выставлено, ибо нет площадей, а площадей нет, потому что нет денег.
На самом деле, ничто так не облагораживает и не развивает нацию, как музеи и театры, где дают спектакли, балет и концерты классической музыки. Австрия, например, где с театрами и музеями всё в порядке, облагороженное население в состоянии производить изделия, лучшие в мире в своём классе, например, пистолеты Глок и Мерседесы-Гелендвагены.
Заказ на строительство музея или театра — это пик, предел мечтаний творческого начала любого архитектора. Это когда одно искусство может послужить другому от всей души; при этом заказчики музейных или театральных сооружений проявляют гораздо больше вкуса, интеллекта и смелости при выборе проекта. Почти все самые знаковые театральные и выставочные проекты, сделавшие имя своим творцам, стали знаковыми объектами, символами городов и даже стран, где они были построены. Как мы не представляем себе Парижа без Эйфелевой башни (бесполезного по сути сооружения), так мы и не представляем себе Бильбао без музея постройки Фрэнка Гери или Сидней без оперного театра. И если архитектору не мешают работать, не гавкают под руку и не выносят мозг, то любое талантливое сооружение становится арт-объектом и культурным аттрактором, привлекающим туристов и их деньги. Так стало с деревней Vitra, которая рядом с Базелем, но на немецкой земле. Хозяева фабрики Vitra, производившей стулья, для строительства кампуса пригласили молодых и тогда неименитых архитекторов построить объекты общественного назначения — остановки, пожарную станцию и прочее. И что? Теперь Vitra получает от туристов в разы больше, чем от стульев.
Так кто же у нас самый-самый?
Самого-самого главного архитектора ни в России, ни в мире нет. В архитектурном мире дают Притцкеровскую премию. Это самая престижная награда в этом мире, как медаль Филдса у математиков, так и Пулитцер у журналистов. Про Нобелевку мы уже не говорим, её стали давать кому попало.
Но если вот говорить о мэтрах, которые сделали знаковые объекты, и которые сказали действительно новое слово в архитектуре, и ещё скажут, ибо мы берём и живых и сравнительно здоровых пока ещё деятелей, то мы бы обратили внимание на эти вот десять имён, хотя их, конечно, больше, и этот список не полностью справедлив, как тут быть в вопросах вкусовщины и личных предпочтений? Но, по крайней мере, от этого списка можно оттолкнуться.
Рон Арад. Его считают больше дизайнером, но у него мозги работают крайне необычно. Построенный по его проекту торговый комплекс Mediacite или Музей дизайна можно вполне счесть за памятники инопланетной цивилизации.
Фрэнк Гери. Ещё один инопланетянин. Говорят, что проект он делает так: бросает скомканные листы бумаги на стол и требует от конструкторов, чтоб они перевели это в бетон, металл и стекло.
Михаил Хазанов. Никогда не выпячивает себя, но его здания и сооружения становятся знаковыми объектами, например, комплекс зданий Правительства Мособласти или труба для горнолыжников в Красногорске.
Питер Марино. Всегда затянутый в кожу, выглядящий как садомазогей-детерменикс, тем не менее счастливо женатый муж и отец, и знаменитый коллекционер ультрасовременного искусства. Возможно, самый дорогой архитектор в Америке. Если это так, он того стоит.
Патрик Шумахер. Он не столь известен общественности, сколько его покойная компаньонша Заха Хадид, давшая имя их совместному бюро. Но именно Патрик придумал стиль “параметризм”, благодаря которому Заха стала архитектором номер один в мире.
Ренцо Пьяно. А что про него сказать? Он построил Центр Помпиду в Париже и перевернул все традиционные представления об архитектуре. Постройки у него бывают странные, но очень функциональные. В Хьюстоне я очень много провёл времени в его здании, построенном для коллекции семьи ДеМенил/Шлюмберже. Хорошо он сделал.
Вольфганг Прикс. Более известен по его бюро Coop Himmelbl(l)au. Архитектурное хулиганье. Его Musee des Confluences в Лионе — это гимн деконструктивизма.
Сергей Чобан. Возможно, единственный российский архитектор, полностью интегрированный в европейскую архитектурную среду. Его даже указывали немецким архитектором, как Василия Кандинского указывали в свое время немецким художником. Среди самых знаковых его объектов в России — башни "Федерация" в Москва-сити.
Жак Херцог/Пьер де Мерон. Этих швейцарских архитекторов затруднительно разделить, как сиамских близнецов. Может, они тоже не отсюда, судя по их архитектуре, например, по мюнхенской Аллианц-арене или Эльбской филармонии.
Клаудио Сильвестрин. Самый максимальный минималист. Этим про него всё сказано.
И в России, и в Европе, и в Америке, и в Японии, и в Бразилии есть много замечательных архитекторов. Но мы постарались отразить — на свой вкус — тех, кто определяет архитектурный облик эпохи и по которым наши потомки будут судить о духе нашей эпохи. Я как-то спрашивал Игоря Пищукевича: “Как ты думаешь, когда появится новый большой стиль, вроде ампира, ар-нуво, ар-деко…” Игорь, человек очень умный, пожал плечами и ответил: “Наверно, на очередном сломе эпох”. Что ж, время нового большого стиля уже наступает.
ГЛАВА О МОДЕ
18.12.2022. Десять модельеров, пакующих фантазии в высокие материи
“Встретили по одёжке. Проводили тоже плохо.” В этой очень остроумной интерпретации народной мудрости, что встречают по одёжке, а провожают соответственно уму, от шутки ничего нет — покойный Жванецкий ухватил самую суть, можно сказать, бакулюм всей индустрии моды — стремление человека создать о себе благоприятное впечатление. Но как устроена эта индустрия и кто лидеры отрасли, чей оборот составляет полтора триллиона долларов в год, уступая лишь нефтегазу, энергетике и пищевой промышленности?
Одежда давно не играет утилитарной функции — защищать тело от окружающей среды. Эта функция сохраняется, но не она главная. Иначе бы все ходили в телогрейках, холщовых портках и чунях, как в Китае при Мао. Одежда стала индикатором, знаком принадлежности к определенной социальной страте. По внешнему виду человека намётанный глаз сразу определяет: кто, откуда, где и зачем. Ошибиться можно, но нечасто. Миллиардер Ингвар Кампрад, основатель ИКЕА, ходил как обсчитавшийся бухгалтер; опытные понторезы, не имея ни копейки за душой, могут ненадолго произвести выгодное впечатление принадлежности к слою фондодержателей.
Представление о модельере как о художнике, передающемуся своим фантазиям в мастерской и кроящем ткани и кружева как Бог на душу положат, не имеют под собой никаких оснований уже последние лет семьдесят. Как все состоявшиеся художники встроены в систему производства искусства, состоящую из кураторов, галеристов, критиков, музеев, коллекционеров, так и модельер встроен в жёсткую конструкцию индустрии по создания одежды, обуви, аксессуаров, предметов интерьера и парфюмерии с косметикой. Как же оно устроено, это царство красотищи?
Мало кто знает реальное устройство мира красоты, шика, гламура и глянца. А устроено это, если схематично,
