жаловаться и в соседних деревнях на то, что и там появилась волчица, и, по-видимому, та же самая, которая перерезала весь скот в дальней деревне. Крестьяне соседних деревень начали волноваться. Они устроили большую облаву, но из этого не вышло ровно никакого толка. Ни одного волка не затравили, а волчица в ту же ночь зарезала целых четыре овцы в соседней деревне.
Наконец крестьяне обратились за советом к одной старой цыганке, про которую поговаривали, что она колдунья. Цыганка долго ничего не хотела говорить. И только тогда, когда крестьяне выложили перед ней целых пять золотых, она сказала им:
– Как ни старайтесь, а волчицы вам не поймать. Это ведьма, которая обращается в волчицу. Найдите эту ведьму и попросите священника окропить ее святой водой, тогда избавитесь от волчицы.
– А как найти нам эту ведьму? – спросили цыганку крестьяне.
– Ну, уж этому научить я вас не могу. Сама не знаю, – ответила цыганка, и, как ни допытывались крестьяне, больше не сказала она не единого слова.
– Уж не ведьма ли жена Нику? – говорили между собой крестьяне. Но что-либо предпринять против нее не решались.
Один крестьянин, правда, ходил к священнику и просил его окропить жену Нику святой водой, да священник отказался, сказав:
– Как же я пойду ни с того ни с сего окроплять святой водой жену Нику? Почему ты решил, что она ведьма? Этак можно только обидеть Нику и его жену. А вам с ними ссориться самим невыгодно.
Но тут сама ведьма выдала себя и этим погубила и себя, и мужа. Случилось же это так. У священника той деревни, где находилась гостиница Нику, была породистая овца, которой он очень дорожил. Вот эта-то овца ночью пропала. Стали всюду искать овцу, нет ее нигде. Как-то через несколько дней шел один из крестьян мимо гостиницы и видит, что из дверей рабочий выносит кожи и нагружает их на телегу. Остановился крестьянин и спросил:
– Куда это отправляет Нику кожи?
– В город, – ответил рабочий, – как накопится у нас много кож, так мы их и отвозим, хозяин продает их купцу.
– А много их у вас набирается? – расспрашивал крестьянин.
– Много. Ведь редкий день пройдет, чтобы хозяин не заколол штуки три или четыре овцы или там телят, свиней.
– Разве сам он их колет?
– Да, больше сам, по ночам, а бывает, приносят уже колотых.
– Да кто же приносит?
– Этого я не знаю. Мне какое дело! Мое дело исполнять, что мне велят, а откуда овцы, кто их приносит, мне разбирать времени нет.
Рабочий ушел в гостиницу за кожами, а крестьянин стал рассматривать те, которые были сложены на телеге. Тут заметил он среди кож одну с белой-белой шерстью, потянул ее, выдернул из-под кож, смотрит: большая овечья шкура с мягкой, длинной шерстью.
– Да ведь это шкура с овцы священника! – чуть не крикнул крестьянин.
Побежал он на деревню, созвал крестьян и говорит:
– Сейчас проходил я мимо гостиницы Нику и видел, как рабочий нагружал на телегу кожи и шкуры. Среди них я нашел и шкуру овцы священника.
– Быть не может! – закричали крестьяне. – Ты ошибся!
– Как это ошибся! – ответил крестьянин. – Что я, маленький, чтобы не отличить шкуры породистой овцы от простой? Ведь на такой овце, какая была у священника, и шерсть-то совсем другая.
Сейчас же послали крестьяне за священником, а сами пошли всей толпой к гостинице Нику и окружили ее со всех сторон. Как увидал это Нику, так тотчас понял, что погиб. Хотел он бежать – некуда. Что делать? Спрятался он в погреб и ждет, что-то будет. Может быть, не найдут его и ему удастся спастись ночью. Жена же Нику, устав за ночь, спала крепким сном и ничего не слыхала.
Пришел священник. Показали ему крестьяне овечью шкуру с белой шерстью. Взглянул на нее священник и с первого взгляда узнал шкуру своей овцы. Сейчас же пошел священник в церковь и вернулся со святой водой и кропилом. Вошел он в гостиницу Нику и стал окроплять ее святой водой. За ним вошло и несколько крестьян. От шума проснулась жена Нику. Вскочила она с кровати, прислушалась. Что за шум? Выглянула в окно и увидала, что гостиница окружена со всех сторон крестьянами.
– Надо спасаться во что бы то ни стало! – прошептала жена Нику. – Обернусь-ка я скорее вороной и вылечу в окно!
Бросилась она к небольшому ящичку, в котором лежала волшебная мазь, достала ее и уже хотела помазать ею лоб и руки, как открылась дверь. И в спальню вошел священник. Заметалась по спальне ведьма, но не тут-то было. Обмакнул священник кропило в святую воду и окропил ею ведьму. Завыла ведьма, как дикий зверь, словно облили ее кипящей смолой, глаза ее засверкали, как у разъяренной волчицы, на губах показалась пена. Остановилась она, топнула ногой, крикнула так, что стекла зазвенели в окнах, и пропала из глаз изумленных крестьян. Смердный дым поднялся с того места, где стояла ведьма, и наполнил всю комнату.
– Ищите Нику! – кричали крестьяне, окружившие гостиницу. – Вяжите его! В тюрьму его, негодяя! Он знал, что его жена ведьма, и пользовался этим. Все хотел побольше разбогатеть! Сколько крестьян разорил он со своей женой-ведьмой! Пусть судят Нику! Нет ему пощады! Пусть казнят его!
Бросились крестьяне искать Нику. Перерыли сверху донизу всю гостиницу, но Нику не нашли. Он забрался в бочку и сидел в ней ни жив ни мертв.
– А! Бежал Нику! Ну ладно, все равно поймают! Жгите гостиницу. Пусть погибнет в огне это проклятое гнездо ведьмы! – кричали крестьяне.
Принесли они соломы и хворосту, навалили их чуть не во всех комнатах гостиницы и подожгли. Скоро из окон повалили густые клубы дыма. Вот вырвались языки пламени, и вся гостиница запылала. Все сильнее бушует огонь. Вот уже трещат балки и стропила. Скоро рухнет крыша. Рухнула наконец крыша, провалились потолки. От гостиницы остались лишь дымящиеся, обгорелые развалины. Что же сталось с Нику? Он погиб, задохнувшись в погребе. Погубило его то, что захотелось ему обогатиться с помощью волшебства его жены, продавшей душу дьяволу.
Долго могли видеть прохожие черные закоптевшие развалины гостиницы Нику. Никто не хотел строиться на том месте, где когда-то жила ведьма.
Почему оглох Стойна и как вылечила его старая урма
Шел как-то цыган Стойна из Родны через горы к себе в табор. Путь был долгий, и Стойна надеялся только к вечеру добраться домой. День выдался пасмурный да дождливый. Стало смеркаться. Еще мрачнее стало в горах.
