эти наработки! Упоминание Беровичем или еще кем‑то из его банды "имеющихся наработок" обозначало, что они могут сделать предлагаемое, не уменьшив объема по всему остальному. А себе, как всегда, потребуют еще девок. Эвакуированных, потерявшихся, оставшихся без родителей, оказавшихся на поселении. Ну и мужиков, конечно. Которые не нужны больше никому. Но он запретил, чтобы техника по‑прежнему осталась незамеченной. А вот сделать следующую модель – радиус девять тысяч, пятнадцать тонн бомб – он разрешил. Пусть будет. На "ТР‑10", впоследствии – "Т‑10", чтобы не было ненужного намека в виде предательской "Р", – навесили куда более мощный радар, тяжелый, но зато очень точный комплекс навигационного оборудования, и почти полуметровый телескоп.
